Неточные совпадения
Нетерпеливо платят вперед деньги и на публичной кровати, еще не остывшей от тела предшественника, совершают бесцельно самое великое и прекрасное из мировых таинств — таинство зарождения новой жизни, И женщины с равнодушной готовностью, с однообразными словами, с заученными профессиональными движениями удовлетворяют,
как машины, их желаниям, чтобы тотчас
же после них, в ту
же ночь, с теми
же словами, улыбками и жестами принять третьего, четвертого, десятого мужчину, нередко уже ждущего своей очереди в общем зале.
По отношению к другим девицам заведения она занимает такое
же место,
какое в закрытых учебных заведениях принадлежит первому силачу, второгоднику, первой красавице в классе-тиранствующей и обожаемой.
Девицы с некоторой гордостью рассказывали гостям о тапере, что он был в консерватории и шел все время первым учеником, но так
как он еврей и к тому
же заболел глазами, то ему не удалось окончить курса.
Все они относились к нему очень бережно и внимательно, с какой-то участливой, немножко приторной жалостливостью, что весьма вяжется с внутренними закулисными нравами домов терпимости, где под внешней грубостью и щегольством похабными словами живет такая
же слащавая, истеричная сентиментальность,
как и в женских пансионах и, говорят, в каторжных тюрьмах.
Был случай, что Симеон впустил в залу какого-то пожилого человека, одетого по-мещански. Ничего не было в нем особенного: строгое, худое лицо с выдающимися,
как желваки, костистыми, злобными скулами, низкий лоб, борода клином, густые брови, один глаз заметно выше другого. Войдя, он поднес ко лбу сложенные для креста пальцы, но, пошарив глазами по углам и не найдя образа, нисколько не смутился, опустил руку, плюнул и тотчас
же с деловым видом подошел к самой толстой во всем заведении девице — Катьке.
Ему нравилась своим большим коровьим телом толстая Катя, но, должно быть, — решал он в уме,она очень холодна в любви,
как все полные женщины, и к тому
же некрасива лицом.
— А что
же, ты здесь не скучаешь?
Как тебя зовут?
Но у Анны Марковны они сейчас
же заказали себе кадриль и плясали ее, особенно пятую фигуру, где кавалеры выделывают соло, совершенно
как настоящие парижане, даже заложив большие пальцы в проймы жилетов.
Он знал, что Сонька была продана одному из скупщиков живого товара ее
же матерью, знал много унизительных, безобразных подробностей о том,
как ее перепродавали из рук в руки, и его набожная, брезгливая, истинно еврейская душа корчилась и содрогалась при этих мыслях, но тем не менее любовь была выше всего.
Их так
же,
как Карла Карловича из оптического магазина и Володьку из рыбного, встречали очень радушно, с восторгами, криками и поцелуями, льстя их самолюбию.
И Мишка-певец, который вовсе не был певцом, а владельцем аптекарского склада, сейчас
же,
как вошел, запел вибрирующим, пресекающимся, козлиным голосом...
У тех и у других считалось особенно приличным и светским танцевать
как можно неподвижнее, держа руки опущенными вниз и головы поднятыми вверх и склоненными, с некоторым гордым и в то
же время утомленным и расслабленным видом.
Он так
же,
как и Ярченко, знал хорошо цену популярности среди учащейся молодежи, и если даже поглядывал на людей с некоторым презрением, свысока, то никогда, ни одним движением своих тонких, умных, энергичных губ этого не показывал.
— Если я вам не в тягость, я буду очень рад, — сказал он просто. — Тем более что у меня сегодня сумасшедшие деньги. «Днепровское слово» заплатило мне гонорар, а это такое
же чудо,
как выиграть двести тысяч на билет от театральной вешалки. Виноват, я сейчас…
— Очень, очень рад, — приветливо ответил Платонов и вдруг поглядел на Лихонина со светлой, почти детской улыбкой, которая скрасила его некрасивое, скуластое лицо. — Вы мне тоже сразу понравились. И когда я увидел вас еще там, у Дорошенки, я сейчас
же подумал, что вы вовсе не такой шершавый,
каким кажетесь.
И тогда
же он подумал (и впоследствии часто вспоминал об этом), что никогда он не видел Женю такой блестяще-красивой,
как в эту ночь.
Едва закрылась дверь за его широкой, неуклюжей фигурой в сером платье,
как тотчас
же Борис Собашников заговорил с презрительной резкостью...
