Пляска

Пля́ска — танец, хождение под музыку, с разными приёмами, телодвижениями. Производится более или менее быстрыми движениями ног, рук и всего тела и часто сопровождаемая криками и пением, сводится в первоначальном своем происхождении к свободному выражению охватывающих человека сильных ощущений: радости, гнева, любовной страсти, когда человек, подобно ребёнку, прыгает от веселья, топает ногами от злости, кружится на месте и т. п.

Источник: Википедия

Упоминания в литературе

Милонга. Очень странное для русского уха слово. Означает сразу две вещи: бал, где танцуют танго, и разновидность танца. Каких только определений танцу-милонге я не встречала: веселое танго, фольклорный танец, народный, крестьянский. Именно этим словом когда-то назывались аргентинские народные песни и пляски. А по некоторым данным, еще раньше африканцы называли милонгой слова, болтовню. Так или иначе, в милонге нет места душевному надрыву: и музыка, и текст песен имеют легкомысленный характер. А исполняют ее на самых разных инструментах – начиная от расчесок и бумаги, флейты и скрипки и заканчивая самыми смелыми аранжировками, включающими в себя и аккордеон, и гитару, и синтезаторы. У Антона же милонга особенная. Свой актерский талант, свою игривую натуру, свое виртуозное мастерство он лучше всего раскрывает именно в этом танце. Наш учитель иногда называет его хулиганским и в разгар демонстрации движений может шутливо воскликнуть: «Опа!» Так или иначе, милонга – танец с быстрым ритмом, маленькими шагами и движениями с удвоением. На мой взгляд, милонга удается новичкам хуже всего. Правильно услышать музыку – сложно, еще сложнее – попытаться попасть в ритм, а уж уловить необходимую легкость и беззаботную выпендрежность и вовсе поначалу не удается.

Елена Мартиди, Дневники Танго, 2010

Возникновение танцевальной культуры тесно связано с древним бытом – танцы по-своему отражают жизнь народа. «Посмотрите, – говорил Н. В. Гоголь, – народные танцы являются в разных уголках мира… Откуда родилось такое разнообразие танцев? Оно родилось из характера народа, его жизни и образа занятий». Многие народные пляски произошли от трудовых движений или древних игр. Музыка каждого танца имеет свой темп, размер и только ему присущий ритмический рисунок. Для русской камаринской, итальянской тарантеллы типично быстрое, стремительное движение. А для французского менуэта, кубинского танго – движение спокойное, неторопливое. Вальс и мазурка обязательно имеют трехдольный размер, а кадриль и полька – двудольный.

Т. С. Овчинникова, Музыка, движение и воспитание, 2011

У одних это могут быть «пружинки», у других – притопы ногой, у третьих – покачивание на ножках и т. п. Иногда сами ребятишки показывают взрослому, как надо плясать под знакомую им музыку. Малыши любят пляски под пение, в котором ярко выражен контраст между частями музыки (например пляска «Ай-да»). Кроме того, к концу года они выполняют элементарные движения с атрибутами (листочком, платочком), пляшут по одному, в паре со взрослым или со сверстником.

Элеонора Костина, Камертон. Программа музыкального образования детей раннего и дошкольного возраста, 2008

В конце 1930-х годов в критике танцев уже противопоставлялись советская народная традиция и западная культура. Тем не менее бороться со стремлением людей потанцевать в свободное время было бесполезно. Накануне Великой Отечественной войны в города – на промышленные предприятия и на учебу – приехало много деревенских парней и девушек, для которых гулянка с пляской была самой распространенной формой выражения полового символизма, знакомства, проведения досуга. Они с удовольствием шли на танцплощадки в парки и клубы. Но там царили краковяк, падеспань, кадриль, полька-тройка, которые в представлении власти носили народный, истинно демократический характер. В действительности же этими танцами необходимо было управлять, что обеспечивало общественный контроль над поведением танцующих. «Западные» танго и фокстроты, не требующие ни большого помещения, ни регулирующего начала, распространялись в большей степени в приватной сфере, что несколько принижало роль танцев как средства знакомства мужчин и женщин. Эти тенденции получили усиленное развитие и в первые годы после войны.

Наталья Лебина, Мужчина и женщина: Тело, мода, культура. СССР – оттепель, 2015

В конце занятия, как уже было сказано, проводятся игры или пляски. Дети этого возраста уже легко перенимают движения взрослых, поэтому их можно быстро научить пружинить, притопывать ногой, полуприседать и т. д. В процессе игр и плясок ребенок проявляет активность, а его действия регулируются не только показом и словом взрослого, но и характером музыкального произведения. Ребенок учится прекращать движение с окончанием музыки, менять движение с изменением звучания мелодии, но сначала он делает это с некоторым запозданием.

