Неточные совпадения
— Да, я теперь всё поняла, —
продолжала Дарья Александровна. — Вы этого не можете понять; вам,
мужчинам, свободным и выбирающим, всегда ясно, кого вы любите. Но девушка в положении ожидания, с этим женским, девичьим стыдом, девушка, которая видит вас,
мужчин, издалека, принимает всё на слово, — у девушки бывает и может быть такое чувство, что она не знает, что сказать.
— Не обращайте внимания, — сказала Лидия Ивановна и легким движением подвинула стул Алексею Александровичу. — Я замечала… — начала она что-то, как в комнату вошел лакей с письмом. Лидия Ивановна быстро пробежала записку и, извинившись, с чрезвычайною быстротой написала и отдала ответ и вернулась к столу. — Я замечала, —
продолжала она начатый разговор, — что Москвичи, в особенности
мужчины, самые равнодушные к религии люди.
— Ну, вот вам еще доказательство, что она бледна, —
продолжала приятная дама, — я помню, как теперь, что я сижу возле Манилова и говорю ему: «Посмотрите, какая она бледная!» Право, нужно быть до такой степени бестолковыми, как наши
мужчины, чтобы восхищаться ею. А наш-то прелестник… Ах, как он мне показался противным! Вы не можете себе представить, Анна Григорьевна, до какой степени он мне показался противным.
— Ну, пусть бы я остался: что из этого? —
продолжал он. — Вы, конечно, предложите мне дружбу; но ведь она и без того моя. Я уеду, и через год, через два она все будет моя. Дружба — вещь хорошая, Ольга Сергевна, когда она — любовь между молодыми
мужчиной и женщиной или воспоминание о любви между стариками. Но Боже сохрани, если она с одной стороны дружба, с другой — любовь. Я знаю, что вам со мной не скучно, но мне-то с вами каково?
— И увидишь, —
продолжал он, — что тетке твоей сделается дурно, дамы бросятся вон, а
мужчины лукаво и смело посмотрят на тебя…
— Не все
мужчины — Беловодовы, —
продолжал он, — не побоится друг ваш дать волю сердцу и языку, а услыхавши раз голос сердца, пожив в тишине, наедине — где-нибудь в чухонской деревне, вы ужаснетесь вашего света.
— Вы у нас, —
продолжал неумолимый Нил Андреич, — образец матерям и дочерям: в церкви стоите, с образа глаз не отводите, по сторонам не взглянете, молодых
мужчин не замечаете…
На веранде одного дома сидели две или три девицы и прохаживался высокий, плотный
мужчина, с проседью. «Вон и мистер Бен!» — сказал Вандик. Мы поглядели на мистера Бена, а он на нас. Он
продолжал ходить, а мы поехали в гостиницу — маленький и дрянной домик с большой, красивой верандой. Я тут и остался. Вечер был тих. С неба уже сходил румянец. Кое-где прорезывались звезды.
Как на воле главные интересы ее жизни состояли в успехах у
мужчин, так точно это
продолжало быть и на допросах, и в тюрьме, и в ссылке.
Но Ровинская быстро обернулась к
мужчинам, и ее длинные изумрудные глаза сузились. А это у нее служило признаком гнева, от которого иногда делали глупости и коронованные особы. Впрочем, она тотчас же сдержалась и
продолжала вяло...
— А ведь, брат, ежели есть в стране это явление, так спокойней и отрадней становится жить! Одна только, господи, помилуй, —
продолжал Живин как бы со смехом, — супруга моя не оценила во мне ничего; а еще говорила, что она честность в
мужчине предпочитает всему.
— По натуре своей, —
продолжал Вихров, — это женщина страстная, деятельная, но ее решительно не научили ничему, как только любить, или, лучше сказать, вести любовь с
мужчиной.
Плотники при этом начали креститься; в народе между старух и женщин раздался плач и вопль; у всех
мужчин были лица мрачные; колокол
продолжал глухо прозванивать, как бы совершая себе похоронный звон.
— А эта… маленькая… —
продолжал он, не слушая меня, — эта, в букольках! Заметил ты, как она подскакивала!"Подчиненность женщины… я говорю, подчиненность женщины… если, с другой стороны,
мужчины… если, как говорит Милль, вековой деспотизм
мужчин…"Au nom de Dieu! [Ради бога! (франц.)]