Ярченко послал через Симеона приглашение, и актер пришел и сразу
же начал обычную актерскую игру. В дверях он остановился, в своем длинном сюртуке, сиявшем шелковыми отворотами, с блестящим цилиндром, который он держал левой рукой перед серединой груди,
как актер, изображающий на театре пожилого светского льва или директора банка. Приблизительно этих лиц он внутренне и представлял себе.
Лихонин и Ярченко не захотели остаться у него в долгу. Началась попойка. Бог знает
каким образом в кабинете очутились вскоре Мишка-певец и Колька-бухгалтер, которые сейчас
же запели своими скачущими голосами...
Держась рукой за воображаемую цепочку и в то
же время оскаливаясь, приседая,
как мартышка, часто моргая веками и почесывая себе то зад, то волосы на голове, он пел гнусавым, однотонным и печальным голосом, коверкая слова...
— Нет, брат, ошибся! — сказал Лихонин и прищелкнул языком. — И не то, что я по убеждению или из принципа… Нет! Я,
как анархист, исповедываю, что чем хуже, тем лучше… Но, к счастию, я игрок и весь свой темперамент трачу на игру, поэтому во мне простая брезгливость говорит гораздо сильнее, чем это самое неземное чувство. Но удивительно,
как совпали наши мысли. Я только что хотел тебя спросить о том
же.
И он сам ведь в глубине души знает про этот профессиональный обман, но — подите
же! — все-таки обольщается: «Ах,
какой я красивый мужчина!
Ее умственное развитие, ее опыт, ее интересы так и остаются на детском уровне до самой смерти, совершенно гак
же,
как у седой и наивной классной дамы, с десяти лет не переступавшей институтского порога,
как у монашенки, отданной ребенком в монастырь.
Но зато
какая страшная, голая, ничем не убранная, откровенная правда в этом деловом торге о цене ночи, в этих десяти мужчинах в — вечер, в этих печатных правилах, изданных отцами города, об употреблении раствора борной кислоты и о содержании себя в чистоте, в еженедельных докторских осмотрах, в скверных болезнях, на которые смотрят так
же легко и шутливо, так
же просто и без страдания,
как на насморк, в глубоком отвращении этих женщин к мужчинам,таком глубоком, что все они, без исключения, возмещают его лесбийским образом и даже ничуть этого не скрывают.
И когда они, перед тем
как разъехаться, прощались друг с другом, то в их глазах мелькало какое-то враждебное чувство, точно у соучастников одного и того
же грязного и ненужного преступления.
— Ну тебя в болото! — почти крикнула она. — Знаю я вас! Чулки тебе штопать? На керосинке стряпать? Ночей из-за тебя не спать, когда ты со своими коротковолосыми будешь болты болтать? А
как ты заделаешься доктором, или адвокатом, или чиновником, так меня
же в спину коленом: пошла, мол, на улицу, публичная шкура, жизнь ты мою молодую заела. Хочу на порядочной жениться, на чистой, на невинной…
— Ах, дерево
какое! — рассердилась Женя. — Что
же по-твоему, лучше: с проваленным носом на соломе сгнить? Под забором издохнуть,
как собаке? Или сделаться честной? Дура! Тебе бы ручку у него поцеловать, а ты кобенишься.
— Отчего
же? Может быть… — сказал раздумчиво помещик. — Да что: может быть, в самом деле, нас свел благоприятный случай! Я ведь
как раз еду в К. насчет продажи одной лесной дачи. Так, пожалуй, вы того, наведайтесь ко мне. Я всегда останавливаюсь в Гранд-отеле. Может быть, и сладим что-нибудь.
— А сто, куда зе балисня едет? Ой, ой, ой! Такая больсая! Едет одна, без мамы? Сама себе купила билет и еде! одна? Ай!
Какая нехолосая девочка. А где
же у девочки мама?
Он относился к ней так
же,
как если бы торговал селедками, известкой, мукой, говядиной или лесом.
В его обращении с ними выработался какой-то твердый, непоколебимый, самоуверенный апломб, которому они так
же подчинялись,
как инстинктивно подчиняется строптивая лошадь голосу, взгляду и поглаживанию опытного наездника.
— Ах, Захар! Опять «не полагается»! — весело воскликнул Горизонт и потрепал гиганта по плечу. — Что такое «не полагается»? Каждый раз вы мне тычете этим самым своим «не полагается». Мне всего только на три дня. Только заключу арендный договор с графом Ипатьевым и сейчас
же уеду. Бог с вами! Живите себе хоть один во всех номерах. Но вы только поглядите, Захар,
какую я вам привез игрушку из Одессы! Вы таки будете довольны!