Коллектив авторов, Методические рекомендации к «Программе воспитания и обучения в детском саду», 2005

Он родился в Северной Италии в эпоху Возрождения. Итальянские князья любили пышные дворцовые празднества, в которых танец занимал важное место. Сельские пляски не подходили придворным дамам и кавалерам. Их пышные одеяния, как и залы, где они танцевали, не допускали неорганизованного движения. Специальные учителя – танцмейстеры – заранее репетировали с дворянами отдельные фигуры и движения танца и руководили группами танцоров. Постепенно танец становился все более театральным. Сам термин «балет» возник в Италии и означал танцевальный эпизод, передающий определенное настроение.

Д. М. Трускиновская, 100 великих мастеров балета, 2010

Система оберегов, включавших и действия, и вербальные тексты, и предметы и многое другое, была также направлена исключительно на телесную сохранность человека, на защиту его границ путем «сооружения» той или иной телесной же преграды. Одежда как таковая рассматривалась с этой же точки зрения: она должна была не только согревать и защищать человека физически, но и выполнять роль оберега от нечистой силы. Как и все другие славянские народы, в языческий период русские считали рубаху (сорочицу) своей «второй кожей», наделяя ее важной защитной функцией. Кроили ее из одного полотнища, делали как можно длиннее, у подола и под мышками расширяли с помощью особых вставок. Разрез спереди в центре или сбоку застегивали на две-три пуговки из бронзы, кости, дерева. Длинные рукава женской сорочицы, достигавшие иногда ступней ног, собирали «в гармошку» с помощью бронзовых или стеклянных браслетов. На каждом рукаве иногда насчитывалось по 10–12 браслетов. Во время языческих праздников, например, русалий, призванных оградить от болезней, насылаемых русалками, браслеты-обручи снимались, и женщины плясали спустя рукава до пола. Такие русалочьи пляски изображены, к примеру, на миниатюрах Радзивиловской летописи XV в.[156] Археологи находят в больших количествах женские стеклянные браслеты и их обломки, особенно распространенные в слоях домонгольского времени.

Л. А. Черная, Антропологический код древнерусской культуры, 2008

Сочетание вина и музыки в дионисических оргиях порождало танец. Оргии были очистительными обрядами, во время которых неистовое возбуждение зверя, требовавшее убийства и крови, выявлялось посредством музыкального ритма в пляску.

М. А. Волошин, Лики творчества. Из книги 3 (сборник), 1910

Сюжет почетного и торжественного убиения игрового персонажа как отголосок существовавшего некогда человеческого жертвоприношения фигурирует во многих календарных праздниках славян: «похороны Кузьмы и Демьяна» на 1 ноября по старому стилю; сжигание Масленицы в конце зимы; потопление чучела в дни проводов весны или сжигание Мары в купальских кострах; похороны Костромы, Ярила, Кострубуньки. Во всех подобных обрядах чучелу или кукле сперва выказывают всяческие знаки внимания, его наряжают и украшают, с песнопениями провозят или проносят по деревне, устраивая шествие или целый поезд из телег, водят вокруг него хороводы, кланяются ему, иногда вокруг него разыгрываются символические сражения, одни участники действа его защищают, другие нападают и похищают. Потом торжественно и прилюдно чучело сжигают, или топят в реке, или несут в лес, где вытряхивают из него солому и устраивают на ней веселые пляски (Велецкая 1978: 81–138). По Н. Н. Велецкой, эти игровые фигуры изображают стариков, отправляемых «посланцами» в мир обожествленных предков. Такое понимание ритуальной первоосновы «похорон под смех» не противоречит общим представлениям об их связи с аграрной магией в широком смысле – как заботе о прокреативных силах природы и благоденствии людей.

М. В. Тендрякова, Игровые миры: от homo ludens до геймера, 2015

18 мая 1909 года «весь Париж», собравшийся по приглашению Сергея Дягилева в обновленном театре Шатле на генеральную репетицию «Русского балета», налюбовался и наслушался всласть. Бесчинство диких ритмов, оргия красок… «Половецкие пляски» из «Князя Игоря» Бородина буквально приковали зрителей к креслам. Дягилев, ранее знакомивший Францию с русской музыкой (пять концертов в 1907 г.) и оперой («Борис Годунов» с Шаляпиным в 1908-м), теперь открывает ей мир новой хореографии – той, что расцвела в Мариинском театре Санкт-Петербурга и символом которой стали звезды первой величины: не только Тамара Карсавина и Анна Павлова, но и Адольф Больм и Вацлав Нижинский. Парижане успели позабыть, что балет может быть мужским искусством; это открытие найдет подтверждение и в другие спектаклях, фигурирующих на афише: «Клеопатре», где Нижинский танцует партию Золотого Раба, «Сильфидах», где он предстает Поэтом…

