Неточные совпадения
Только что он был удостоен
перевода в этот высший курс как
один из самых лучших, — вдруг несчастие: необыкновенный наставник, которого
одно одобрительное слово уже бросало его в сладкий трепет, скоропостижно умер.
В
переводе на русский издавался в 1794, 1800, 1804 годах.] писала
одно, много два письма в год, а в хозяйстве, сушенье и варенье знала толк, хотя своими руками ни до чего не прикасалась и вообще неохотно двигалась с места.
— Народовольцы, например. Да ведь это же
перевод с мексиканского, это — Густав Эмар и Майн-Рид. Пистолеты стреляют мимо цели, мины — не взрываются, бомбешки рвутся из десятка
одна и — не вовремя.
— Пора идти. Нелепый город, точно его черт палкой помешал. И все в нем рычит: я те не Европа! Однако дома строят по-европейски, все эдакие вольные и уродливые
переводы с венского на московский. Обок с
одним таким уродищем притулился, нагнулся в улицу серенький курятничек в три окна, а над воротами — вывеска: кто-то «предсказывает будущее от пяти часов до восьми», — больше, видно, не может, фантазии не хватает. Будущее! — Кутузов широко усмехнулся...
— Ступай, откуда пришел, — прибавил он, — и приходи опять с
переводом, вместо
одной, двух глав, а матери выучи роль из французской комедии, что она задала: без этого не показывайся!
Один он, даже с помощью профессоров, не сладил бы с классиками: в русском
переводе их не было, в деревне у бабушки, в отцовской библиотеке, хотя и были некоторые во французском
переводе, но тогда еще он, без руководства, не понимал значения и обегал их. Они казались ему строги и сухи.
Да и пресловутая рукопись его оказалась не более как
переводом с французского, так сказать материалом, который он собирал единственно для себя, намереваясь составить потом из него
одну полезную статью для журнала.
9-го февраля, рано утром, оставили мы Напакианский рейд и лавировали, за противным ветром, между большим Лю-чу и другими, мелкими Ликейскими островами, из которых
одни путешественники назвали Ама-Керима, а миссионер Беттельгейм говорит, что Ама-Керима на языке ликейцев значит: вон там дальше — Керима. Сколько по белу свету ходит
переводов и догадок, похожих на это!
Статейки эти, говорят, были так всегда любопытно и пикантно составлены, что быстро пошли в ход, и уж в этом
одном молодой человек оказал все свое практическое и умственное превосходство над тою многочисленною, вечно нуждающеюся и несчастною частью нашей учащейся молодежи обоего пола, которая в столицах, по обыкновению, с утра до ночи обивает пороги разных газет и журналов, не умея ничего лучше выдумать, кроме вечного повторения
одной и той же просьбы о
переводах с французского или о переписке.
Есть у меня
одна прелестная брошюрка,
перевод с французского, о том, как в Женеве, очень недавно, всего лет пять тому, казнили
одного злодея и убийцу, Ришара, двадцатитрехлетнего, кажется, малого, раскаявшегося и обратившегося к христианской вере пред самым эшафотом.
Выражение «река Улахе» состоит из 3 слов: русского, маньчжурского и китайского, причем каждое из них означает
одно и то же — «река». В
переводе получается что-то странное — «Река-река-река».
У Кирсанова было иначе: он немецкому языку учился по разным книгам с лексиконом, как Лопухов французскому, а по — французски выучился другим манером, по
одной книге, без лексикона: евангелие — книга очень знакомая; вот он достал Новый Завет в женевском
переводе, да и прочел его восемь раз; на девятый уже все понимал, — значит, готово.
Сухаревские старьевщики-барахольщики типа Ужо, коллекционеры, бесящиеся с жиру или собирающие коллекции, чтобы похвастаться перед знакомыми, или скупающие драгоценности для
перевода капиталов из
одного кармана в другой, или просто желающие помаклачить искатели «на грош пятаков», вели себя возмутительно.
Когда комета уносилась в пространство, а на месте подсчитывались результаты ее пролета, то оказывалось, по большей части, что удаления,
переводы, смещения постигали неожиданно, бестолково и случайно, как вихрь случайно вырвет
одно дерево и оставит другое.