— Вот я вам и предлагаю, господин Горизонт, — не найдется ли у вас невинных девушек? Теперь на них громадный спрос. Я с вами играю в открытую. За деньгами мы не постоим. Теперь это в моде. Заметьте, Горизонт, вам возвратят ваших клиенток совершенно в том
же виде, в
каком они были. Это, вы понимаете, — маленький разврат, в котором я никак не могу разобраться…
Ровинская небрежно, но в то
же время и пристально глядела вниз на эстраду и на зрителей, и лицо ее выражало усталость, скуку, а может быть, и то пресыщение всеми зрелищами,
какие так свойственны знаменитостям.
Они заняли кабинет, почти такой
же,
как у Треппеля, только немножко более ободранный и полинялый.
— Сейчас
же убирайся отсюда, старая дура! Ветошка! Половая тряпка!.. Ваши приюты Магдалины-это хуже, чем тюрьма. Ваши секретари пользуются нами,
как собаки падалью. Ваши отцы, мужья и братья приходят к нам, и мы заражаем их всякими болезнями… Нарочно!.. А они в свою очередь заражают вас. Ваши надзирательницы живут с кучерами, дворниками и городовыми, а нас сажают в карцер за то, что мы рассмеемся или пошутим между собою. И вот, если вы приехали сюда,
как в театр, то вы должны выслушать правду прямо в лицо.
— Никогда не отчаивайтесь. Иногда все складывается так плохо, хоть вешайся, а — глядь — завтра жизнь круто переменилась. Милая моя, сестра моя, я теперь мировая знаменитость. Но если бы ты знала, сквозь
какие моря унижений и подлости мне пришлось пройти! Будь
же здорова, дорогая моя, и верь своей звезде.
И внезапно каким-то необыкновенным усилием воли Женька так
же неожиданно,
как расплакалась, так и остановила слезы.
Этот генерал приезжал аккуратно два раза в месяц, через две недели (так
же,
как и к другой девушке, Зое, приезжал ежедневно другой почетный гость, прозванный в доме директором).
— Нет, отчего
же? — вдруг возразила ласковая и скромная Тамара. — Вовсе не сумасшедший, а просто,
как и все мужчины, развратник. Дома ему скучно, а здесь за свои деньги он может получить
какое хочет удовольствие. Кажется, ясно?
Он обнял Любку за стан и поглядел на нее ласковыми, почти влюбленными глазами, хотя сам подумал сейчас
же, что смотрит на нее,
как отец или брат.
— Ничего. Не обращай внимания, — ответил тот вслух. — А впрочем, выйдем отсюда. Я тебе сейчас
же все расскажу. Извините, Любочка, я только на одну минуту. Сейчас вернусь, устрою вас, а затем испарюсь,
как дым.
— Всегда, душа мой, так в романах.
Как только герой спас бедное, но погибшее создание, сейчас
же он ей заводит швейную машинку.
— Я здесь
же, по этому коридору, у Соловьева. А ты, конечно,
как средневековый рыцарь, доложишь обоюдоострый меч между собой и прекрасной Розамундой? Да?
— Вот
как? — удивился Лихонин и тотчас
же длинно, глубоко и сладко зевнул.
Лихонин находился в том одновременно расслабленном и приподнятом настроении, которое так знакомо каждому человеку, которому случалось надолго выбиться из сна. Он
как будто бы вышел из пределов обыденной человеческой жизни, и эта жизнь стала для него далекой и безразличной, но в то
же время его мысли и чувства приобрели какую-то спокойную ясность и равнодушную четкость, и в этой хрустальной нирване была скучная и томительная прелесть.
И вдруг, неожиданно для самого себя, почувствовал и неудержимо захотел эту совсем незнакомую ему женщину, некрасивую и немолодую, вероятно, грязную и вульгарную, но все
же похожую,
как ему представилось, на крупное яблоко антоновку-падалку, немного подточенное червем, чуть-чуть полежалое, но еще сохранившее яркий цвет и душистый винный аромат.
Поэтому теперь простое дело приготовления чая было ей так
же трудно,
как для всех нас в детстве уменье отличать левую руку от правой или завязывать веревку петелькой.
— Да-а, — протянула она,
как ребенок, который упрямится мириться, — я
же вижу, что я вам не нравлюсь. Так что ж, — вы мне лучше прямо скажите и дайте немного на извозчика, и еще там, сколько захотите… Деньги за ночь все равно заплачены, и мне только доехать… туда.
А что он опять придет ко мне в постель и придет сегодня
же вечером — это
как бог свят».