Неточные совпадения
Хлестаков. Возьмите, возьмите; это порядочная сигарка. Конечно, не
то, что в Петербурге. Там, батюшка, я куривал сигарочки по двадцати пяти рублей сотенка, просто ручки потом себе
поцелуешь, как выкуришь. Вот огонь, закурите. (Подает ему свечу.)
Купцы. Ей-богу! такого никто не запомнит городничего. Так все и припрятываешь в лавке, когда его завидишь.
То есть, не
то уж говоря, чтоб какую деликатность, всякую дрянь берет: чернослив такой, что лет уже по семи лежит в бочке, что у меня сиделец не будет есть, а он
целую горсть туда запустит. Именины его бывают на Антона, и уж, кажись, всего нанесешь, ни в чем не нуждается; нет, ему еще подавай: говорит, и на Онуфрия его именины. Что делать? и на Онуфрия несешь.
Артемий Филиппович. Смотрите, чтоб он вас по почте не отправил куды-нибудь подальше. Слушайте: эти дела не так делаются в благоустроенном государстве. Зачем нас здесь
целый эскадрон? Представиться нужно поодиночке, да между четырех глаз и
того… как там следует — чтобы и уши не слыхали. Вот как в обществе благоустроенном делается! Ну, вот вы, Аммос Федорович, первый и начните.
— Не
то еще услышите,
Как до утра пробудете:
Отсюда версты три
Есть дьякон… тоже с голосом…
Так вот они затеяли
По-своему здороваться
На утренней заре.
На башню как подымется
Да рявкнет наш: «Здо-ро-во ли
Жи-вешь, о-тец И-пат?»
Так стекла затрещат!
А
тот ему, оттуда-то:
— Здо-ро-во, наш со-ло-ву-шко!
Жду вод-ку пить! — «И-ду!..»
«Иду»-то это в воздухе
Час
целый откликается…
Такие жеребцы!..
Еремеевна. Ночью
то и дело испить просил. Квасу
целый кувшинец выкушать изволил.
Стародум(с важным чистосердечием). Ты теперь в
тех летах, в которых душа наслаждаться хочет всем бытием своим, разум хочет знать, а сердце чувствовать. Ты входишь теперь в свет, где первый шаг решит часто судьбу
целой жизни, где всего чаще первая встреча бывает: умы, развращенные в своих понятиях, сердца, развращенные в своих чувствиях. О мой друг! Умей различить, умей остановиться с
теми, которых дружба к тебе была б надежною порукою за твой разум и сердце.
Стародум(
целуя сам ее руки). Она в твоей душе. Благодарю Бога, что в самой тебе нахожу твердое основание твоего счастия. Оно не будет зависеть ни от знатности, ни от богатства. Все это прийти к тебе может; однако для тебя есть счастье всего этого больше. Это
то, чтоб чувствовать себя достойною всех благ, которыми ты можешь наслаждаться…
Скотинин. Ох, братец, друг ты мой сердешный! Со мною чудеса творятся. Сестрица моя вывезла меня скоро-наскоро из моей деревни в свою, а коли так же проворно вывезет меня из своей деревни в мою,
то могу пред
целым светом по чистой совести сказать: ездил я ни по что, привез ничего.
На это отвечу:
цель издания законов двоякая: одни издаются для вящего народов и стран устроения, другие — для
того, чтобы законодатели не коснели в праздности…"
Они
тем легче могли успеть в своем намерении, что в это время своеволие глуповцев дошло до размеров неслыханных. Мало
того что они в один день сбросили с раската и утопили в реке
целые десятки излюбленных граждан, но на заставе самовольно остановили ехавшего из губернии, по казенной подорожной, чиновника.
Базары опустели, продавать было нечего, да и некому, потому что город обезлюдел. «Кои померли, — говорит летописец, — кои, обеспамятев, разбежались кто куда». А бригадир между
тем все не прекращал своих беззаконий и купил Аленке новый драдедамовый [Драдедамовый — сделанный из особого тонкого шерстяного драпа (от франц. «drap des dames»).] платок. Сведавши об этом, глуповцы опять встревожились и
целой громадой ввалили на бригадиров двор.
