Неточные совпадения
Там, на большом круглом столе, дымилась уха. Обломов сел на свое место, один на диване,
около него, справа на стуле, Агафья Матвеевна, налево, на маленьком детском стуле с задвижкой,
усаживался какой-то ребенок лет трех. Подле него садилась Маша, уже девочка лет тринадцати, потом Ваня и, наконец, в этот день и Алексеев сидел напротив Обломова.
Наконец — всему бывает конец. В книге оставалось несколько глав; настал последний вечер. И Райский не ушел к себе, когда убрали чай и
уселись около стола оканчивать чтение.
— Позвони, Sophie, чтобы кушать давали, — сказала старшая тетка, когда гости
уселись около стола.
— Да вот и сам он! Может, расскажет, — возвестил я, заслышав его шаги в коридоре, и поскорей
уселся около Лизы.
Пивший молодой человек почти совсем не говорил ни слова, а собеседников
около него
усаживалось все больше и больше; он только всех слушал, беспрерывно ухмылялся с слюнявым хихиканьем и, от времени до времени, но всегда неожиданно, производил какой-то звук, вроде «тюр-люр-лю!», причем как-то очень карикатурно подносил палец к своему носу.
С каким удовольствием
уселись потом
около чайного стола в каюте!
Между тем ночь сошла быстро и незаметно. Мы вошли в гостиную, маленькую, бедно убранную, с портретами королевы Виктории и принца Альберта в парадном костюме ордена Подвязки. Тут же был и портрет хозяина: я узнал таким образом, который настоящий: это — небритый, в рубашке и переднике; говорил в нос, топал, ходя, так, как будто хотел продавить пол. Едва мы
уселись около круглого стола, как вбежал хозяин и объявил, что г-н Бен желает нас видеть.
Вот ямщик
уселся, забрал вожжи, закрутил их
около рук… «Ну!» — говорит он.
Мы
уселись около стола. Здоровая баба, одна из его невесток, принесла горшок с молоком. Все его сыновья поочередно входили в избу.
Жар помаленьку спадает; косцы в виду барского посула удваивают усилия, а
около шести часов и бабы начинают сгребать сено в копнушки. Еще немного, и весь луг усеется с одной стороны валами, с другой небольшими копнами. Пустотелов
уселся на старом месте и на этот раз позволяет себе настоящим образом вздремнуть; но
около семи часов его будит голос...
В усадьбе и
около нее с каждым днем становится тише; домашняя припасуха уж кончилась, только молотьба еще в полном ходу и будет продолжаться до самых святок. В доме зимние рамы вставили, печки топить начали; после обеда, часов до шести, сумерничают, а потом и свечи зажигают; сенные девушки уж больше недели как
уселись за пряжу и работают до петухов, а утром, чуть свет забрезжит, и опять на ногах. Наконец в половине октября выпадает первый снег прямо на мерзлую землю.
Чиновник
уселся на тумбу
около башни. Небритый и грязный цирюльник мигнул вихрастому мальчишке, тот схватил немытую банку из-под мази, отбежал, черпнул из лужи воды и подал. Здесь бритье стоило три копейки, а стрижка — пять.
Распластав свои сильные крылья, он летел мне навстречу, направляясь к лиственице, растущей посреди небольшой полянки. Описав
около меня большой круг, он ловко, с наскока,
уселся на одну из верхних ветвей и сложил свои крылья, но тотчас приподнял их немного, расправил и сложил снова.
Дома мои влюбленные обыкновенно после ужина, когда весь дом укладывался спать, выходили сидеть на балкон. Ночи все это время были теплые до духоты. Вихров обыкновенно брал с собой сигару и
усаживался на мягком диване, а Мари помещалась
около него и, по большей частя, склоняла к нему на плечо свою голову. Разговоры в этих случаях происходили между ними самые задушевнейшие. Вихров откровенно рассказал Мари всю историю своей любви к Фатеевой, рассказал и об своих отношениях к Груше.
Наконец, все
уселись, и казначей гостям своим предложил почетные места
около себя; подали щи из рыбы и потом кашу.
— Какие же это? — спросил Абреев, подходя к столу,
около которого
уселся Петр Петрович.
Вихров
уселся около генерала, а Женичка встал
около дяди и даже обнял было его, но Евгений Петрович почему-то не позволил ему тут оставаться.
Она сама разливала чай из прекрасного серебряного самовара,
около которого мы и
уселись: я, князь и еще какой-то очень великосветский господин пожилых лет и со звездой, несколько накрахмаленный, с дипломатическими приемами.
Княжна,
около которой
уселся Петр Михайлыч, легонько отодвинулась от него: ее неприятно поразили грубые руки старика, в которых он держал свою старомодную, намоченную дождем шляпу.
Пары стали устанавливаться в кадриль, и пока музыканты
усаживались на свои места, в углу залы между двумя очень уж пожилыми чиновниками, бывшими за несколько минут перед тем в кружке
около Марфина, начался вполголоса разговор, который считаю нужным передать.
