Неточные совпадения
— Я сам, — отвечал
граф с видом чрезвычайно расстроенным, — а простреленная картина есть памятник
последней нашей встречи…
В его рассказе два раза упомянута одна женщина, сестра
последнего фаворита Екатерины,
графа Зубова.
Евгению Павловичу показалось, что он и Аделаида еще не совершенно сошлись друг с другом; но в будущем казалось неминуемым совершенно добровольное и сердечное подчинение пылкой Аделаиды уму и опыту князя Щ. К тому же и уроки, вынесенные семейством, страшно на него подействовали, и, главное,
последний случай с Аглаей и эмигрантом
графом.
Потомки этого
графа давно уже оставили жилище предков. Большая часть дукатов и всяких сокровищ, от которых прежде ломились сундуки
графов, перешла за мост, в еврейские лачуги, и
последние представители славного рода выстроили себе прозаическое белое здание на горе, подальше от города. Там протекало их скучное, но все же торжественное существование в презрительно-величавом уединении.
Граф (с возрастающим чувством).Я понимаю вас… dePodkhalimoff! (Подает Подхалимову руку, которую
последний принимает, слегка отделившись от стула.)
Вспомнили о связях Николая Всеволодовича с
графом К. Строгие, уединенные мнения
графа К. насчет
последних реформ были известны.
Прошла осень, прошла зима, и наступила снова весна, а вместе с нею в описываемой мною губернии совершились важные события: губернатор был удален от должности, — впрочем, по прошению; сенаторская ревизия закончилась, и сенатор — если не в одном экипаже, то совершенно одновременно — уехал с m-me Клавской в Петербург, после чего прошел слух, что новым губернатором будет назначен Крапчик, которому будто бы обещал это сенатор, действительно бывший
последнее время весьма благосклонен к Петру Григорьичу; но вышло совершенно противное (Егор Егорыч недаром, видно, говорил, что
граф Эдлерс — старая остзейская лиса): губернатором, немедля же по возвращении сенатора в Петербург, был определен не Петр Григорьич, а дальний родственник
графа Эдлерса, барон Висбах, действительный статский советник и тоже камергер.
— Не знаю-с, что известно
графу, но я на днях уезжаю в Петербург и буду там говорить откровенно о положении нашей губернии и дворянства, — сказал сей
последний в заключение и затем, гордо подняв голову, вышел из залы.
— Может быть, — не оспаривал князь, — вообще, я вам скажу, невыносимо грустно
последнее время ездить по Москве: вместо домов
графа Апраксина, Чернышева, князя Потемкина, князя Петрова, Иванова, что ли, вдруг везде рисуются на воротах надписи: дом купца Котельникова, Сарафанникова, Полушубкина! Во что ж после этого обратится Москва?.. В сборище каких-то толстопузых самоварников!.. Петербург в этом случае представляет гораздо более отрадное явление.
В феврале были обмолочены
последние скирды хлеба, в марте зерно лежало ссыпанное в закрома, а на днях вся наличность уже разнесена по книгам в соответствующие
графы.
В
последнее время много шуму наделала одна его Вакханка; русский
граф Бобошкин, известный богач, собирался было купить ее за тысячу скуди, но предпочел дать три тысячи другому ваятелю, французу pur sang, [Чистокровному (ит.).] за группу, изображающую «Молодую поселянку, умирающую от любви на груди Гения весны».
Он свиделся с
графом Паниным в его деревне и явился в отряде Михельсона несколько дней после
последней победы.
Сие поражение было
последним и решительным.
Граф Панин, прибывший в то время в Керенск, послал в Петербург радостное известие, отдав в донесении своем полную справедливость быстроте, искусству и храбрости Михельсона. Между тем новое важное лицо является на сцене действия: Суворов прибыл в Царицын.
Не я один, но и
граф Твэрдоонто это заметил."Когда я был у кормила, — говорил он мне, — то покуда не издавал циркуляров об голоде — все по горло были сыты; но однажды нелегкая дернула меня сделать зависящее по сему предмету распоряжение — изо всех углов так и полезло! У самого
последнего мужика в брюхе пусто стало!"
Между тем все эти
последние истории продолжали быть обдержаниями или напастями невольными: так, прощальный обед, которым княгиня отвлекла почти всех дворян от обеда, данного в пустой зале собрания
графу, вовсе не был ею рассчитан на какую-нибудь обиду, а совпал с этим обстоятельством совершенно случайно, или уже после того действительно нет на свете никаких случаев, а есть на все только одна неисповедимая воля, без которой не падает ни волос с головы, ни воробей с кровли.
