Неточные совпадения
Если же вы и
со мной теперь
говорили столь искренно для того, чтобы, как теперь от меня, лишь похвалу получить за вашу правдивость, то, конечно, ни до чего не дойдете в подвигах деятельной любви; так все и останется лишь в мечтах ваших, и вся жизнь мелькнет как призрак.
Говорил он о многом, казалось, хотел бы все сказать, все высказать еще раз, пред смертною минутой, изо всего недосказанного в жизни, и не поучения лишь одного ради, а как бы жаждая поделиться радостью и восторгом своим
со всеми и вся, излиться еще раз в жизни сердцем своим…
— Не мудрено, Lise, не мудрено… от твоих же капризов и
со мной истерика будет, а впрочем, она так больна, Алексей Федорович, она всю ночь была так больна, в жару, стонала! Я насилу дождалась утра и Герценштубе. Он
говорит, что ничего не может понять и что надо обождать. Этот Герценштубе всегда придет и
говорит, что ничего не может понять. Как только вы подошли к дому, она вскрикнула и с ней случился припадок, и приказала себя сюда в свою прежнюю комнату перевезть…
— Николай Ильич Снегирев-с, русской пехоты бывший штабс-капитан-с, хоть и посрамленный своими пороками, но все же штабс-капитан. Скорее бы надо сказать: штабс-капитан Словоерсов, а не Снегирев, ибо лишь
со второй половины жизни стал
говорить словоерсами. Словоерс приобретается в унижении.
Про Илюшу не говорю-с, всего девять лет-с, один как перст, ибо умри я — и что
со всеми этими недрами станется, я только про это одно вас спрошу-с?
Весь тот день мало
со мной
говорил, совсем молчал даже, только заметил я: глядит, глядит на меня из угла, а все больше к окну припадает и делает вид, будто бы уроки учит, а я вижу, что не уроки у него на уме.
«Мама,
говорит, я помню эту сосну, как
со сна», — то есть «сосну, как
со сна» — это как-то она иначе выразилась, потому что тут путаница, «сосна» слово глупое, но только она мне наговорила по этому поводу что-то такое оригинальное, что я решительно не возьмусь передать.
— Если вы желаете знать, то по разврату и тамошние, и наши все похожи. Все шельмы-с, но с тем, что тамошний в лакированных сапогах ходит, а наш подлец в своей нищете смердит и ничего в этом дурного не находит. Русский народ надо пороть-с, как правильно
говорил вчера Федор Павлович, хотя и сумасшедший он человек
со всеми своими детьми-с.
— Утром? Я не
говорил, что утром… А впрочем, может, и утром. Веришь ли, я ведь здесь обедал сегодня, единственно чтобы не обедать
со стариком, до того он мне стал противен. Я от него от одного давно бы уехал. А ты что так беспокоишься, что я уезжаю. У нас с тобой еще бог знает сколько времени до отъезда. Целая вечность времени, бессмертие!
Говорят и пророчествуют, что ты придешь и вновь победишь, придешь
со своими избранниками,
со своими гордыми и могучими, но мы скажем, что они спасли лишь самих себя, а мы спасли всех.
Уж не прощание ли с Алешей и бывший с ним разговор: «Столько лет молчал
со всем светом и не удостоивал
говорить, и вдруг нагородил столько ахинеи».
— Э, черт,
говори ясней, чего тебе надобно? — вскричал наконец гневливо Иван Федорович,
со смирения переходя на грубость.
Я сам знаю, что их купец Самсонов
говорили ей самой
со всею откровенностью, что это дело будет весьма не глупое, и притом смеялись.
Поднялась, подошла ко мне, протянула руку: «Позвольте мне,
говорит, изъяснить вам, что я первая не смеюсь над вами, а, напротив,
со слезами благодарю вас и уважение мое к вам заявляю за тогдашний поступок ваш».
— Страшный стих, —
говорит, — нечего сказать, подобрали. — Встал
со стула. — Ну, —
говорит, — прощайте, может, больше и не приду… в раю увидимся. Значит, четырнадцать лет, как уже «впал я в руки Бога живаго», — вот как эти четырнадцать лет, стало быть, называются. Завтра попрошу эти руки, чтобы меня отпустили…
Встречаясь
со взволнованными из иноков, отец Паисий стал даже выговаривать им: «Таковое и столь немедленное ожидание чего-то великого, —
говорил он, — есть легкомыслие, возможное лишь между светскими, нам же неподобающее».
— Брось, Митя, он, может, правду
говорит; и без того много проиграл, —
со странною ноткой в голосе произнесла и Грушенька. Оба пана вдруг поднялись с места
со страшно обиженным видом.
Со следователем же познакомиться еще не успел, но, однако, встречал и его и даже
говорил с ним раз или два, оба раза о женском поле.
