Неточные совпадения
По своей наружности он представлял полную противоположность своей жене: прилично полный, с румянцем на загорелых щеках, с русой окладистой бородкой и добрыми серыми глазками, он так
же походил на спелое яблоко,
как его достойная половина на моченую грушу.
— Да отвяжись ты от меня, ржавчина! «Приехал, приехал», — передразнивал он жену. — Нужно, так и приехал. Такой
же человек,
как и мы, грешные… Дай-ка мне миллион, да я…
— Отчего
же он не остановился у Бахаревых? — соображала Заплатина, заключая свои кости в корсет. — Видно, себе на уме… Все-таки сейчас поеду к Бахаревым. Нужно предупредить Марью Степановну… Вот и партия Nadine. Точно с неба жених свалился! Этакое счастье этим богачам: своих денег не знают куда девать, а тут,
как снег на голову, зять миллионер… Воображаю: у Ляховского дочь, у Половодова сестра, у Веревкиных дочь, у Бахаревых целых две… Вот извольте тут разделить между ними одного жениха!..
— Что
же в этом дурного, mon ange? У всякой Маргариты должен быть свой Фауст. Это уж закон природы… Только я никого не подыскивала, а жених сам явился.
Как с неба упал…
— Да о чем
же горевать, Хиония Алексеевна? — спрашивала Верочка, звонко целуя гостью. Верочка ничего не умела делать тихо и «всех лизала»,
как отзывалась об ее поцелуях Надежда Васильевна.
«Вот этой жениха не нужно будет искать: сама найдет, — с улыбкой думала Хиония Алексеевна, провожая глазами убегавшую Верочку. — Небось не закиснет в девках,
как эти принцессы, которые умеют только важничать… Еще считают себя образованными девушками, а когда пришла пора выходить замуж, — так я
же им и ищи жениха. Ох, уж эти мне принцессы!»
Русые густые волосы на голове были тщательно подобраны под красивую сороку из той
же материи,
как и сарафан; передний край сороки был украшен широкой жемчужной повязкой.
Я
как услышала, что Привалов приехал, так сейчас
же и перекрестилась: вот, думаю, господь
какого жениха Nadine послал…
Русые темные волосы были зачесаны у нее так
же гладко,
как и у сестры, за исключением небольшого хохолка, который постоянно вставал у нее на конце пробора, где волосы выходили на лоб небольшим мысиком.
Досифея была такая
же высокая и красивая женщина,
как сама Марья Степановна, только черты ее правильного лица носили более грубый отпечаток,
как у всех глухонемых.
Верочка тут
же толклась в одной юбке, не зная,
какому из своих платьев отдать предпочтение, пока не остановилась на розовом барежевом.
Старинная фаянсовая посуда с синими птицами и синими деревьями оставалась та
же,
как и раньше; те
же ложки и вилки из массивного серебра с вензелями на ручках.
Разговор за обедом происходил так
же степенно и истово,
как всегда, а Марья Степановна в конце стола казалась королевой.
Когда Надежда Васильевна улыбалась, у нее на широком белом лбу всплывала над левой бровью такая
же морщинка,
как у Василья Назарыча. Привалов заметил эту улыбку, а также едва заметный жест левым плечом, — тоже отцовская привычка. Вообще было заметно сразу, что Надежда Васильевна ближе стояла к отцу, чем к матери. В ней до мельчайших подробностей отпечатлелись все те характерные особенности бахаревского типа, который старый Лука подводил под одно слово: «прерода».
— Когда я получил телеграмму о смерти Холостова, сейчас
же отправился в министерство навести справки. У меня там есть несколько знакомых чиновников, которые и рассказали все, то есть, что решение по делу Холостова было получено
как раз в то время, когда Холостов лежал на столе, и что министерство перевело его долг на заводы.
Хиония Алексеевна поспешила сейчас
же удалиться,
как только заслышала шаги подходившего Привалова; она громко расцеловала Верочку и, пожимая руку Марьи Степановны, проговорила с ударением...
Мы уже сказали, что у Гуляева была всего одна дочь Варвара, которую он любил и не любил в одно и то
же время, потому что это была дочь, тогда
как упрямому старику нужен был сын.
Богатая и вышла за богатого, — в эту роковую формулу укладывались все незамысловатые требования и соображения того времени, точно так
же,
как и нашего.