Жан-Пьер Пастори, Ренессанс Русского балета, 2009

Можно ли, например, Красноармейский ансамбль песен и пляски научить исполнять лирические негритянские песенки на английском языке? Вероятно, можно. Но нужно ли, зачем? Именно подобные “зачем” мешали нам слушать и джаз Эдди Рознера. Мне довелось впервые увидеть и познакомиться с этим джазом. И потому что в нем чувствуется отличная “джазовая культура”, хочется говорить о нем. <…>

Д. Г. Драгилев, Эдди Рознер: шмаляем джаз, холера ясна!, 2011

В самой системе и организации рождественских вечерок имеются вариации. Видимо, под давлением церковников распространился запрет проведения их в первый день Рождества, так что возобновлялись они обычно на второй день. Также не всегда во время таких посиделок полностью отказывались от работы. Многие свидетельства указывают на то, что хотя бы видимость полезной деятельности сохранялась. «На посиденку приходят в лучших платьях, и тоже не с иной работой, а исключительно с пряжей. Некоторые славнухи (невесты, славящиеся богатством, красотой или трудолюбием) украдкой с собой приносят уже готовую пряжу, так как заботливые матери каждый раз у возвратившейся с посиденки дочери осматривают, много ли напряла за вечер, а в иной веселый вечер, между тем, не удается и преслицы-то в руки взять. На святочных посиденках, пока не придут славнухи, плясок не бывает. Собравшиеся девушки прядут, а парни любезничают, шумят, поют песни и т. п. Но вот пришли и славнухи. Начинают устраивать игры, пляски… На этих посиденках как парни, так и девицы бывают и из других деревень, но только с той разницею, что парни приходят каждый раз из своей деревни, между тем как девицы приезжают к своей подруге или к кому-нибудь из родственников на все святки, а не на один вечер, и, конечно, не забывают прихватить свои наряды».

Анастасия Углик, Новый год в России. История праздника, 2016

<…> Бюхер вместе с Ницше видит в ритме понуждение, напряжение энергии, способное довести до внушаемости, до опьянения, до экстаза. <…> Песня не есть утешение в работе; она помогает ее интенсивности; всякий, кто знаком с техникой народных плясок, прекрасно знает, что в пляске музыка доводит до крайнего возбуждения мускульную энергию, побуждает к самым эластическим, прямо неосуществимым без нее телесным усилиям; также точно и в работе: песня способствует ее производительности постолько, посколько производительность зависит от напряженности, и, этим она преследует чисто практическую цель. Смутное сознание возрастающей при песне мускульной продуктивности и вызвало к жизни рабочие песни [Цит. соч.: 387-388].

Аркадий Блюмбаум, Musica mundana и русская общественность. Цикл статей о творчестве Александра Блока, 2017

Блок не успел увидеть ларионовских иллюстраций. Неизвестно, удовлетворили бы они автора «Двенадцати», как удовлетворили рисунки Ю. Анненкова. Слишком непривычна была их манера для человека, воспитанного на петербургской графике начала века, и слишком индивидуален взгляд Ларионова на события российской и всемирной истории. Если в «Двенадцати» Блока акцент на бунте российских низов, то в «Двенадцати» Ларионова – на катастрофе всемирной войны. В довоенных картинах Гончаровой, посвященных сюжетам Апокалипсиса, – яркая красочность древних сказаний, в послевоенном Апокалипсисе Ларионова – Россия, обугленная войной, трагедия «плясок смерти».

Коллектив авторов, Художественная культура русского зарубежья. 1917–1939. Сборник статей, 2008

Они будут расслабленно трепетать гнева нашего, умы их оробеют, глаза их станут слезоточивы, как у детей и женщин, но столь же легко будут переходить они по нашему мановению к веселью и смеху, светлой радости и счастливой детской песенке. Да, мы заставим их работать, но в свободные от труда часы мы устроим им жизнь, как детскую игру, с детскими песнями, хором, с невинными плясками.

