Неточные совпадения
— А что
же? Что
же это такое? Я должна жить
как мне прикажут?
— Отчего
же не так,
как тебе присоветуют?
Двух лет еще нет,
как ее братец вот тут
же, на этом самом месте, все развивал мне ваши идеи новые.
Шли тихим, солидным шагом пожилые монахини в таких шапках и таких
же вуалях,
как носила мать Агния и мать Манефа; прошли три еще более суровые фигуры в длинных мантиях, далеко волокшихся сзади длинными шлейфами; шли так
же чинно и потупив глаза в землю молодые послушницы в черных остроконечных шапочках.
А монахиня опять заворочалась в накрахмаленных вещах и одевала Женни в то
же самое время,
как Абрамовна снаряжала Лизу.
Верстовой столб представляется великаном и совсем
как будто идет,
как будто вот-вот нагонит; надбрежная ракита смотрит горою, и запоздалая овца, торопливо перебегающая по разошедшимся половицам моста, так хорошо и так звонко стучит своими копытками, что никак не хочется верить, будто есть люди, равнодушные к красотам природы, люди, способные то
же самое чувствовать, сидя вечером на каменном порожке инвалидного дома, что чувствуешь только, припоминая эти милые, теплые ночи, когда и сонная река, покрывающаяся туманной дымкой, <и> колеблющаяся возле ваших ног луговая травка, и коростель, дерущий свое горло на противоположном косогоре, говорят вам: «Мы все одно, мы все природа, будем тихи теперь, теперь такая пора тихая».
— Выпалить — ну что
же! Где я приказывал выпалить? — Я приказал салют сделать,
как с моста съедут, а вы…
Как только кандидат Юстин Помада пришел в состояние, в котором был способен сознать, что в самом деле в жизни бывают неожиданные и довольно странные случаи, он отодвинулся от мокрой сваи и хотел идти к берегу, но жестокая боль в плече и в боку тотчас
же остановила его.
Юстин Помада ходил на лекции, давал уроки и был снова тем
же детски наивным и беспечным «Корнишоном»,
каким его всегда знали товарищи, давшие ему эту кличку.
И этую траву рвут со крестом, говоря отчу и помилуй мя, Боже, — или
же каких других тридцать молитв святых.
— Маленькое! Это тебе так кажется после Москвы. Все такое
же,
как и было. Ты смотри, смотри, вон судьи дом, вон бойницы за городом, где скот бьют, вон каланча. Каланча-то, видишь желтую каланчу? Это над городническим домом.
— Да вот вам, что значит школа-то, и не годитесь, и пронесут имя ваше яко зло, несмотря на то, что директор нынче все настаивает, чтоб я почаще навертывался на ваши уроки. И будет это скоро, гораздо прежде, чем вы до моих лет доживете. В наше-то время отца моего учили, что от трудов праведных не наживешь палат каменных, и мне то
же твердили, да и мой сын видел,
как я не мог отказываться от головки купеческого сахарцу; а нынче все это двинулось, пошло, и школа будет сменять школу. Так, Николай Степанович?
— Да чем
же вам более заниматься на гулянках,
как не злословием, — отвечал доктор, пожимая мимоходом поданные ему руки. — Прошу вас, Петр Лукич, представить меня вашей дочери.
В то
же время,
как Яковлевич, вывернув кренделем локти, нес поднос, уставленный различными солеными яствами, а Пелагея, склонив набок голову и закусив, в знак осторожности, верхнюю губу, тащила другой поднос с двумя графинами разной водки, бутылкою хереса и двумя бутылками столового вина, по усыпанному песком двору уездного училища простучал легкий экипажец. Вслед за тем в двери кухни, где Женни, засучив рукава, разбирала жареную индейку, вошел маленький казачок и спросил...
— Да боже мой, что
же я такое делаю? За
какие вины мною все недовольны? Все это за то, что к Женни на часок проехала без спроса? — произнесла она сквозь душившие ее слезы.
