Неточные совпадения
Хлестаков. Я, признаюсь, рад, что вы одного мнения
со мною. Меня, конечно, назовут странным, но уж у меня такой характер. (Глядя в глаза ему,
говорит про себя.)А попрошу-ка я у этого почтмейстера взаймы! (Вслух.)Какой странный
со мною случай: в дороге совершенно издержался. Не можете ли вы мне дать триста рублей взаймы?
И сторож летит еще на лестнице за мною
со щеткою: «Позвольте, Иван Александрович, я вам,
говорит, сапоги почищу».
Но река продолжала свой говор, и в этом говоре слышалось что-то искушающее, почти зловещее. Казалось, эти звуки
говорили:"Хитер, прохвост, твой бред, но есть и другой бред, который, пожалуй, похитрей твоего будет". Да; это был тоже бред, или, лучше сказать, тут встали лицом к лицу два бреда: один, созданный лично Угрюм-Бурчеевым, и другой, который врывался откуда-то
со стороны и заявлял о совершенной своей независимости от первого.
— Так
говорили глуповцы и
со слезами припоминали, какие бывали у них прежде начальники, всё приветливые, да добрые, да красавчики — и все-то в мундирах!
Наконец, однако, сели обедать, но так как
со времени стрельчихи Домашки бригадир стал запивать, то и тут напился до безобразия. Стал
говорить неподобные речи и, указывая на"деревянного дела пушечку", угрожал всех своих амфитрионов [Амфитрио́н — гостеприимный хозяин, распорядитель пира.] перепалить. Тогда за хозяев вступился денщик, Василий Черноступ, который хотя тоже был пьян, но не гораздо.
После помазания больному стало вдруг гораздо лучше. Он не кашлял ни разу в продолжение часа, улыбался, целовал руку Кити,
со слезами благодаря ее, и
говорил, что ему хорошо, нигде не больно и что он чувствует аппетит и силу. Он даже сам поднялся, когда ему принесли суп, и попросил еще котлету. Как ни безнадежен он был, как ни очевидно было при взгляде на него, что он не может выздороветь, Левин и Кити находились этот час в одном и том же счастливом и робком, как бы не ошибиться, возбуждении.
Он приписывал это своему достоинству, не зная того, что Метров, переговорив
со всеми своими близкими, особенно охотно
говорил об этом предмете с каждым новым человеком, да и вообще охотно
говорил со всеми о занимавшем его, неясном еще ему самому предмете.
— Да нет, Маша, Константин Дмитрич
говорит, что он не может верить, — сказала Кити, краснея за Левина, и Левин понял это и, еще более раздражившись, хотел отвечать, но Вронский
со своею открытою веселою улыбкой сейчас же пришел на помощь разговору, угрожавшему сделаться неприятным.
— Постойте, постойте, я знаю, что девятнадцать, —
говорил Левин, пересчитывая во второй раз неимеющих того значительного вида, какой они имели, когда вылетали, скрючившихся и ссохшихся, с запекшеюся кровью,
со свернутыми на бок головками, дупелей и бекасов.
Кроме того, этот вопрос
со стороны Левина был не совсем добросовестен. Хозяйка зa чаем только что
говорила ему, что они нынче летом приглашали из Москвы Немца, знатока бухгалтерии, который за пятьсот рублей вознаграждения учел их хозяйство и нашел, что оно приносит убытка 3000 с чем-то рублей. Она не помнила именно сколько, но, кажется, Немец высчитал до четверти копейки.
Варенька сделала просто и естественно, как и всё, что она делала, движение, среднее между поклоном и приседанием, и тотчас же заговорила с князем, как она
говорила со всеми, нестесненно и просто.
Вскоре приехал князь Калужский и Лиза Меркалова
со Стремовым. Лиза Меркалова была худая брюнетка с восточным ленивым типом лица и прелестными, неизъяснимыми, как все
говорили, глазами. Характер ее темного туалета (Анна тотчас же заметила и оценила это) был совершенно соответствующий ее красоте. Насколько Сафо была крута и подбориста, настолько Лиза была мягка и распущенна.
Вронский покатился
со смеху. И долго потом,
говоря уже о другом, закатывался он своим здоровым смехом, выставляя свои крепкие сплошные зубы, когда вспоминал о каске.
Княгиня же,
со свойственною женщинам привычкой обходить вопрос,
говорила, что Кити слишком молода, что Левин ничем не показывает, что имеет серьезные намерения, что Кити не имеет к нему привязанности, и другие доводы; но не
говорила главного, того, что она ждет лучшей партии для дочери, и что Левин несимпатичен ей, и что она не понимает его.
Со времени того разговора после вечера у княгини Тверской он никогда не
говорил с Анною о своих подозрениях и ревности, и тот его обычный тон представления кого-то был как нельзя более удобен для его теперешних отношений к жене.
Но Левин много изменился
со времени своей женитьбы; он был терпелив и если не понимал, для чего всё это так устроено, то
говорил себе, что, не зная всего, он не может судить, что, вероятно, так надобно, и старался не возмущаться.