Когда-то он перевел с немецкого какое-то важное сочинение какого-то важного немецкого поэта, в стихах, умел посвятить свой
перевод, умел похвастаться дружбой с
одним знаменитым, но умершим русским поэтом (есть целый слой писателей, чрезвычайно любящих приписываться печатно в дружбу к великим, но умершим писателям) и введен был очень недавно к Епанчиным женой «старичка сановника».
Один, с старой кухаркой, взятой им из богадельни (он никогда женат не был), проживал он в О… в небольшом домишке, недалеко от калитинского дома; много гулял, читал библию, да собрание протестантских псалмов, да Шекспира в шлегелевском
переводе.
Из ста пудов кварца иногда «падало» до фунта, а это в
переводе означало больше ста рублей. Значит, день работы обеспечивал целую неделю гулянки. В
одну из таких получек Мыльников явился в свою избушку, выдал жене положенные три рубля и заявил, что хочет строиться.
Послали ее и другие
переводы к
одному родственнику Муханова, здешнего моего товарища, — все кануло в море: ни слуху ни духу.
Переводами занимался не
один раз; между прочим перевел еще в Читинском остроге Записки Франклина.
Последняя есть
одно из прекраснейших произведений в сем роде: состарившаяся Лаиса приноси г зеркало свое во храм Венеры с сими стихами…» (переведено с французского, напечатано в «Вестнике Европы» за 1814 г., т. 77, № 18, сентябрь, отд. «Искусства», стр. 115–119; подпись: «
Перевод — ъъ».
— Пьяна? Вы говорите, что я пьяна? А хотите, я докажу вам, что я трезвее всех вас? Хотите? — настойчиво спрашивала Агата и, не ожидая ответа, принесла из своей комнаты английскую книгу, положила ее перед Красиным. — Выбирайте любую страницу, — сказала она самонадеянно, — я обязываюсь, не выходя из своей комнаты, сделать
перевод без
одной ошибки.
— Или вы работаете исключительно над гуманными науками? — продолжала Бертольди. — Гуманные науки сами по себе
одни ничего не значат. Всему корень материя. В наш век нельзя быть узким специалистом. Я недавно работала над Прудоном, а теперь занимаюсь органической химией,
переводами и акушерством.
— Есть! Есть отличнейший
перевод Гнедича, я тебе достану и прочту, — отвечал Павел и, в самом деле, на другой же день побежал и достал «Илиаду» в огромном формате. Клеопатру Петровну
один вид этой книги испугал.
— Из Шекспира много ведь есть
переводов, — полуспросил, полупросто сказал он, сознаваясь внутренне, к стыду своему, что он ни
одного из них не знал и даже имя Шекспира встречал только в юмористических статейках Сенковского [Сенковский Осип Иванович (1800—1858) — востоковед, профессор Петербургского университета, журналист, беллетрист, редактор и соиздатель журнала «Библиотека для чтения», начавшего выходить в 1834 году. Писал под псевдонимом Барон Брамбеус.], в «Библиотеке для чтения».
Больше всего мысль его останавливалась на «Юлии и Ромео» Шекспира — на пьесе, в которой бы непременно стал играть и Неведомов, потому что ее можно было бы поставить в его щегольском
переводе, и, кроме того, он отлично бы сыграл Лоренцо, монаха; а потом — взять какую-нибудь народную вещь, хоть «Филатку и Мирошку» [«Филатка и Морошка» — водевиль в
одном действии П.Г.Григорьева, впервые поставлен в 1831 году.], дать эти роля Петину и Замину и посмотреть, что они из них сделают.
— Вот-вот-вот. Был я, как вам известно, старшим учителем латинского языка в гимназии — и вдруг это наболело во мне… Всё страсти да страсти видишь…
Один пропал, другой исчез… Начитался, знаете, Тацита, да и задал детям, для
перевода с русского на латинский, период:"Время, нами переживаемое, столь бесполезно-жестоко, что потомки с трудом поверят существованию такой человеческой расы, которая могла оное переносить!"7
Зашел посмотреть Даннекерову Ариадну, которая ему понравилась мало, посетил дом Гете, из сочинений которого он, впрочем, прочел
одного «Вертера» — и то во французском
переводе; погулял по берегу Майна, поскучал, как следует добропорядочному путешественнику; наконец, в шестом часу вечера, усталый, с запыленными ногами, очутился в
одной из самых незначительных улиц Франкфурта.