После долгой борьбы она все-таки сдалась для сыновей, дочерей
же не позволяла ни под
каким видом «басурманить».
На втором плане, сейчас за Виктором Васильичем, стояла Верочка, или Верета,
как называл ее Виктор Васильич, она
же и «булка».
— Конечно, только пока… — подтверждала Хиония Алексеевна. — Ведь не будет
же в самом деле Привалов жить в моей лачуге… Вы знаете, Марья Степановна,
как я предана вам, и если хлопочу, то не для своей пользы, а для Nadine. Это такая девушка, такая… Вы не знаете ей цены, Марья Степановна! Да… Притом, знаете, за Приваловым все будут ухаживать, будут его ловить… Возьмите Зосю Ляховскую, Анну Павловну, Лизу Веревкину — ведь все невесты!.. Конечно, всем им далеко до Nadine, но ведь чем враг не шутит.
— О нет, зачем
же!.. Не стоит говорить о таких пустяках, Сергей Александрыч. Было бы только для вас удобно, а я все готова сделать. Конечно, я не имею возможности устроить с такой роскошью, к
какой вы привыкли…
У Привалова волосы были такие
же,
как у матери, и он поэтому любил их.
— Ах ты, господи! Да кто
же ты, перестарок, что ли,
какой?
— Сережа!.. — вскрикнула Павла Ивановна и всплеснула своими высохшими морщинистыми руками. — Откуда?
Какими судьбами?.. А помните,
как вы с Костей бегали ко мне, этакими мальчугашками… Что
же я… садитесь сюда.
«Чему она так радуется?» — думал Привалов и в то
же время чувствовал, что любит эту добрую Павлу Ивановну, которую помнил
как сквозь сон.
— Тут все мое богатство… Все мои права, — с уверенной улыбкой повторил несколько раз старик, дрожавшими руками развязывая розовую ленточку. — У меня все отняли… ограбили… Но права остались, и я получу все обратно… Да. Это верно… Вы только посмотрите на бумаги… ясно,
как день. Конечно, я очень давно жду, но что
же делать.
Если бы она была женой другого, он так
же относился бы к ней,
как относился теперь.
Как только совершилось это знаменательное событие, то есть
как только Гертруда Шпигель сделалась madame Коробьин-Унковской, тотчас
же все рижские сестрицы с необыкновенной быстротой пошли в ход, то есть были выданы замуж за разную чиновную мелюзгу.
Иван Яковлич великодушно отказался и от водки и от трехрублевого билета и удалился из кабинета такими
же неслышными шагами,
как вошел; Веревкин выпил рюмку водки и добродушно проговорил...
Привалов ожидал обещанного разговора о своем деле и той «таинственной нити», на которую намекал Веревкин в свой первый визит, но вместо разговора о нити Веревкин схватил теперь Привалова под руку и потащил уже в знакомую нам гостиную. Агриппина Филипьевна встретила Привалова с аристократической простотой,
как владетельная герцогиня, и с первых
же слов подарила полдюжиной самых любезных улыбок,
какие только сохранились в ее репертуаре.
— Не укушу, Агриппина Филипьевна, матушка, — хриплым голосом заговорил седой, толстый,
как бочка, старик, хлопая Агриппину Филипьевну все с той
же фамильярностью по плечу. Одет он был в бархатную поддевку и ситцевую рубашку-косоворотку; суконные шаровары были заправлены в сапоги с голенищами бутылкой. — Ох, уморился, отцы! — проговорил он, взмахивая короткой толстой рукой с отекшими красными пальцами, смотревшими врозь.
Ход на террасу был через столовую, отделанную под старый темный дуб, с изразцовой печью, расписным, пестрым,
как хромотроп, потолком, с несколькими резными поставцами из такого
же темного дуба.
Антонида Ивановна молча улыбнулась той
же улыбкой, с
какой относилась всегда Агриппина Филипьевна к своему Nicolas, и, кивнув слегка головой, скрылась в дверях. «Она очень походит на мать», — подумал Привалов. Половодов рядом с женой показался еще суше и безжизненнее, точно вяленая рыба.
Это утро сильно удивило Антониду Ивановну: Александр Павлыч вел себя,
как в то время, когда на сцене был еще знаменитый косоклинный сарафан. Но приступ мужниной нежности не расшевелил Антониду Ивановну, — она не могла ему отвечать тем
же.