Говоря это свободным и громким голосом, княгиня все крепче и крепче сжимала руки
графа и при
последних словах еще усилила это пожатие и, понизив тон, добавила...
Графиня Антонида страшно оскорбилась произведением Дон-Кихотовой музы: напоминание о бедственном положении ее мужиков, о котором она никогда не желала слушать и которым ей в
последнее время так часто досаждала княгиня Варвара Никаноровна, привело ее в ярость, под влиянием которой она немедленно же отослала письмо Рогожина к начальнику столицы с просьбою защитить ее от «нестерпимого нахала», а вместе с тем позвала
графа и принесла ему горячую жалобу на его тещу.
— Прошу тебя, Доримедонт Васильич! — и бабушка, не докончив
последней фразы, перевела глаза с Дон-Кихота на двери, в которые входили гусем: губернатор, за ним высокий, плотно выбритый бело-розовый
граф, с орденскою звездой на фраке, и за ним опять
последним Павлыганьев.
И она положила перед
графом реестры и планы с проведенными на
последних линиями проектированного надела.
С
последним словом бабушка презрительно выбросила руки
графа и, оставив его посреди гостиной, ушла во внутренние покои.
— Я только говорил, что за Домной Осиповной ухаживают; может быть, даже не двое, а и больше… она так еще интересна! — вывернулся
граф. — Но что я наблюл и заметил в
последнее свиданье, то меня решительно убеждает, что любит собственно она тебя.
Граф Хвостиков собственно сам и свел дочь с Янсутским, воспользовавшись ее ветреностью и тем, что она осталась вдовою, — и сделал это не по какому-нибудь свободному взгляду на сердечные отношения, а потому, что c'est une affaire avantageuse — предприятие не безвыгодное, а выгодными предприятиями
граф в
последнее время бредил.
Бегушев — потому, что
последнее время он как будто бы разучился говорить;
граф Хвостиков был, видимо, чем-то серьезным занят: он целые утра писал, а потом после обеда пропадал на всю ночь...
Но приехал не Янсутский, а
граф Хвостиков, который привез с собой Долгова. На
последнего Домна Осиповна и доктор взглянули с недоумением: они его совершенно не узнали.
Граф Хвостиков, хорошо уже знавший бешеный нрав своего благодетеля, внутренне обмирал от страха и молил бога об одном, чтобы Долгов лучше и не договаривал своей
последней и самой главной просьбы; но тот договорил...
В сущности,
граф Хвостиков, встретившись накануне в театре с генералом, и посоветовал ему пригласить бывшего тоже там критика на чтение; сему же
последнему шепнул, что это приглашают его в один очень аристократический дом.
Первые двое не приехали, но
последний явился и в ближайшем номере той газеты, где сотрудничал, описал торжество брачного пиршества, объяснив читателям, что «молодой и молодая блистали красотою, молодостью и свежестью» — несколько подкрашенною, — смертельно хотелось прибавить
графу относительно Домны Осиповны, но он не прибавил этого, потому что она обещала ему за этот фельетон сто целковых.
Бегушев расхохотался:
последняя мысль
графа ему очень понравилась. Тот это подметил и продолжал...
Граф сделал вид, что этими
последними словами очень обиделся.
— Что ж, это дело хорошее! — подхватил Хмурин. — На деньги еще жить можно; вот без денег — так точно, что затруднительно, как примерно теперь
графу Хвостикову, — шепнул он, кивнув головой на сего
последнего. — Колький год тоже, сердешный, он мается этим.
— Хуже, чем сумасшедшая! Она крест мой! — сказал на это
граф. — Я столько
последнее время перестрадал…
К Домне Осиповне
граф Хвостиков привел Долгова, как к
последнему ресурсу: не ссудит она, все дело пропало, — а потому решился действовать напролом.
— Какое вам дело до
графа, вам, вам?
Граф этот —
последний вздох деревенской России…
Последнее замечание сопровождалось новым взглядом, направленным на
графа. Графине, очевидно, хотелось знать мнение мужа, чтобы потом не вышло привычного заключения, что все в доме творится без его совета и ведома.
С
последним ударом
граф придвинулся к столу, хотел как будто что-то сказать, но остановился, вздохнул и тоскливо приподнял сначала одну бровь, потом другую.
Клеопатра Николаевна поняла тоже и этот каламбур. Она ясно видела, что
граф хочет от нее отделаться, и решилась на
последнее средство — притвориться страстно влюбленною и поразить старика драматическими эффектами.
Не знаю, чем бы кончилась эта сцена, если бы в гостиную не вошел вдруг Задор-Мановский.