Женни побледнела,
как белый воротничок ее манишки, и дернула свою руку с локтя Лизы, но тотчас
же остановилась и с легким дрожанием в голосе сказала...
— А краснеют-то нынешние институтки еще так
же точно,
как и прежние, — продолжал шутить старик.
«Вон, мол, дуру-то
как обделали», да и сами того
же на других, тебе подобных овцах, искать станут.
— Да что тут за сцены! Велел тихо-спокойно запрячь карету, объявил рабе божией: «поезжай, мол, матушка, честью, а не поедешь, повезут поневоле», вот и вся недолга. И поедет,
как увидит, что с ней не шутки шутят, и с мужем из-за вздоров разъезжаться по пяти раз на год не станет. Тебя
же еще будет благодарить и носа с прежними штуками в отцовский дом, срамница этакая, не покажет. — А Лиза
как?
Между тем,
как переряженные дворовые слонялись по меревскому двору, а серые облачные столбы сухого снега, вздымаясь, гуляли по полям и дорогам, сквозь померзлое окно в комнате Юстина Помады постоянно мелькала взад и вперед одна и та
же темная фигура.
И не только тут я видел,
как она любит этого разбойника, а даже видел я это и в те минуты, когда она попрекала его, кляла всеми клятвами за то, что он ее сокрушил и состарил без поры без времени, а тут
же сейчас последний платок цирюльнику с шеи сбросила, чтобы тот не шельмовал ее соколу затылок.
В этой комнате было так
же холодно,
как и в гостиной, и в зале, но все-таки здесь было много уютнее и на вид даже как-то теплее.
Когда люди входили в дом Петра Лукича Гловацкого, они чувствовали, что здесь живет совет и любовь, а когда эти люди знакомились с самими хозяевами, то уже они не только чувствовали витающее здесь согласие, но
как бы созерцали олицетворение этого совета и любви в старике и его жене. Теперь люди чувствовали то
же самое, видя Петра Лукича с его дочерью. Женни, украшая собою тихую, предзакатную вечерню старика, умела всех приобщить к своему чистому празднеству, ввести в свою безмятежную сферу.
Но все-таки нет никакого основания видеть в этих людях виновников всей современной лжи, так
же как нет основания винить их и в заводе шутов и дураков, ибо и шуты, и дураки под различными знаменами фигурировали всегда и будут фигурировать до века.
На другой
же день по приезде Женни он явился под руку с своей Лурлеей и отрекомендовал ее
как девицу, с которой можно говорить и рассуждать обо всем самой просвещенной девице.
— Ну, говори
же, что именно это было и
как было.
— И сейчас
же рассуждает: «Но ведь это, говорит, пройдет; это там, в институте, да дома легко прослыть умницею-то, а в свете,
как раз да два щелкнуть хорошенько по курносому носику-то, так и опустит хохол».
Женни старалась уверить себя, что это в ней говорит предубеждение, что Лиза точно та
же,
как и прежде, что это только в силу предубеждения ей кажется, будто даже и Помада изменился.
— Ах,
как это, наконец, скучно! Терпенья нет! — сказала Лиза, сделав движение и швырнув на колени книгу; но тотчас
же взяла ее снова и продолжала читать.
В своей чересчур скромной обстановке Женни, одна-одинешенька, додумалась до многого. В ней она решила, что ее отец простой, очень честный и очень добрый человек, но не герой, точно так
же,
как не злодей; что она для него дороже всего на свете и что потому она станет жить только таким образом, чтобы заплатить старику самой теплой любовью за его любовь и осветить его закатывающуюся жизнь. «Все другое на втором плане», — думала Женни.
— Знаете,
какую новость я вам могу сообщить? — спросила она Вязмитинова, когда тот присел за ее столиком, и, не дождавшись его ответа, тотчас
же добавила: — Сегодня к нам Лиза будет.
Гловацкая тотчас встала и вышла на крыльцо в ту
же минуту,
как перед ним остановились сани.
