Неточные совпадения
Городничий (дрожа).По неопытности, ей-богу по неопытности. Недостаточность состояния… Сами извольте посудить: казенного жалованья не хватает даже на чай и сахар. Если ж и были
какие взятки, то самая малость: к столу что-нибудь да на пару платья. Что
же до унтер-офицерской вдовы, занимающейся купечеством, которую я будто бы высек, то это клевета, ей-богу клевета. Это выдумали злодеи мои; это такой народ, что на жизнь мою готовы покуситься.
Городничий. Ну, слушайте
же, Степан Ильич! Чиновник-то из Петербурга приехал.
Как вы там распорядились?
Городничий. Ну что
же,
как вы, Иван Кузьмич?
Подсмотри в щелку и узнай все, и глаза
какие: черные или нет, и сию
же минуту возвращайся назад, слышишь?
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то
же время говорит про себя.)А вот посмотрим,
как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и в
какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Мишка. Да для вас, дядюшка, еще ничего не готово. Простова блюда вы не будете кушать, а вот
как барин ваш сядет за стол, так и вам того
же кушанья отпустят.
Городничий. Я сам, матушка, порядочный человек. Однако ж, право,
как подумаешь, Анна Андреевна,
какие мы с тобой теперь птицы сделались! а, Анна Андреевна? Высокого полета, черт побери! Постой
же, теперь
же я задам перцу всем этим охотникам подавать просьбы и доносы. Эй, кто там?
Артемий Филиппович (в сторону). Эка, бездельник,
как расписывает! Дал
же бог такой дар!
Глядеть весь город съехался,
Как в день базарный, пятницу,
Через неделю времени
Ермил на той
же площади
Рассчитывал народ.
— Чего
же вам еще?
Не то ли вам рассказывать,
Что дважды погорели мы,
Что Бог сибирской язвою
Нас трижды посетил?
Потуги лошадиные
Несли мы; погуляла я,
Как мерин, в бороне!..
Пришел дьячок уволенный,
Тощой,
как спичка серная,
И лясы распустил,
Что счастие не в пажитях,
Не в соболях, не в золоте,
Не в дорогих камнях.
«А в чем
же?»
— В благодушестве!
Пределы есть владениям
Господ, вельмож, царей земных,
А мудрого владение —
Весь вертоград Христов!
Коль обогреет солнышко
Да пропущу косушечку,
Так вот и счастлив я! —
«А где возьмешь косушечку?»
— Да вы
же дать сулилися…
Служивого задергало.
Опершись на Устиньюшку,
Он поднял ногу левую
И стал ее раскачивать,
Как гирю на весу;
Проделал то
же с правою,
Ругнулся: «Жизнь проклятая!» —
И вдруг на обе стал.
Г-жа Простакова. Ах,
какая страсть, Адам Адамыч! Он
же и так вчера небережно поужинал.
Софья. Подумай
же,
как несчастно мое состояние! Я не могла и на это глупое предложение отвечать решительно. Чтоб избавиться от их грубости, чтоб иметь некоторую свободу, принуждена была я скрыть мое чувство.
— И так это меня обидело, — продолжала она, всхлипывая, — уж и не знаю
как!"За что
же, мол, ты бога-то обидел?" — говорю я ему. А он не то чтобы что, плюнул мне прямо в глаза:"Утрись, говорит, может, будешь видеть", — и был таков.
Ибо желать следует только того, что к достижению возможно; ежели
же будешь желать недостижимого,
как, например, укрощения стихий, прекращения течения времени и подобного, то сим градоначальническую власть не токмо не возвысишь, а наипаче сконфузишь.
В то время существовало мнение, что градоначальник есть хозяин города, обыватели
же суть
как бы его гости. Разница между"хозяином"в общепринятом значении этого слова и"хозяином города"полагалась лишь в том, что последний имел право сечь своих гостей, что относительно хозяина обыкновенного приличиями не допускалось. Грустилов вспомнил об этом праве и задумался еще слаще.
И, сказав это, вывел Домашку к толпе. Увидели глуповцы разбитную стрельчиху и животами охнули. Стояла она перед ними, та
же немытая, нечесаная,
как прежде была; стояла, и хмельная улыбка бродила по лицу ее. И стала им эта Домашка так люба, так люба, что и сказать невозможно.
Он не без основания утверждал, что голова могла быть опорожнена не иначе
как с согласия самого
же градоначальника и что в деле этом принимал участие человек, несомненно принадлежащий к ремесленному цеху, так
как на столе, в числе вещественных доказательств, оказались: долото, буравчик и английская пилка.