— А извольте, сударь, уметь
со мной
говорить, если еще не научены, я вам не ты, не извольте тыкать-с, да и советы на другой раз сберегите… — свирепо отрезал вдруг Мите Маврикий Маврикиевич, точно обрадовался сердце сорвать.
— Мы целую бутылку пороху заготовили, он под кроватью и держал. Отец увидал. Взорвать,
говорит, может. Да и высек его тут же. Хотел в гимназию на меня жаловаться. Теперь
со мной его не пускают, теперь
со мной никого не пускают. Смурова тоже не пускают, у всех прославился;
говорят, что я «отчаянный», — презрительно усмехнулся Коля. — Это все с железной дороги здесь началось.
— Именно! Ура! Вы пророк! О, мы сойдемся, Карамазов. Знаете, меня всего более восхищает, что вы
со мной совершенно как с ровней. А мы не ровня, нет, не ровня, вы выше! Но мы сойдемся. Знаете, я весь последний месяц
говорил себе: «Или мы разом с ним сойдемся друзьями навеки, или с первого же разу разойдемся врагами до гроба!»
— Брат Иван об Митином деле
со мной не
говорит, — проговорил он медленно, — да и вообще
со мною он во все эти два месяца очень мало
говорил, а когда я приходил к нему, то всегда бывал недоволен, что я пришел, так что я три недели к нему уже не хожу. Гм… Если он был неделю назад, то… за эту неделю в Мите действительно произошла какая-то перемена…
— Если ты хочешь
со мной о чем
говорить, то перемени, пожалуйста, тему, — сказал он вдруг.
Это уже в третий раз шел Иван Федорович
говорить со Смердяковым по возвращении своем из Москвы.
— Можешь
со мной
говорить? — спросил Иван Федорович, — очень не утомлю.
— Насчет моей болезни падучей-с осведомьтесь всего лучше, сударь, у докторов здешних: истинная ли была
со мной али не истинная, а мне и
говорить вам больше на сей предмет нечего.
Гость
говорил, очевидно увлекаясь своим красноречием, все более и более возвышая голос и насмешливо поглядывая на хозяина; но ему не удалось докончить: Иван вдруг схватил
со стола стакан и с размаху пустил в оратора.
Оказалось, что он все знал, удивительно много знал, у всех-то он был, все-то видел,
со всеми-то
говорил, подробнейшим образом знал биографию Федора Павловича и всех Карамазовых.
Впечатление от высшего благородства его речи было-таки испорчено, и Фетюкович, провожая его глазами, как бы
говорил, указывая публике: «вот, дескать, каковы ваши благородные обвинители!» Помню, не прошло и тут без эпизода
со стороны Мити: взбешенный тоном, с каким Ракитин выразился о Грушеньке, он вдруг закричал
со своего места: «Бернар!» Когда же председатель, по окончании всего опроса Ракитина, обратился к подсудимому: не желает ли он чего заметить
со своей стороны, то Митя зычно крикнул...
— Уже не
говорю о том, чего не видал, то есть о самом преступлении и всей этой катастрофе, но даже третьего дня, во время разговора
со мной, у него был необъяснимый неподвижный взгляд.
Со злобным смешком
говорили потом во всем городе, что рассказ, может быть, не совсем был точен, именно в том месте, где офицер отпустил от себя девицу «будто бы только с почтительным поклоном».
Неточные совпадения
Хлестаков. Я, признаюсь, рад, что вы одного мнения
со мною. Меня, конечно, назовут странным, но уж у меня такой характер. (Глядя в глаза ему,
говорит про себя.)А попрошу-ка я у этого почтмейстера взаймы! (Вслух.)Какой странный
со мною случай: в дороге совершенно издержался. Не можете ли вы мне дать триста рублей взаймы?
И сторож летит еще на лестнице за мною
со щеткою: «Позвольте, Иван Александрович, я вам,
говорит, сапоги почищу».
Но река продолжала свой говор, и в этом говоре слышалось что-то искушающее, почти зловещее. Казалось, эти звуки
говорили:"Хитер, прохвост, твой бред, но есть и другой бред, который, пожалуй, похитрей твоего будет". Да; это был тоже бред, или, лучше сказать, тут встали лицом к лицу два бреда: один, созданный лично Угрюм-Бурчеевым, и другой, который врывался откуда-то
со стороны и заявлял о совершенной своей независимости от первого.
— Так
говорили глуповцы и
со слезами припоминали, какие бывали у них прежде начальники, всё приветливые, да добрые, да красавчики — и все-то в мундирах!
Наконец, однако, сели обедать, но так как
со времени стрельчихи Домашки бригадир стал запивать, то и тут напился до безобразия. Стал
говорить неподобные речи и, указывая на"деревянного дела пушечку", угрожал всех своих амфитрионов [Амфитрио́н — гостеприимный хозяин, распорядитель пира.] перепалить. Тогда за хозяев вступился денщик, Василий Черноступ, который хотя тоже был пьян, но не гораздо.