В избе между тем при появлении проезжих в малом и старом населении ее произошло некоторое смятение: из-за перегородки, ведущей от печки к стене, появилась лет десяти девочка, очень миловидная и тоже в ситцевом сарафане;
усевшись около светца, она как будто бы даже немного и кокетничала; курчавый сынишка Ивана Дорофеева, года на два, вероятно, младший против девочки и очень похожий на отца, свесил с полатей голову и чему-то усмехался: его, кажется, более всего поразила раздеваемая мужем gnadige Frau, делавшаяся все худей и худей; наконец даже грудной еще ребенок, лежавший в зыбке, открыл свои большие голубые глаза и стал ими глядеть, но не на людей, а на огонь; на голбце же в это время ворочалась и слегка простанывала столетняя прабабка ребятишек.
Поутру gnadige Frau проснулась ранее мужа и,
усевшись в соседней комнате
около приготовленного для нее туалетного столика, принялась размышлять опять о том же, как им будет житься в чужом все-таки доме.
Партия собственно составилась из Сверстова, gnadige Frau, Егора Егорыча и Лябьева; барышни же
уселись около играющих: Муза возле Лябьева, а Сусанна близ Егора Егорыча.
Егор Егорыч, ожидая возвращения своего камердинера, был как на иголках; он то
усаживался плотно на своем кресле, то вскакивал и подбегал к окну, из которого можно было видеть, когда подъедет Антип Ильич. Прошло таким образом
около часу. Но вот входная дверь нумера скрипнула. Понятно, что это прибыл Антип Ильич; но он еще довольно долго снимал с себя шубу, обтирал свои намерзшие бакенбарды и сморкался. Егора Егорыча даже подергивало от нетерпения. Наконец камердинер предстал перед ним.
Больной помещался в самой большой и теплой комнате. Когда к нему вошли, в сопровождении Углаковых, наши дамы, он, очень переменившийся и похудевший в лице, лежал покрытый по самое горло одеялом и приветливо поклонился им, приподняв немного голову с подушки. Те
уселись: Муза Николаевна — совсем
около кровати его, а Сусанна Николаевна — в некотором отдалении.
По окончании обеда князь все-таки не уезжал. Лябьев, не зная, наконец, что делать с навязчивым и беспрерывно болтающим гостем, предложил ему сесть играть в карты. Князь принял это предложение с большим удовольствием. Стол для них приготовили в кабинете, куда они и отправились, а дамы и Углаков
уселись в зале,
около рояля, на клавишах которого Муза Николаевна начала перебирать.
Через минуту Лена смотрела в открытое окно, как исправник
уселся, причем какая-то темная небольшая фигура противно суетилась
около тарантаса. Лошади взяли с места, и тарантас покатился между рядами берез в том направлении, откуда только что приехали наши путники. Скоро он превратился в темную точку, и только меланхолический звон колокольчика как будто перекликался все, подавая голос издали, из темноты, на освещенную станцию.
В коротенькой рыжей курточке, видимо, перешитой из мужского пиджака, в толстых штанах и валенках, обшитых кожей, в котиковой, всегда сдвинутой на затылок шапочке, он
усаживался около Натальи чистить овощи и на расспросы её отвечал тоном зрелого, бывалого человека.
На мельнице бабушке принесли скамейку, и она
уселась в тени мельничного амбара, неподалеку от кауза,
около которого удили ее меньшие дочери, а старшая, Елизавета Степановна, сколько из угождения к отцу, столько и по собственному расположению к хозяйству, пошла с Степаном Михайловичем осматривать мельницу и толчею.
То же самое продолжалось и перед Конверсационсгаузом, за столиком,
около которого они
уселись все четверо, с тою только разницей, что при суетливом шуме толпы, при громе и треске музыки молчание Литвинова казалось более понятным.
Где-нибудь в углу на дворе
около дедушки Еремея собирались все жившие в доме ребятишки и,
усевшись в кружок, просили его...
Илья встал, подошёл к окну. Широкие ручьи мутной воды бежали
около тротуара; на мостовой, среди камней, стояли маленькие лужи; дождь сыпался на них, они вздрагивали: казалось, что вся мостовая дрожит. Дом против магазина Ильи нахмурился, весь мокрый, стёкла в окнах его потускнели, и цветов за ними не было видно. На улице было пусто и тихо, — только дождь шумел и журчали ручьи. Одинокий голубь прятался под карнизом,
усевшись на наличнике окна, и отовсюду с улицы веяло сырой, тяжёлой скукой.
Вечером этого дня Илья, устав бродить по двору, сидел на полу
около стола дяди и сквозь дрёму слушал разговор Терентия с дедушкой Еремеем, который пришёл в трактир попить чайку. Тряпичник очень подружился с горбуном и всегда
усаживался пить чай рядом со столом Терентия.
— Э, поверьте, на свете все трын-трава! — произнес Янсутский,
усаживаясь около графа. — Выпьемте лучше!.. Шампанского!.. — крикнул он.