Громче всех
говорил высокий
со впалою грудью юноша.
— Только эти два существа я люблю, и одно исключает другое. Я не могу их соединить, а это мне одно нужно. А если этого нет, то всё равно. Всё, всё равно. И как-нибудь кончится, и потому я не могу, не люблю
говорить про это. Так ты не упрекай меня, не суди меня ни в чем. Ты не можешь
со своею чистотой понять всего того, чем я страдаю.
— Сергей Иваныч? А вот к чему! — вдруг при имени Сергея Ивановича вскрикнул Николай Левин, — вот к чему… Да что
говорить? Только одно… Для чего ты приехал ко мне? Ты презираешь это, и прекрасно, и ступай с Богом, ступай! — кричал он, вставая
со стула, — и ступай, и ступай!
— Я одно
говорю, — ответила Агафья Михайловна, очевидно не случайно, но
со строгою последовательностью мысли, — жениться вам надо, вот что!
Левин был благодарен Облонскому за то, что тот
со своим всегдашним тактом, заметив, что Левин боялся разговора о Щербацких, ничего не
говорил о них; но теперь Левину уже хотелось узнать то, что его так мучало, но он не смел заговорить.
Он слышал, как его лошади жевали сено, потом как хозяин
со старшим малым собирался и уехал в ночное; потом слышал, как солдат укладывался спать с другой стороны сарая с племянником, маленьким сыном хозяина; слышал, как мальчик тоненьким голоском сообщил дяде свое впечатление о собаках, которые казались мальчику страшными и огромными; потом как мальчик расспрашивал, кого будут ловить эти собаки, и как солдат хриплым и сонным голосом
говорил ему, что завтра охотники пойдут в болото и будут палить из ружей, и как потом, чтоб отделаться от вопросов мальчика, он сказал: «Спи, Васька, спи, а то смотри», и скоро сам захрапел, и всё затихло; только слышно было ржание лошадей и каркание бекаса.
Слегка улыбнувшись, Вронский продолжал
говорить со Свияжским, очевидно не имея никакого желания вступать в разговор с Левиным; но Левин,
говоря с братом, беспрестанно оглядывался на Вронского, придумывая, о чем бы заговорить с ним, чтобы загладить свою грубость.
— Нет, как же! —
со сдержанным бешенством
говорил Левин. — И эти дурацкие открытые жилеты! Невозможно! —
говорил он, глядя на измятый перед своей рубашки. — И что, как вещи увезли уже на железную дорогу! — вскрикнул он с отчаянием.
— Она сделала то, что все, кроме меня, делают, но скрывают; а она не хотела обманывать и сделала прекрасно. И еще лучше сделала, потому что бросила этого полоумного вашего зятя. Вы меня извините. Все
говорили, что он умен, умен, одна я
говорила, что он глуп. Теперь, когда он связался с Лидией Ивановной и с Landau, все
говорят, что он полоумный, и я бы и рада не соглашаться
со всеми, но на этот раз не могу.
«Экая досада, ― думал Левин,
со вздохом снимая одну перчатку и расправляя шляпу. ― Ну, зачем я иду? ну, что мне с ними
говорить?»
Со многим из того, что
говорили и писали по этому случаю, Сергей Иванович был несогласен в подробностях.
— Да на кого ты? Я с тобой согласен, —
говорил Степан Аркадьич искренно и весело, хотя чувствовал, что Левин под именем тех, кого можно купить зa двугривенный, разумел и его. Оживление Левина ему искренно нравилось. — На кого ты? Хотя многое и неправда, что ты
говоришь про Вронского, но я не про то
говорю. Я
говорю тебе прямо, я на твоем месте поехал бы
со мной в Москву и…
Было самое скучное, тяжелое в деревне осеннее время, и потому Вронский, готовясь к борьбе,
со строгим и холодным выражением, как он никогда прежде не
говорил с Анной, объявил ей о своем отъезде.
Это не человек, а машина, и злая машина, когда рассердится, — прибавила она, вспоминая при этом Алексея Александровича
со всеми подробностями его фигуры, манеры
говорить и его характера и в вину ставя ему всё, что только могла она найти в нем нехорошего, не прощая ему ничего зa ту страшную вину, которою она была пред ним виновата.
Одни члены
со Стремовым во главе оправдывали свою ошибку тем, что они поверили ревизионной, руководимой Алексеем Александровичем комиссии, представившей донесение, и
говорили, что донесение этой комиссии есть вздор и только исписанная бумага.
— Мне не нужно спрашивать, — сказал Сергеи Иванович, — мы видели и видим сотни и сотни людей, которые бросают всё, чтобы послужить правому делу, приходят
со всех сторон России и прямо и ясно выражают свою мысль и цель. Они приносят свои гроши или сами идут и прямо
говорят зачем. Что же это значит?
Левин Взял косу и стал примериваться. Кончившие свои ряды, потные и веселые косцы выходили один зa другим на дорогу и, посмеиваясь, здоровались с барином. Они все глядели на него, но никто ничего не
говорил до тех пор, пока вышедший на дорогу высокий старик
со сморщенным и безбородым лицом, в овчинной куртке, не обратился к нему.