В то время
как глуповцы с тоскою перешептывались, припоминая, на ком из них более накопилось недоимки, к сборщику незаметно подъехали столь известные обывателям градоначальнические дрожки. Не успели обыватели оглянуться,
как из экипажа выскочил Байбаков, а следом за ним в виду всей толпы очутился точь-в-точь такой
же градоначальник,
как и тот, который за минуту перед тем был привезен в телеге исправником! Глуповцы так и остолбенели.
Дело в том, что она продолжала сидеть в клетке на площади, и глуповцам в сладость было, в часы досуга, приходить дразнить ее, так
как она остервенялась при этом неслыханно, в особенности
же когда к ее телу прикасались концами раскаленных железных прутьев.
И действительно,
как только простодушные соседи согласились на коварное предложение, так сейчас
же головотяпы их всех, с божью помощью, перетяпали.
Если
же и сего недостаточно, то надлежит: отделив из толпы десятых и признав их состоящими на правах зачинщиков, распорядиться подобно
как с первыми.
— Погоди. И за те твои бессовестные речи судил я тебя, Ионку, судом скорым, и присудили тако: книгу твою, изодрав, растоптать (говоря это, Бородавкин изодрал и растоптал), с тобой
же самим, яко с растлителем добрых нравов, по предварительной отдаче на поругание, поступить,
как мне, градоначальнику, заблагорассудится.
— Слушай! — сказал он, слегка поправив Федькину челюсть, — так
как ты память любезнейшей моей родительницы обесславил, то ты
же впредь каждый день должен сию драгоценную мне память в стихах прославлять и стихи те ко мне приносить!
Утром помощник градоначальника, сажая капусту, видел,
как обыватели вновь поздравляли друг друга, лобызались и проливали слезы. Некоторые из них до того осмелились, что даже подходили к нему, хлопали по плечу и в шутку называли свинопасом. Всех этих смельчаков помощник градоначальника, конечно, тогда
же записал на бумажку.
[Ныне доказано, что тела всех вообще начальников подчиняются тем
же физиологическим законам,
как и всякое другое человеческое тело, но не следует забывать, что в 1762 году наука была в младенчестве.
— И будучи я приведен от тех его слов в соблазн, — продолжал Карапузов, — кротким манером сказал ему:"
Как же, мол, это так, ваше благородие? ужели, мол, что человек, что скотина — все едино? и за что, мол, вы так нас порочите, что и места другого, кроме
как у чертовой матери, для нас не нашли?
Почувствовавши себя на воле, глуповцы с какой-то яростью устремились по той покатости, которая очутилась под их ногами. Сейчас
же они вздумали строить башню, с таким расчетом, чтоб верхний ее конец непременно упирался в небеса. Но так
как архитекторов у них не было, а плотники были неученые и не всегда трезвые, то довели башню до половины и бросили, и только, быть может, благодаря этому обстоятельству избежали смешения языков.
— То-то! уж ты сделай милость, не издавай! Смотри,
как за это прохвосту-то (так называли они Беневоленского) досталось! Стало быть, коли опять за то
же примешься,
как бы и тебе и нам в ответ не попасть!
—
Как сейчас? куда
же они бежали?
"Несмотря на добродушие Менелая, — говорил учитель истории, — никогда спартанцы не были столь счастливы,
как во время осады Трои; ибо хотя многие бумаги оставались неподписанными, но зато многие
же спины пребыли невыстеганными, и второе лишение с лихвою вознаградило за первое…"
Но так
как Глупов всем изобилует и ничего, кроме розог и административных мероприятий, не потребляет, другие
же страны, как-то: село Недоедово, деревня Голодаевка и проч., суть совершенно голодные и притом до чрезмерности жадные, то естественно, что торговый баланс всегда склоняется в пользу Глупова.
Другого градоначальника я знал весьма тощего, который тоже не имел успеха, потому что едва появился в своем городе,
как сразу
же был прозван от обывателей одною из тощих фараоновых коров, и затем уж ни одно из его распоряжений действительной силы иметь не могло.
После помазания больному стало вдруг гораздо лучше. Он не кашлял ни разу в продолжение часа, улыбался, целовал руку Кити, со слезами благодаря ее, и говорил, что ему хорошо, нигде не больно и что он чувствует аппетит и силу. Он даже сам поднялся, когда ему принесли суп, и попросил еще котлету.
Как ни безнадежен он был,
как ни очевидно было при взгляде на него, что он не может выздороветь, Левин и Кити находились этот час в одном и том
же счастливом и робком,
как бы не ошибиться, возбуждении.