«Я переведу, — сказал он сам себе, —
одно из значительных стихотворений Гейне, не заглядывая в хрестоматию Гербеля, а потом сличу оба
перевода.
— Нет, это не с французского
перевод! — с какою-то даже злобой привскочил Липутин, — это со всемирно-человеческого языка будет перевод-с, а не с
одного только французского! С языка всемирно-человеческой социальной республики и гармонии, вот что-с! А не с французского
одного!..
Небольшие города Германии, которые попадались им на дороге и в которых они иногда для отдыха Егора Егорыча останавливались, тоже нравились Сусанне Николаевне, и
одно в этом случае удивляло ее, что она очень мало слышала в этих городках, сравнительно с нашими, колокольного звона, тогда как, прослушав из уст Егора Егорыча еще в самые первые дни их брака его собственный
перевод шиллеровского «Колокола», ожидала, что в Германии только и делают, что звонят.
Все уж по нескольку раз перебывали у нас: и письмоводители частных приставов, и брантмейстеры, и помощники квартальных и старшие городовые; все пили водку, восхищались икрой и балыком, спрашивали, нет ли Поль де Кокца в
переводе почитать и проч. —
один Иван Тимофеич с какой-то необъяснимою загадочностью воздерживался от окончательного сближения.
Книга моя, как я и ожидал, была задержана русской цензурой, но отчасти вследствие моей репутации как писателя, отчасти потому, что она заинтересовала людей, книга эта распространилась в рукописях и литографиях в России и в
переводах за границей и вызвала, с
одной стороны, от людей, разделяющих мои мысли, ряд сведений о сочинениях, писанных об этом же предмете, с другой стороны, ряд критик на мысли, высказанные в самой книге.
— Да человек-то каков? Вам всё деньги дались, а богатство больше обуза, чем счастие, — заботы да хлопоты; это все издали кажется хорошо,
одна рука в меду, другая в патоке; а посмотрите — богатство только здоровью
перевод. Знаю я Софьи Алексеевны сына; тоже совался в знакомство с Карпом Кондратьевичем; мы, разумеется, приняли учтиво, что ж нам его учить, — ну, а уж на лице написано: преразвращенный! Что за манеры! В дворянском доме держит себя точно в ресторации. Вы видели его?
Мы разговорились. Я узнал, что имение, в котором я теперь находился, еще недавно принадлежало Чепраковым и только прошлою осенью перешло к инженеру Должикову, который полагал, что держать деньги в земле выгоднее, чем в бумагах, и уже купил в наших краях три порядочных имения с
переводом долга; мать Чепракова при продаже выговорила себе право жить в
одном из боковых флигелей еще два года и выпросила для сына место при конторе.
«Умереть, убить себя!» — помышлял князь в
одно и то же время с чувством ужаса и омерзения, и его в этом случае не столько пугала мысль Гамлета о том, «что будет там, в безвестной стороне» [«Что будет там, в безвестной стороне» — измененные слова монолога Гамлета, из одноименной трагедии Шекспира в
переводе Н.А.Полевого (1796—1846).
— Я всегда это думал!..
Одно чиновничество, которого в Петербурге так много и которое, конечно, составляет самое образованное сословие в России. Литература петербургская, — худа ли, хороша ли она, — но довольно уже распространенная и разнообразная, — все это дает ему перевес. А здесь что?.. Хорошего маленькие кусочки только, остальное же все — Замоскворечье наголо, что в
переводе значит: малосольная белужина, принявшая на время форму людей.
Воспитатель мой с неудовольствием велел мне положить ее и заняться переписыванием набело
одного из моих прежних, уже исправленных им,
переводов, а сам принялся читать.
Переводчик поэтического произведения с
одного языка на другой должен до некоторой степени переделывать переводимое произведение; как же не являться необходимости переделки при
переводе события с языка жизни на скудный, бледный, мертвый язык поэзии?