— Ну что, пустяки — колонна!.. — подхватила Мерова, также
усаживаясь около приятельницы. — Я убеждена, — продолжала она, — что это тебе, по обыкновению, шила твоя Дарья Петровна.
Пока ходили
около экипажей и
усаживались, Кербалай стоял у дороги и, взявшись обеими руками за живот, низко кланялся и показывал зубы; он думал, что господа приехали наслаждаться природой и пить чай, и не понимал, почему это они садятся в экипажи. При общем безмолвии поезд тронулся, и
около духана остался один только дьякон.
— Что же ты, дура, давно мне не скажешь, — проговорила Перепетуя Петровна, вставая проворно с постели, насколько может проворно встать женщина лет
около пятидесяти и пудов шести веса, а потом, надев перед зеркалом траурный тюлевый чепец, с печальным лицом, медленным шагом вышла в гостиную. Гостья и хозяйка молча поцеловались и
уселись на диване.
— Вы желали меня видеть, — сказал он,
усаживаясь очень близко
около хозяйки.
Около Агашкова образовался живой круг, и он очутился как в мышеловке. Произошла преуморительная сцена, которая закончилась тем, что Глеб Клементьевич, потеряв всякую надежду пробиться сквозь окружающую его цепь, смиренно
уселся на камешек, а Чесноков в это время собственноручно доканчивал разведку и сам доводил золото в Причинке. Когда все было кончено, этот страшный поверенный купчихи Могильниковой сел на верховую лошадь, попрощался со всеми и исчез в лесу.
Маруся, казалось, готова была примириться с нами. Она вступила в роль хозяйки, поставила чайник и
уселась было
около Степана, ожидая, пока вода закипит у огня. При этом исподлобья она взглядывала на нас с выражением застенчивого любопытства. Но мой товарищ, в свою очередь окинув ее пристальным взглядом, сказал...
Новый гость
уселся с другими
около стола, на котором уже кипел самовар, и пустился говорить без умолку.
Эти слова трагик говорил так громко, что комик, хотя и сидел в гостиной, но, вероятно, их слышал, потому что, разговаривая в это время с Фани, которая
уселась уже
около него, он вдруг, при восклицании Рагузова, побледнел и остановился, Никон Семеныч, расстроенный и взбешенный, сел к столу и начал играть ножом.
Степанида (
усаживается у печки). А вот, девонька, видишь ты, какое дело-то вышло. Город-то наш на проезжей дороге; мещане мы. Живем-то хоть бедненько, а домишко-то у нас хоть куда. Вот и останавливаются у нас купцы и баре, случается. Семья-то у нас небольшая была: я с мужем да дочка Дашенька; хозяин-то у меня уж старенек. Останавливался у нас проездом купец молодой, начал он Дашу-то уговаривать да улещать. Нам и невдомек такое дело. А в прошлом году,
около святок, и сманил ее у нас.
Никита в это время отвязал от тумбы лошадь; они с приемным отцом
уселись в сани и поехали. До их деревни было верст пятнадцать. Лошаденка бойко бежала, взбивая копытами к омья снега, которые на лету рассыпались, обдавая Никиту. А Никита улегся
около отца, завернувшись в армяк, и молчал. Старик раза два заговорил с ним, но он не ответил. Он точно застыл и смотрел неподвижно на снег, как будто ища в нем точку, забытую им в комнатах присутствия.
В седьмом часу вечера я, напившись чаю, выехал со станции, которой названия уже не помню, но помню, где-то в Земле Войска Донского,
около Новочеркасска. Было уже темно, когда я, закутавшись в шубу и полость, рядом с Алешкой
уселся в сани. За станционным домом казалось тепло и тихо. Хотя снегу не было сверху, над головой не виднелось ни одной звездочки, и небо казалось чрезвычайно низким и черным сравнительно с чистой снежной равниной, расстилавшейся впереди нас.
Когда все бивачные работы были закончены, мы
уселись около огня и стали снимать обувь.
И, засматривая в лицо, покрытое влажными пальчиками и распустившимися волосами, фон Зайниц опустился на колени и осторожно
уселся около Ильки. Он заговорил голосом, каким давно не говорил. Илька услышала голос нежный, вытекавший прямо из души, — голос, которому смело можно было довериться…
Старушонка
уселась рядом с мельником, и
около этого громадного человека ее салопик еще более стал походить на жука.
Пока заказали глинтвейн и в денщицкой палатке слышалось хлопотливое хозяйничанье Никиты, посылавшего вестового за корицей и гвоздикой, и спина его натягивала то там, то сям грязные полы палатки, мы все семь человек
уселись около лавочек и, попеременно попивая чай из трех стаканов и посматривая вперед на начинавшую одеваться сумерками равнину, разговаривали и смеялись о разных обстоятельствах игры.
Принесли диван, несколько стульев, стол — и расставили их посреди залы. Публика поместилась вокруг надзирательницы
около тех мест, где посадили нас с Самариным. Некоторые воспитанницы
уселись прямо на пол.