Последствием такого благополучия было
то, что в течение
целого года в Глупове состоялся всего один заговор, но и
то не со стороны обывателей против квартальных (как это обыкновенно бывает), а, напротив
того, со стороны квартальных против обывателей (чего никогда не бывает).
Сверх
того, хотя он робел и краснел в присутствии женщин, но под этою робостью таилось
то пущее сластолюбие, которое любит предварительно раздражить себя и потом уже неуклонно стремится к начертанной
цели.
Что сила, о которой идет речь, отнюдь не выдуманная — это доказывается
тем, что представление об ней даже положило основание
целой исторической школе.
Как бы
то ни было, но Беневоленский настолько огорчился отказом, что удалился в дом купчихи Распоповой (которую уважал за искусство печь пироги с начинкой) и, чтобы дать исход пожиравшей его жажде умственной деятельности, с упоением предался сочинению проповедей.
Целый месяц во всех городских церквах читали попы эти мастерские проповеди, и
целый месяц вздыхали глуповцы, слушая их, — так чувствительно они были написаны! Сам градоначальник учил попов, как произносить их.
Во главе партии состояли
те же Аксиньюшка и Парамоша, имея за собой
целую толпу нищих и калек.
Начались подвохи и подсылы с
целью выведать тайну, но Байбаков оставался нем как рыба и на все увещания ограничивался
тем, что трясся всем телом. Пробовали споить его, но он, не отказываясь от водки, только потел, а секрета не выдавал. Находившиеся у него в ученье мальчики могли сообщить одно: что действительно приходил однажды ночью полицейский солдат, взял хозяина, который через час возвратился с узелком, заперся в мастерской и с
тех пор затосковал.
Между
тем измена не дремала. Явились честолюбивые личности, которые задумали воспользоваться дезорганизацией власти для удовлетворения своим эгоистическим
целям. И, что всего страннее, представительницами анархического элемента явились на сей раз исключительно женщины.
Дело в
том, что по окончательном устройстве города последовал
целый ряд празднеств.
Погасить солнце, провертеть в земле дыру, через которую можно было бы наблюдать за
тем, что делается в аду, — вот единственные
цели, которые истинный прохвост признает достойными своих усилий.
Как и всякое выражение истинно плодотворной деятельности, управление его не было ни громко, ни блестяще, не отличалось ни внешними завоеваниями, ни внутренними потрясениями, но оно отвечало потребности минуты и вполне достигало
тех скромных
целей, которые предположило себе.
Точно
то же следует сказать и о всяком походе, предпринимается ли он с
целью покорения царств или просто с
целью взыскания недоимок.
Сначала он распоряжался довольно деятельно и даже пустил в дерущихся порядочную струю воды; но когда увидел Домашку, действовавшую в одной рубахе впереди всех с вилами в руках,
то"злопыхательное"сердце его до такой степени воспламенилось, что он мгновенно забыл и о силе данной им присяги, и о
цели своего прибытия.
К довершению бедствия глуповцы взялись за ум. По вкоренившемуся исстари крамольническому обычаю, собрались они около колокольни, стали судить да рядить и кончили
тем, что выбрали из среды своей ходока — самого древнего в
целом городе человека, Евсеича. Долго кланялись и мир и Евсеич друг другу в ноги: первый просил послужить, второй просил освободить. Наконец мир сказал...
— Натиск, — сказал он, — и притом быстрота, снисходительность, и притом строгость. И притом благоразумная твердость. Вот, милостивые государи,
та цель, или, точнее сказать,
те пять
целей, которых я, с божьею помощью, надеюсь достигнуть при посредстве некоторых административных мероприятий, составляющих сущность или, лучше сказать, ядро обдуманного мною плана кампании!
Хотелось ему наказать"навозных"за их наглость, но, с другой стороны, припоминалась осада Трои, которая длилась
целых десять лет, несмотря на
то что в числе осаждавших были Ахиллес и Агамемнон.
Еще задолго до прибытия в Глупов он уже составил в своей голове
целый систематический бред, в котором, до последней мелочи, были регулированы все подробности будущего устройства этой злосчастной муниципии. На основании этого бреда вот в какой приблизительно форме представлялся
тот город, который он вознамерился возвести на степень образцового.