— Помиримтесь! — сказал Калинович, беря и целуя ее руки. — Я знаю, что я, может быть, неправ, неблагодарен, —
продолжал он, не выпуская ее руки, — но не обвиняйте меня много: одна любовь не может наполнить сердце
мужчины, а тем более моего сердца, потому что я честолюбив, страшно честолюбив, и знаю, что честолюбие не безрассудное во мне чувство. У меня есть ум, есть знание, есть, наконец, сила воли, какая немногим дается, и если бы хоть раз шагнуть удачно вперед, я ушел бы далеко.
— Да уж окажите благодеяние, —
продолжала она, — вы наш друг, так любите нас, позовите Евсея и расспросите путем, отчего это Сашенька стал задумчивый и худой и куда делись его волоски? Вы
мужчина: вам оно ловчее… не огорчили ли его там? ведь есть этакие злодеи на свете… все узнайте.
— Смотря по тому, дядюшка, —
продолжал Александр, — как вы беззаботно сидите в кабинете, когда тетушка почивает, я догадываюсь, что этот
мужчина…
— Вы мальчик, — сказал Передонов, — это ничего,
мужчине красота не нужна, а вот у вас, —
продолжал он, оборачиваясь к Марте, — нехорошо. Этак вас никто и замуж не возьмет. Надо огуречным рассолом лицо мыть.
— Шакир — он верно говорит! —
продолжал чёрный
мужчина. — Скучающий мы народ, русские-то. И от скуки выдумываем разное. Особенно — здесь…
— Да, я ревную! — повторила она, и на глазах у нее заблестели слезы. — Нет, это не ревность, а что-то хуже… я затрудняюсь назвать. — Она взяла себя за виски и
продолжала с увлечением: — Вы,
мужчины, бываете так гадки! Это ужасно!
— То, что Оглоблин женился на госпоже Жиглинской — это не удивительно:
мужчины увлекаются в этом случае часто, —
продолжал рассуждать барон, — но каким образом госпожа Жиглинская, девушка, как всем это известно, весьма умная, очень образованная, решилась связать свою судьбу навеки с подобным человеком?..
— Про нее, между прочим, рассказывают, —
продолжала г-жа Петицкая, — и это не то что выдумка, а настоящее происшествие было: раз она идет и встречает знакомого ей студента с узелком, и этакая-то хорошенькая, прелестная собой, спрашивает его: «Куда вы идете?» — «В баню!» — говорит. — «Ну так, говорит, и я с вами!» Пошла с ним в номер и вымылась, и не то что между ними что-нибудь дурное произошло — ничего!.. Так только, чтобы показать, что стыдиться
мужчин не следует.
— Я тут ничего не говорю о князе и объясняю только различие между своими словами и чужими, — отвечал Миклаков, а сам с собой в это время думал: «Женщине если только намекнуть, что какой-нибудь
мужчина не умен, так она через неделю убедит себя, что он дурак набитейший». — Ну, а как вы думаете насчет честности князя? —
продолжал он допрашивать княгиню.
Во всей этой беседе г-жа Петицкая, как мы видим, не принимала никакого участия и сидела даже вдали от прочих, погруженная в свои собственные невеселые мысли: возвращаясь в Москву, она вряд ли не питала весьма сильной надежды встретить Николя Оглоблина, снова завлечь и женить на себе; но теперь, значит, надежды ее совершенно рушились, а между тем
продолжать жить приживалкою, как ни добра была к ней княгиня, у г-жи Петицкой недоставало никакого терпения, во-первых, потому, что г-жа Петицкая жаждала еще любви, но устроить для себя что-нибудь в этом роде, живя с княгинею в одном доме, она видела, что нет никакой возможности, в силу того, что княгиня оказалась до такой степени в этом отношении пуристкою, что при ней неловко даже было просто пококетничать с
мужчиной.