Граф и вдова отскочили в разные стороны.
Последняя не могла на этот раз сохранить присутствия духа и выбежала вон.
— Je vous remercie, madame, je vous remercie [Благодарю вас, сударыня, благодарю (франц.).], — сказал
граф, вставая. Эльчанинов обернулся. Это была Клеопатра Николаевна в дорогом кружевном платье, присланном к ней по
последней почте из Петербурга, и, наконец, в цветах и в брильянтах. В этом наряде она была очень представительна и произвела на героя моего самое выгодное впечатление. С некоторого времени все почти женщины стали казаться ему лучше и прекраснее его Анны Павловны.
— Все будет хорошо! Все будет хорошо! — говорил старик, еще раз обнимая Эльчанинова, и, когда тот, в
последний раз раскланявшись, вышел из кабинета,
граф опять сел на свое канапе и задумался. Потом, как бы вспомнив что-то, нехотя позвонил.
Марья Дмит<ревна>. Мне должно, моя воля — ехать в деревню. Там у меня тридцать семейств мужиков живут гораздо спокойнее, чем
графы и князья. Там, в уединении, на свежем воздухе мое здоровье поправится — там хочу я умереть. Ваши посещения мне более не нужны: благодарю за всё… позвольте вручить вам
последний знак моей признательности…
Ольга Петровна. Это, папа, болезнь, а не порок; но что Мямлин умен, в этом я убедилась в
последний раз, когда он так логично и последовательно отстаивал тебя. (
Граф отрицательно качает головой.) Ты, папа, не можешь судить об его уме, потому что, как сам мне Мямлин признавался, он так боится твоего вида, что с ним сейчас же делается припадок его болезни и он не в состоянии высказать тебе ни одной своей мысли.
Вы забываете, что я дочь
графа!..» «Ах, pardon, madame, говорит, но я
графа так люблю, так уважаю, что не могу не быть удивленным
последним выбором его, который никак не могу ни понять, ни оправдать чем-либо…»
Ольга Петровна, все время ходившая около, при
последних словах
графа вошла на террасу.
— Вот пригнал! — сказал
граф: —
последние пять рублей.
— И игра есть порядочная, — рассказывал он: — Лухнов, приезжий, играет, с деньгами, и Ильин, что в 8-м нумере стоит, уланский корнет, тоже много проигрывает. У него уже началось. Каждый вечер играют, и какой малый чудесный, я вам скажу,
граф, Ильин этот: вот уж не скупой —
последнюю рубашку отдаст.
Анна Федоровна не соглашалась — лучше
графа Федора Иваныча никто не был — и наконец уже серьезно рассердилась, сухо замечала только, что «для вас, братец, кто
последний вас обласкал, тот и лучше. Известно, теперь, конечно, люди умнее стали, а что всё-таки
граф Федор Иваныч так танцовал экосес и так любезен был, что тогда все, можно сказать, без ума от него были; только он ни с кем, кроме меня, не занимался. Стало быть, и в старину были хорошие люди».
Проснувшись в шесть часов вечера, в то самое время, как
граф Турбин приехал в гостиницу, и увидав вокруг себя на полу карты, мел и испачканные столы посреди комнаты, он с ужасом вспомнил вчерашнюю игру и
последнюю карту — валета, которую ему убили на пятьсот рублей, но, не веря еще хорошенько действительности, достал из-под подушки деньги и стал считать.
— Н-да-а… ресторация… У нас бы не поверили… Прямо капище Ваала и жрецов его. Уж лучше бы ты меня привел куда попроще. А здесь я вижу все одну только аристократию. Наверно, все князья и
графы. (Увы, я должен сознаться, что он выговаривал «грахвы», с мягким «г» и с ударением на
последнем слоге.)
Граф тогда всю знать к себе в театр пригласил (мест за деньги не продавали), и спектакль поставили самый лучший. Любовь Онисимовна должна была и петь в «подпури», и танцевать «Китайскую огородницу», а тут вдруг еще во время самой
последней репетиции упала кулиса и пришибла ногу актрисе, которой следовало играть в пьесе «герцогиню де Бурблян».
В-третьих, жизнь Ольги в
последнее время состояла из сплошного романа. Роман этот был такого сорта, что обыкновенно оканчиваются уголовщиной. Старый, любящий муж, измена, ревность, побои, бегство к любовнику-графу через месяц-два после свадьбы… Если прекрасная героиня такого романа убита, то не ищите воров и мошенников, а поисследуйте героев романа. По этому третьему пункту самым подходящим героем-убийцей был всё тот же Урбенин…