На пятый день отправились обратно в Навозную слободу и по дороге вытоптали другое озимое поле. Шли
целый день и только к вечеру, утомленные и проголодавшиеся, достигли слободы. Но там уже никого не застали. Жители, издали завидев приближающееся войско, разбежались, угнали весь скот и окопались в неприступной позиции. Пришлось брать с бою эту позицию, но так как порох был не настоящий,
то, как ни палили, никакого вреда, кроме нестерпимого смрада, сделать не могли.
Бросились искать, но как ни шарили, а никого не нашли. Сам Бородавкин ходил по улице, заглядывая во все щели, — нет никого! Это до
того его озадачило, что самые несообразные мысли вдруг
целым потоком хлынули в его голову.
Другая трудность состояла в непобедимом недоверии крестьян к
тому, чтобы
цель помещика могла состоять в чем-нибудь другом, кроме желания обобрать их сколько можно.
После помазания больному стало вдруг гораздо лучше. Он не кашлял ни разу в продолжение часа, улыбался,
целовал руку Кити, со слезами благодаря ее, и говорил, что ему хорошо, нигде не больно и что он чувствует аппетит и силу. Он даже сам поднялся, когда ему принесли суп, и попросил еще котлету. Как ни безнадежен он был, как ни очевидно было при взгляде на него, что он не может выздороветь, Левин и Кити находились этот час в одном и
том же счастливом и робком, как бы не ошибиться, возбуждении.
— Да, да, прощай! — проговорил Левин, задыхаясь от волнения и, повернувшись, взял свою палку и быстро пошел прочь к дому. При словах мужика о
том, что Фоканыч живет для души, по правде, по-Божью, неясные, но значительные мысли толпою как будто вырвались откуда-то иззаперти и, все стремясь к одной
цели, закружились в его голове, ослепляя его своим светом.
Сняв венцы с голов их, священник прочел последнюю молитву и поздравил молодых. Левин взглянул на Кити, и никогда он не видал ее до сих пор такою. Она была прелестна
тем новым сиянием счастия, которое было на ее лице. Левину хотелось сказать ей что-нибудь, но он не знал, кончилось ли. Священник вывел его из затруднения. Он улыбнулся своим добрым ртом и тихо сказал: «
поцелуйте жену, и вы
поцелуйте мужа» и взял у них из рук свечи.
Цель ее туалета была теперь совсем обратная
той, которую она преследовала тридцать лет
тому назад.
И между ними составилось что-то в роде игры, состоящей в
том, чтобы как можно ближе сидеть подле тети, дотрогиваться до нее, держать ее маленькую руку,
целовать ее, играть с ее кольцом или хоть дотрогиваться до оборки ее платья.
Не позаботясь даже о
том, чтобы проводить от себя Бетси, забыв все свои решения, не спрашивая, когда можно, где муж, Вронский тотчас же поехал к Карениным. Он вбежал на лестницу, никого и ничего не видя, и быстрым шагом, едва удерживаясь от бега, вошел в ее комнату. И не думая и не замечая
того, есть кто в комнате или нет, он обнял ее и стал покрывать
поцелуями ее лицо, руки и шею.
Он взглянул на небо, надеясь найти там
ту раковину, которою он любовался и которая олицетворяла для него весь ход мыслей и чувств нынешней ночи. На небе не было более ничего похожего на раковину. Там, в недосягаемой вышине, совершилась уже таинственная перемена. Не было и следа раковины, и был ровный, расстилавшийся по
целой половине неба ковер всё умельчающихся и умельчающихся барашков. Небо поголубело и просияло и с
тою же нежностью, но и с
тою же недосягаемостью отвечало на его вопрошающий взгляд.
— А ты очень испугался? — сказала она. — И я тоже, но мне теперь больше страшно, как уж прошло. Я пойду посмотреть дуб. А как мил Катавасов! Да и вообще
целый день было так приятно. И ты с Сергеем Иванычем так хорош, когда ты захочешь… Ну, иди к ним. А
то после ванны здесь всегда жарко и пар…
Не так хороша, как она бывало хотела быть хороша на бале, но хороша для
той цели, которую она теперь имела в виду.