— Потому что, —
продолжала она, как бы желая разъяснить свою мысль, —
мужчина, который убивает себя оттого, что его разлюбила какая-нибудь женщина, по-моему, должен быть или сумасшедший, или дурак набитый…
— Разве можно так говорить о женщине! — проговорила она: вообще ее часто начинал шокировать грубый и резкий тон Миклакова. — И что всего досаднее, —
продолжала она, —
мужчины не любят Петицкой за то только, что она умная женщина; а между тем сами говорят, что они очень любят умных женщин.
— Позволенья никто не дает, а только что от
мужчины в доме ничего не прибудет, а женщина-жено — утлый сосуд, —
продолжал внушать купец.
Ну, и вот освобождают женщину, дают ей всякие права, равные
мужчине, но
продолжают смотреть на нее как на орудие наслаждения, так воспитывают ее и в детстве и общественным мнением.
— Главное, — снова
продолжала она, — что я мужу всем обязана: он взял меня из грязи, из ничтожества; все, что я имею теперь, он сделал; чувство благодарности, которое даже животные имеют, заставляет меня не лишать его пяти миллионов наследства, тем более, что у него своего теперь ничего нет, кроме как на руках женщина, которую он любит… Будь я
мужчина, я бы возненавидела такую женщину, которая бы на моем месте так жестоко отнеслась к человеку, когда-то близкому к ней.
Тот
продолжал; но только вдруг на одном очень поэтическом, по мнению Татьяны Васильевны, монологе начал кашлять, чихать и в заключение до того докашлялся, что заставил дам покраснеть и потупиться, а
мужчин усмехнуться, и вместе с ними сам добродушно рассмеялся.
Мановский, все это, кажется, заметивший, сейчас же подошел с разговором к дамам, а
мужчины, не осмеливаясь говорить с графом, расселись по уголкам. Таким образом, Сапега опять заговорил с Анной Павловной. Он рассказывал ей о Петербурге, припомнил с нею старых знакомых, описывал успехи в свете ее сверстниц. Так время прошло до обеда. За столом граф поместился возле хозяйки. Мановский
продолжал занимать прочих гостей.
— Я ее обожаю! —
продолжал адвокат совершенно искренно, но со своею обычною ленивою грацией. — Я люблю, но не потому, что я
мужчина, а она женщина; когда я с ней, то кажется, что она какого-то третьего пола, а я четвертого, и мы уносимся вместе в область тончайших цветовых оттенков и там сливаемся в спектр. Лучше всех определяет подобные отношения Leconte de Lisle. У него есть одно превосходное место, удивительное место.
Варенька бывала часто. Они катались по реке вдвоём или втроём с сестрой, но никогда с Бенковским; гуляли по лесу, однажды ездили в монастырь вёрст за двадцать. Девушка
продолжала нравиться ему и возмущать его своими дикими речами, но с нею всегда было приятно. Её наивность смешила его и сдерживала в нём
мужчину; цельность её натуры вызывала в нём удивление.
Бутылку портеру, Миша. (
Продолжает быстро рассказывать
мужчине.)…только она, милый мой, вышла, хвать — забыла хозяйку пивом угостить. Сейчас — назад, а уж он комод открыл, да и роется, все перерыл, все перерыл, думал — не скоро вернется… Она, милый мой, кричать, а он, милый мой, ей рот зажимать. Ну, все-таки хозяйка прибежала, да сама кричать, да дворника позвала; так его, милый мой, сейчас в участок… (Быстро прерывает.) Дай двугривенный.
— Горе, да и только! —
продолжала матушка. — Братец сказал, что он будет обедать не в полдень, а в седьмом часу, по-столичному. Просто у меня с горя ум за разум зашел! Ведь к 7 часам весь обед перепарится в печке. Право,
мужчины совсем ничего не понимают в хозяйстве, хотя они и большого ума. Придется, горе мое, два обеда стряпать! Вы, деточки, обедайте по-прежнему в полдень, а я, старуха, потерплю для родного брата до семи часов.
— Прежде всего, —
продолжал он, — я хочу вам сказать об его отце, моем старшем брате, который был прекраснейший человек; учился, знаете, отлично в Морском корпусе; в отставку вышел капитаном второго ранга; словом, умница был
мужчина.