Обед был так
же хорош,
как и посуда, до которой был охотник Степан Аркадьич.
Еще отец, нарочно громко заговоривший с Вронским, не кончил своего разговора,
как она была уже вполне готова смотреть на Вронского, говорить с ним, если нужно, точно так
же,
как она говорила с княгиней Марьей Борисовной, и, главное, так, чтобы всё до последней интонации и улыбки было одобрено мужем, которого невидимое присутствие она
как будто чувствовала над собой в эту минуту.
Кити смотрела на всех такими
же отсутствующими глазами,
как и Левин. На все обращенные к ней речи она могла отвечать только улыбкой счастья, которая теперь была ей так естественна.
И, так
же как у сумасшедшего, чувства эти проходили неожиданно.
Получив письмо Свияжского с приглашением на охоту, Левин тотчас
же подумал об этом, но, несмотря на это, решил, что такие виды на него Свияжского есть только его ни на чем не основанное предположение, и потому он всё-таки поедет. Кроме того, в глубине души ему хотелось испытать себя, примериться опять к этой девушке. Домашняя
же жизнь Свияжских была в высшей степени приятна, и сам Свияжский, самый лучший тип земского деятеля,
какой только знал Левин, был для Левина всегда чрезвычайно интересен.
Вронскому, бывшему при нем
как бы главным церемониймейстером, большого труда стоило распределять все предлагаемые принцу различными лицами русские удовольствия. Были и рысаки, и блины, и медвежьи охоты, и тройки, и Цыгане, и кутежи с русским битьем посуды. И принц с чрезвычайною легкостью усвоил себе русский дух, бил подносы с посудой, сажал на колени Цыганку и, казалось, спрашивал: что
же еще, или только в этом и состоит весь русский дух?
— Через неделю. Ответ
же ваш о том, принимаете ли вы на себя ходатайство по этому делу и на
каких условиях, вы будете так добры, сообщите мне.
— Славу Богу, — сказал Матвей, этим ответом показывая, что он понимает так
же,
как и барин, значение этого приезда, то есть что Анна Аркадьевна, любимая сестра Степана Аркадьича, может содействовать примирению мужа с женой.
— Да расскажи мне, что делается в Покровском? Что, дом всё стоит, и березы, и наша классная? А Филипп садовник, неужели жив?
Как я помню беседку и диван! Да смотри
же, ничего не переменяй в доме, но скорее женись и опять заведи то
же, что было. Я тогда приеду к тебе, если твоя жена будет хорошая.
— Ах,
какой вздор! — продолжала Анна, не видя мужа. — Да дайте мне ее, девочку, дайте! Он еще не приехал. Вы оттого говорите, что не простит, что вы не знаете его. Никто не знал. Одна я, и то мне тяжело стало. Его глаза, надо знать, у Сережи точно такие
же, и я их видеть не могу от этого. Дали ли Сереже обедать? Ведь я знаю, все забудут. Он бы не забыл. Надо Сережу перевести в угольную и Mariette попросить с ним лечь.
Кити была смущена тою борьбой, которая происходила в ней, между враждебностью к этой дурной женщине и желанием быть снисходительною к ней; но
как только она увидала красивое, симпатичное лицо Анны, вся враждебность тотчас
же исчезла.
В глазах родных он не имел никакой привычной, определенной деятельности и положения в свете, тогда
как его товарищи теперь, когда ему было тридцать два года, были уже — который полковник и флигель-адъютант, который профессор, который директор банка и железных дорог или председатель присутствия,
как Облонский; он
же (он знал очень хорошо,
каким он должен был казаться для других) был помещик, занимающийся разведением коров, стрелянием дупелей и постройками, то есть бездарный малый, из которого ничего не вышло, и делающий, по понятиям общества, то самое, что делают никуда негодившиеся люди.
Она говорила свободно и неторопливо, изредка переводя свой взгляд с Левина на брата, и Левин чувствовал, что впечатление, произведенное им, было хорошее, и ему с нею тотчас
же стало легко, просто и приятно,
как будто он с детства знал ее.
Но ему стало стыдно за это чувство, и тотчас
же он
как бы раскрыл свои душевные объятия и с умиленною радостью ожидал и желал теперь всею душой, чтоб это был брат.
— Я? я недавно, я вчера… нынче то есть… приехал, — отвечал Левин, не вдруг от волнения поняв ее вопрос. — Я хотел к вам ехать, — сказал он и тотчас
же, вспомнив, с
каким намерением он искал ее, смутился и покраснел. — Я не знал, что вы катаетесь на коньках, и прекрасно катаетесь.