Дом был большой, старинный, и Левин, хотя жил один, но топил и занимал весь дом. Он знал, что это было глупо, знал, что это даже нехорошо и противно его теперешним новым планам, но дом этот был
целый мир для Левина. Это был мир, в котором жили и умерли его отец и мать. Они жили
тою жизнью, которая для Левина казалась идеалом всякого совершенства и которую он мечтал возобновить с своею женой, с своею семьей.
В Соборе Левин, вместе с другими поднимая руку и повторяя слова протопопа, клялся самыми страшными клятвами исполнять всё
то, на что надеялся губернатор. Церковная служба всегда имела влияние на Левина, и когда он произносил слова: «
целую крест» и оглянулся на толпу этих молодых и старых людей, повторявших
то же самое, он почувствовал себя тронутым.
Хотя она бессознательно (как она действовала в это последнее время в отношении ко всем молодым мужчинам)
целый вечер делала всё возможное для
того, чтобы возбудить в Левине чувство любви к себе, и хотя она знала, что она достигла этого, насколько это возможно в отношении к женатому честному человеку и в один вечер, и хотя он очень понравился ей (несмотря на резкое различие, с точки зрения мужчин, между Вронским и Левиным, она, как женщина, видела в них
то самое общее, за что и Кити полюбила и Вронского и Левина), как только он вышел из комнаты, она перестала думать о нем.
На счастье Левина, старая княгиня прекратила его страдания
тем, что сама встала и посоветовала Кити итти спать. Но и тут не обошлось без нового страдания для Левина. Прощаясь с хозяйкой, Васенька опять хотел
поцеловать ее руку, но Кити, покраснев, с наивною грубостью, за которую ей потом выговаривала мать, сказала, отстраняя руку...
Туман, застилавший всё в ее душе, вдруг рассеялся. Вчерашние чувства с новой болью защемили больное сердце. Она не могла понять теперь, как она могла унизиться до
того, чтобы пробыть
целый день с ним в его доме. Она вошла к нему в кабинет, чтоб объявить ему свое решение.
Подъехав к серьезному болоту, главной
цели поездки, Левин невольно подумывал о
том, как бы ему избавиться от Васеньки и ходить без помехи. Степан Аркадьич, очевидно, желал
того же, и на его лице Левин видел выражение озабоченности, которое всегда бывает у настоящего охотника пред началом охоты, и некоторой свойственной ему добродушной хитрости.
Вронский ценил это, сделавшееся единственною
целью ее жизни, желание не только нравиться, но служить ему, но вместе с
тем и тяготился
теми любовными сетями, которыми она старалась опутать его.
— Экой молодец стал! И
то не Сережа, а
целый Сергей Алексеич! — улыбаясь сказал Степан Аркадьич, глядя на бойко и развязно вошедшего красивого, широкого мальчика в синей курточке и длинных панталонах. Мальчик имел вид здоровый и веселый. Он поклонился дяде, как чужому, но, узнав его, покраснел и, точно обиженный и рассерженный чем-то, поспешно отвернулся от него. Мальчик подошел к отцу и подал ему записку о баллах, полученных в школе.
Цель моя состоит в
том, чтоб обеспечить свою репутацию, нужную мне для беспрепятственного продолжения своей деятельности».
«
То и прелестно, — думал он, возвращаясь от Щербацких и вынося от них, как и всегда, приятное чувство чистоты и свежести, происходившее отчасти и оттого, что он не курил
целый вечер, и вместе новое чувство умиления пред ее к себе любовью, —
то и прелестно, что ничего не сказано ни мной, ни ею, но мы так понимали друг друга в этом невидимом разговоре взглядов и интонаций, что нынче яснее, чем когда-нибудь, она сказала мне, что любит.
Мысли эти томили и мучали его
то слабее,
то сильнее, но никогда не покидали его. Он читал и думал, и чем больше он читал и думал,
тем дальше чувствовал себя от преследуемой им
цели.