На выходе из беседки Алексей Александрович, так же как всегда,
говорил со встречавшимися, и Анна должна была, как и всегда, отвечать и
говорить; но она была сама не своя и как во сне шла под-руку с мужем.
Левин видел, что она несчастлива, и постарался утешить ее,
говоря, что это ничего дурного не доказывает, что все дети дерутся; но,
говоря это, в душе своей Левин думал: «нет, я не буду ломаться и
говорить по-французски
со своими детьми, но у меня будут не такие дети; надо только не портить, не уродовать детей, и они будут прелестны. Да, у меня будут не такие дети».
Она попросила Левина и Воркуева пройти в гостиную, а сама осталась
поговорить о чем-то с братом. «О разводе, о Вронском, о том, что он делает в клубе, обо мне?» думал Левин. И его так волновал вопрос о том, что она
говорит со Степаном Аркадьичем, что он почти не слушал того, что рассказывал ему Воркуев о достоинствах написанного Анной Аркадьевной романа для детей.
— Матушки!! Новое, белое платье! Таня! Гриша! —
говорила мать, стараясь спасти платье, но
со слезами на глазах улыбаясь блаженною, восторженною улыбкой.
Помещик, очевидно,
говорил свою собственную мысль, что так редко бывает, и мысль, к которой он приведен был не желанием занять чем-нибудь праздный ум, а мысль, которая выросла из условий его жизни, которую он высидел в своем деревенском уединении и
со всех сторон обдумал.
Несмотря на то, что она только что
говорила, что он лучше и добрее ее, при быстром взгляде, который она бросила на него, охватив всю его фигуру
со всеми подробностями, чувства отвращения и злобы к нему и зависти за сына охватили ее. Она быстрым движением опустила вуаль и, прибавив шагу, почти выбежала из комнаты.
― Только не он. Разве я не знаю его, эту ложь, которою он весь пропитан?.. Разве можно, чувствуя что-нибудь, жить, как он живет
со мной? Он ничего не понимает, не чувствует. Разве может человек, который что-нибудь чувствует, жить с своею преступною женой в одном доме? Разве можно
говорить с ней?
Говорить ей ты?
— Ах, можно ли так подкрадываться? Как вы меня испугали, — отвечала она. — Не
говорите, пожалуйста,
со мной про оперу, вы ничего не понимаете в музыке. Лучше я спущусь до вас и буду
говорить с вами про ваши майолики и гравюры. Ну, какое там сокровище купили вы недавно на толкучке?
— Ах, мне всё равно! — сказала она. Губы ее задрожали. И ему показалось, что глаза ее
со странною злобой смотрели на него из-под вуаля. — Так я
говорю, что не в этом дело, я не могу сомневаться в этом; но вот что он пишет мне. Прочти. — Она опять остановилась.
— Я люблю, когда он с высоты своего величия смотрит на меня: или прекращает свой умный разговор
со мной, потому что я глупа, или снисходит до меня. Я это очень люблю: снисходит! Я очень рада, что он меня терпеть не может, —
говорила она о нем.
— Не правда ли, очень мила? — сказала графиня про Каренину. — Ее муж
со мною посадил, и я очень рада была. Всю дорогу мы с ней проговорили. Ну, а ты,
говорят… vous filez le parfait amour. Tant mieux, mon cher, tant mieux. [у тебя всё еще тянется идеальная любовь. Тем лучше, мой милый, тем лучше.]
В это время Степан Аркадьич,
со шляпой на боку, блестя лицом и глазами, веселым победителем входил в сад. Но, подойдя к теще, он с грустным, виноватым лицом отвечал на ее вопросы о здоровье Долли.
Поговорив тихо и уныло с тещей, он выпрямил грудь и взял под руку Левина.
— Ну, в этом вы, по крайней мере, сходитесь
со Спенсером, которого вы так не любите; он
говорит тоже, что образование может быть следствием бо́льшего благосостояния и удобства жизни, частых омовений, как он
говорит, но не умения читать и считать…
Добродушная Марья Евгеньевна покатывались
со смеху от всего, что
говорил смешного князь, и Варенька, чего еще Кити никогда не видала, раскисала от слабого, но сообщающегося смеха, который возбуждали в ней шутки князя.
— Никогда. Предоставь мне. Всю низость, весь ужас своего положения я знаю; но это не так легко решить, как ты думаешь. И предоставь мне, и слушайся меня. Никогда
со мной не
говори об этом. Обещаешь ты мне?… Нет, нет, обещай!…
«Ты не хотела объясниться
со мной, — как будто
говорил он, мысленно обращаясь к ней, — тем хуже для тебя.
—
Со всеми его недостатками нельзя не отдать ему справедливости, — сказала княгиня Сергею Ивановичу, как только Облонский отошел от них. — Вот именно вполне Русская, Славянская натура! Только я боюсь, что Вронскому будет неприятно его видеть. Как ни
говорите, меня трогает судьба этого человека.
Поговорите с ним дорогой, — сказала княгиня.