— Полноте, успокойтесь, говорю вам, —
продолжал Свитка. — Первый акт трагикомедии, можно сказать, кончен… ну, и слава Богу!.. Полноте же, будьте
мужчиной!.. Пойдемте ко мне и потолкуем о деле… Я довезу вас… Я не отпущу вас теперь одного: вы слишком взволнованы, вы можете наделать совершенно ненужных глупостей. Давайте вашу руку!
— Да; новый мой камрад, —
продолжала Бодростина, — пожелаем счастия честным
мужчинам и умным женщинам. Да соединятся эти редкости жизни и да не мешаются с тем, что им не к масти. Ум дает жизнь всему, и поцелую, и объятьям… дурочка даже не поцелует так, как умная.
«Впрочем, у него глаза недурны, —
продолжала думать ingénue. — Но что у него лучше всего, так это характер, а у
мужчины не так важна красота, как душа, ум… Замуж еще, пожалуй, можно пойти за него, но так жить с ним… ни за что! Как он, однако, сейчас на меня взглянул… Ожег! И чего он робеет, не понимаю!»
Тот факт, что половой акт соединения
мужчины и женщины, предполагающий утерю девства, особенно катастрофическую у женщины, призван
продолжать человеческий род, указывает на глубокий надлом в поле, на падение человека в половой жизни.
Александра Михайловна вошла в комнату мастера. Василий Матвеев, высокий, грузный
мужчина с мясистым лицом, наклонясь над верстаком, накалывал листы. Он оглядел Александру Михайловну своими косящими глазами и молча
продолжал работать.
Они теперь опять вернулись к ее семейным делам. На ее слова о любви
мужчины и женщины он не возражал, а только поглядел на нее долго-долго, и она не стала
продолжать в том же духе. Теперь она спрашивала его по поводу ее двоюродной сестры, Калерии, бросившей их дом года два перед тем, чтобы готовиться в Петербурге в фельдшерицы.
Тася
продолжала чтение. Она меняла голос, за
мужчин говорила низким тоном, старалась припомнить, как произносил Шумский. И его она видела в «Шутниках» девочкой лет тринадцати. Только она и жила интересом и содержанием пьесы. Фифина считала про себя свои петли. Бабушка дремала. Нет-нет да и пробормочет...
Лампа, в которой выгорел керосин, стала чадить. Васильев не заметил этого. Он опять зашагал,
продолжая думать. Теперь уж он поставил вопрос иначе: что нужно сделать, чтобы падшие женщины перестали быть нужны? Для этого необходимо, чтобы
мужчины, которые их покупают и убивают, почувствовали всю безнравственность своей рабовладельческой роли и ужаснулись. Надо спасать
мужчин.
— Что она вам сделала, что вы считаете ее такой злой? —
продолжала между тем она. — Вы,
мужчины, всегда рады напасть на красивую женщину, если она к вам неблагосклонна.
Голова у ней все сильнее разбаливалась, но она
продолжала принимать гостей, перешла из будуара в гостиную и села на диван, говорила очень мало, всем улыбалась. Перед ней мелькали женские и мужские лица, некоторые
мужчины подходили к руке, приехал и старичок губернатор, и до шести часов в гостиной гудел разговор, кажется, подавали чай. Чувствовалось большое возбуждение… Незадолго до обеда явился Александр Ильич, тоже в мундире… Она помнит, как в тумане, что он ее поцеловал, пожал руку и сказал...
— А то ишь как перепугался… Эх, вы,
мужчины… Грош вам цена, —
продолжала смеяться Дарья Николаевна.
«Если она уехала с
мужчиной, с любовником, —
продолжала соображать Ядвига, — то, стало быть, она его знала уже давно. А я, старая дура, этого и не замечала!»
Спускаясь по крутой лесенке, они
продолжали говорить. Насчет болтовни русские
мужчины и нам не уступят.
«Только напрасно его светлость с ним церемонится… И так пикнуть бы не смел у меня… За счастье должен почесть, холоп! Тогда я кондитерскую продам, ну ее… Одно беспокойство… На серебре да на золоте буду есть… И красавец он писаный… Тогда, как я близко поглядела на него, у меня все поджилки затрепетали… Не молода я… Ну да что же, умный
мужчина завсегда понимает, что женщина в летах не в пример лучше зеленой девчонки…» —
продолжала мечтать она.