— Ну, к отцу не хочешь ехать, ко мне бы заглянул, а уж я тут надумалась о тебе. Кабы ты чужой был, а то о тебе
же сердце болит… Вот отец-то
какой у нас: чуть что — и пошел…
Мать — немка, хоть и говорит с Хиной по-французскому; отец на дьячка походит, а вот — взять хоть ту
же Антониду Ивановну, —
какую красоту вырастили!..
— Вы, вероятно, испугались перспективы провести со мной скучных полчаса? Теперь вы искупите свою вину и неделикатность тем, что проскучаете со мной целый час… Да, да, Александр просил сейчас
же известить его,
как вы приедете, — он теперь в своем банке, — а я нарочно пошлю за ним через час. Что, испугались?
Привалова поразила та
же печальная картина запустения и разрушения,
какая постигла хоромины Полуяновых, Колпаковых и Размахниных.
Его небольшая тощая фигурка представлялась издали таким
же грязным пятном,
как валявшийся под его ногами ковер, с той разницей, что второе пятно помещалось в ободранном кресле.
— Вы приехали
как нельзя более кстати, — продолжал Ляховский, мотая головой,
как фарфоровый китаец. — Вы, конечно, уже слышали,
какой переполох устроил этот мальчик, ваш брат… Да, да Я удивляюсь. Профессор Тидеман — такой прекрасный человек… Я имею о нем самые отличные рекомендации. Мы
как раз кончили с Альфонсом Богданычем кой-какие счеты и теперь можем приступить прямо к делу… Вот и Александр Павлыч здесь. Я, право, так рад, так рад вас видеть у себя, Сергей Александрыч… Мы сейчас
же и займемся!..
Как искусный дипломат, он начал с самых слабых мест и сейчас
же затушевал их целым лесом цифровых данных; были тут целые столбцы цифр, средние выводы за трехлетия и пятилетия, сравнительные итоги приходов и расходов, цифровые аналогии, сметы, соображения, проекты; цифры так и сыпались, точно Ляховский задался специальной целью наполнить ими всю комнату.
— Извините, я оставлю вас на одну минуту, — проговорил он и сейчас
же исчез из кабинета; в полуотворенную дверь донеслось только,
как он быстро скатился вниз по лестнице и обругал по дороге дремавшего Пальку.
Половодов открыл форточку, и со двора донеслись те
же крикливые звуки,
как давеча. В окно Привалов видел,
как Ляховский с петушиным задором наскакивал на массивную фигуру кучера Ильи, который стоял перед барином без шапки. На земле валялась совсем новенькая метла, которую Ляховский толкал несколько раз ногой.
Ляховский показал еще несколько комнат, которые находились в таком
же картинном запустении,
как и главный зал.
Она принадлежала к тому редкому типу, о котором можно сказать столько
же, сколько о тонком аромате какого-нибудь редкого растения или об оригинальной мелодии, — слово здесь бессильно,
как бессильны краски и пластика.
Посреди двора на длинной веревке описывал правильные круги великолепный текинский иноходец светло-желтой масти. Илья занимал центр двора. Его монументальные руки,
какие можно встретить только на памятниках разных исторических героев, были теперь открыты выше локтей, чтобы удобнее держать в руках корду; лошадь иногда забирала веревку и старалась сдвинуть Илью с места, но он только приседал, и тогда сорвать его с места было так
же трудно,
как тумбу.
Давид был тем
же матушкиным сынком,
как и Виктор Васильич; эти молодые люди весело шли по одной дорожке, и у обоих одинаково было парализовано самое дорогое качество в каждом человеке — воля, характер.
— Благодаря нашему воспитанию, доктор, у Зоси железные проволоки вместо нервов, — не без самодовольства говорил Ляховский. — Она скорее походит на жокея, чем на светскую барышню… Для нее
же лучше. Женщина такой
же человек,
как и мужчина, а тепличное воспитание делало из женщин нервных кукол. Не правда ли, доктор?
— Не могу знать!.. А где я тебе возьму денег?
Как ты об этом думаешь… а? Ведь ты думаешь
же о чем-нибудь, когда идешь ко мне? Ведь думаешь… а? «Дескать, вот я приду к барину и буду просить денег, а барин запустит руку в конторку и вытащит оттуда денег, сколько мне нужно…» Ведь так думаешь… а? Да у барина-то, умная твоя голова, деньги-то разве растут в конторке?..