— Ничего. Я не знаю, что вы о ней сочинили себе: она такая
же —
как была. Посолиднела только, и больше ничего.
Если человек выходил
как раз в меру этой кровати, то его спускали с нее и отпускали; если
же короток, то вытягивали
как раз в ее меру, а длинен, так обрубали, тоже
как раз в ее меру.
— Ну… постойте
же еще. Я хотела бы знать,
как вы смотрите на поступок этой женщины, о которой вы вчера рассказывали?
Лиза едва могла играть. Обернувшись лицом к оригинальной паре, она помирала со смеха, так
же как и вся остальная компания.
— Смотрите
же, Дмитрий Петрович, держите себя так
же,
как я, будто ничего знать не знаем, ведать не ведаем.
Дама сначала
как будто немного потерялась и не знала, что ей говорить, но тотчас
же бессвязно начала...
— На мужа, батюшка, барину жалобу произносила. Что
же хорошей даме и делать,
как не на мужа жаловаться? — отвечала старуха.
Это возражение сильно не понравилось матери, двум дочерям и гостье, но зато Лиза взглянула на Помаду ободряющим и удивленным взглядом, в котором в одно и то
же время выражалось: «вот
как ты нынче!» и «валяй, брат, валяй их смелее».
— И вы? — осклабляясь в другую сторону, спросил ревизор и, тотчас
же мотнув головою,
как уж, в обе стороны, произнес: — Ну, поздравьте васего протязе с местом.
Глядя теперь на покрывавшееся пятнами лицо доктора, ей стало жаль его, едва ли не так
же нежно жаль,
как жалела его Женни, и докторше нельзя было бы посоветовать заговорить в эти минуты с Лизою.
— Вы хотите потребовать от меня отчета, по
какому праву я завела с вами этот разговор? По такому
же точно праву, по
какому вы помешали мне когда-то ночевать в нетопленом доме.
Через пять минут в деревне всем послышалось,
как будто на стол их была брошена горсть орехов, и тот
же звук, хотя гораздо слабее, пронесся по озеру и тихо отозвался стонущим эхом на Рютли.
Одни и те
же виды, несмотря на все свое великолепие, приглядываются,
как женина красота, и подстрекают любопытное влечение приподнять завесу других красот, отдохнуть на другой груди, послушать,
как бьется иное сердце.
Домик Райнера,
как и все почти швейцарские домики, был построен в два этажа и местился у самого подножия высокой горы, на небольшом зеленом уступе, выходившем плоскою косою в один из неглубоких заливцев Фирвальдштетского озера. Нижний этаж, сложенный из серого камня, был занят службами, и тут
же было помещение для скота; во втором этаже, обшитом вычурною тесовою резьбою, были жилые комнаты, и наверху мостился еще небольшой мезонин в два окна, обнесенный узорчатою галереею.
Революционные парижские кружки тоже не нравились Райнеру. Еще он мог симпатизировать федеративным стремлениям чехов, но участие католического духовенства и аристократии в делах польской национальности отворачивало его от этих дел. Брошенные отцом семена презрения к папизму крепко разрослись в молодом Райнере, и он не мог вообразить себе никакой роли в
каком бы то ни было участии с католическим попом. К тому
же,
как уже сказано, Райнер не был почитателем принципа национальностей.
Арапов был не в духе. Его что-то расстроило с самого утра, и к тому
же он,
как человек очень нервный, был весьма чувствителен к атмосферным влияниям.
Розанов видел, что «черт» одна из тех многочисленных личностей, которые обитают в Москве, целый век таясь и пресмыкаясь, и понимал, что этому созданию с вероятностью можно ожидать паспорта только на тот свет; но
как могли эти ручищи свертывать и подклеивать тонкую папиросную гильзу — Розанов никак не мог себе вообразить, однако
же ничего не сказал угрюмому Арапову.
Вообще все его слова и манеры были
как нельзя более под стать его сюртуку, красноречиво говорили о его благовоспитанности и с первого
же раза располагали в его пользу.