В. А. Фрумкин, Певцы и вожди, 2017

В данном случае об универсальном гендерном различии частушечного состязания говорить нельзя. Следует отметить лишь тот факт, что частушка включена в сценарий социального конфликта и этот конфликт – весьма специфической природы. Он не является деструктивным для социума в силу своей нормативности. Именно поэтому его следует определить как-то иначе: как состязание или как агон. Нормативна драка как кульминация деревенского праздника (о чем в один голос свидетельствуют все информанты, хотя оценивают ее по-разному), нормативна частушечная перебранка девушек-соперниц во время праздничной пляски. О том же свидетельствует и наличие конвенциональной речевой формы, структурирующей и, более того, легализующей конфликты такого рода. Важно отметить также и то, что частушечный жанр свидетельствует о наличии конвенционально закрепленных типов сценария: группового и личного конфликта-агона.

Сборник, Язык – гендер – традиция. Материалы международной научной конференции, 2002

А самый обширный, на наш взгляд, перечень летних деревенских «забав» принадлежит перу поэта дворянской усадьбы князя И.М. Долгорукова. Вот как он описывает свое пребывание в поместье молодой четы князей Несвицких: «Никогда я не забуду тех удовольствий, коими наслаждался в сообществе сего юного семейства, будучи сам не старее тридцати лет; особенно той недели, которую прогостил я у них в подмосковной, где всякий день начинался и кончался праздничным увеселением. Там были фейерверки, роговая музыка, пляски крестьянские, танцы между нами, разноцветные освещения по ночам, прогулки в шлюпках, фанты, хороводы, сельские игры, и словом, каждый час в сутках посвящался какой-нибудь забаве; едва мы успевали выспаться по ночам» (Долгоруков, 140).

Василий Сретенский, Псевдолотман. Историко-бытовой комментарий к поэме А. С. Пушкина «Граф Нулин», 2013

Систры представляются не только египетскими музыкальными инструментами. Их использовали в плясках Севастийских мистерий, чье рождение тонет в туманной мгле древности, хотя и предполагают, что в их основу легли митраические мистерии. Танец символизировал движение планет вокруг Солнца. Говорят, что систр используется и сегодня.

М. Олдфилд Гоувей, Девять жизней кошки. Мифы и легенды, -1

Чаще всего Дьявол меняет свою человекоподобную форму на человеческую же, которая в данном случае лучше соответствует их намерениям. К отшельнику он приходит обольстительной женщиною, к отшельнице красивым навязчивым юношей. Нередко Дьявол является тем, против кого злоумышляет, под видом их друзей, родных, близких и знакомых, из чего проистекали иногда большие несчастья, грехи и соблазны. Чтобы скомпрометировать св. Кунигунду, бес однажды вышел из ее спальни в виде рыцаря. Приняв образ св. Сильвана, он волочился за одной девицею и нарочно дал поймать себя у нее в спальне под кроватью. Фома Кантипратийский видел однажды Дьявола в образе монаха, который с нарочною непристойностью обнажился, будто бы по естественной нужде. Тот же Фома жалуется на дьяволов, которые компрометировали кельнское монашество, устраивая по ночам пляски на пригородных полях и одеваясь для этих балов в свои белые рясы.

А. В. Амфитеатров, Классическая демонология, -1

И на почерневших мраморных плитах, поросших мелкой травой и бурым мохом, под ясным пологом небесной лазури, перед лицом всего радостного и старого Парижа, плывет, бьется, плещется розоватое, перламутровое женское тело, в размахе исступленной пляски, как воспоминание Древней Греции, как смелый жест Ренессанса, как воплощенная греза мужчины, греза о женщине-цветке, уносимом водоворотами танца, как последний протест язычества, брошенный в лицо лицемерному и развратному мещанству…

М. А. Волошин, Путник по вселенным, -1

Что за гомон и весёлую возню затеяли птицы в виноградно-плющевом занавесе? Взрыхляют мокрые листья, щебет, трели, гам. Прошили-простегали листву солнечные лучи, пятнисто разбросали акварельно-прозрачные зеленоватые тени, и – подожгли рюмку, нетерпеливо заёрзали по пластмассовой столешнице, каменному полу, пористой, из туфа, стене буфета с глянцевой – снятой с вертолёта, – дивной сине-зелёно-голубой панорамой курорта, забрались в пепельницу, высушивают бумагу с кляксами, и можно, позабыв о творческих муках, весело подпевать птицам, созерцать непристойную пляску бликов, радоваться, хлопая в ладоши: дождь прекратился, сквозь клочковатую рвань улыбается солнце, а над блещущими ноздреватыми плитами набережной клубится пар. Хорошо, можно на минуту-другую позабыть о тетрадке и смотреть не без зависти, как за глиссером (выстояв очередь и заплатив рубль) проносятся лыжники.

А. Б. Товбин, Репетиция ностальгии, 2018