Маша(делает бесшумно два-три тура вальса). Главное мама, перед глазами не видеть. Только бы дали моему Семену
перевод, а там, поверьте, в
один месяц забуду. Пустяки все это.
— Что тебе надо? — сначала спрашивала мать, встревоженная моим неожиданным приходом, но впоследствии она уже знала, что я пришел диктовать свой стихотворный
перевод, и я без дальнейших объяснений зажигал свечку, которую ставил на ночной столик, подавая матери, по ее указанию, карандаш и клочок бумаги.
Одно из таких ночных произведений удержалось в моей памяти и в оригинале и в
переводе...
Приходил к нам и весьма способный и энергичный, Шекспиру и в особенности Байрону преданный, Студицкий. Жаль, что в настоящее время я не помню ни
одного из превосходных его стихотворных
переводов еврейских мелодий Байрона. Вынужденный тоже давать уроки, он всем выхвалял поэтический талант
одного из своих учеников, помнится, Карелина. Из приводимых Студицким стихов юноши, в которых говорится о противоположности чувств, возбуждаемых в нем окружающим его буйством жизни, я помню только четыре стиха...
Николев был очень доволен собою и говорил, что давно так хорошо не играл; он сделался веселее, разговорчивее и ласковее; заставил меня прочесть
один монолог из переводимого мною тогда «Филоктета», похвалил и
перевод и чтение и, услышав от Шушерина, что я перевел стихами комедию Мольера «Школа мужей», потребовал, чтоб я непременно прочел ему свой
перевод.
Шаховскому, прибавя, что Ф. Ф. Кокошкин, мастерское чтение и сценический талант которого, а также знание театрального искусства признаны всеми, не
один раз читал мне свой
перевод именно с тем намерением, чтоб я мог прочесть его петербургским артистам и чтоб они из моего чтения поняли, чего желает в их игре переводчик «Мизантропа».
После нее должен был идти мой
перевод комедии Мольера «Школа мужей», а в заключение спектакля, назначенного 26 января будущего 1828 года, шел водевиль в
одном действии, переведенный с французского Писаревым, «Средство выдавать дочерей замуж».
На таких собраниях был прочтен, каждый раз по
одному акту, мой прежний
перевод Мольеровой комедии «Школа мужей», по возможности мною выправленный и отданный на следующий бенефис Щепкину, который тосковал по Мольере и вообще по ролям, требующим работы.
Шаховской сам читал им
перевод «Мизантропа», и тот же Брянский сказывал мне, что они не могли удержаться от смеху, слушая Шаховского, который, браня Кокошкина почти после каждого стиха, до того горячился и до того был смешон, что никто не понимал ни
одного слова из пиесы и что, наконец, Шаховской сам расхохотался…
Н. Ф. Фермор был у великого князя Михаила Павловича на хорошем счету, как способный инженерный офицер, и это повело к тому, что в
один прекрасный день Фермор совершенно неожиданно для себя получил
перевод из Петербурга в Варшаву, где тогда производилось множество инженерных работ.
Из других же его произведений, отдельно изданных, известны:
перевод поэмы Тиммеля «Вильгельмина», СПб., 1783 (Сопикова библиография, № 8636), и комедий «Нашла коса на камень», в
одном действии, СПб., 1781 (Сопикова библиография, № 5475), и «Перстень», в
одном действии, СПб., 1781 (Сопикова библиография, № 5549).
В этом последнем издании именем ее отмечены: «Письмо к другу» (ч. I, стр. 78–86); «Опыт о торге»,
перевод из Юма (стр. 87–112); «Путешествие
одной российской знатной госпожи по некоторым английским провинциям» (ч. II, стр. 105–147),
перевод из английского «Смотрителя» о шутке (стр. 145–151).
Задумался на этот раз помещик не на шутку. Вот уж третий человек его дураком чествует, третий человек посмотрит-посмотрит на него, плюнет и отойдет. Неужто он в самом деле дурак? неужто та непреклонность, которую он так лелеял в душе своей, в
переводе на обыкновенный язык означает только глупость и безумие? и неужто, вследствие
одной его непреклонности, остановились и подати, и регалии и не стало возможности достать на базаре ни фунта муки, ни куска мяса?