Неточные совпадения
— Слышь, Митюха, — подхватил другой, тут
же стоявший ямщик с руками, засунутыми в задние прорехи тулупа, — барин-то тебя
как прозвал? Толстобородый и есть.
— Очень хорошо. Прокофьич, возьми
же их шинель. (Прокофьич,
как бы с недоумением, взял обеими руками базаровскую «одёженку» и, высоко подняв ее над головою, удалился на цыпочках.) А ты, Аркадий, пойдешь к себе на минутку?
— А вот на что, — отвечал ему Базаров, который владел особенным уменьем возбуждать к себе доверие в людях низших, хотя он никогда не потакал им и обходился с ними небрежно, — я лягушку распластаю да посмотрю, что у нее там внутри делается; а так
как мы с тобой те
же лягушки, только что на ногах ходим, я и буду знать, что и у нас внутри делается.
Казалось, ей и совестно было, что она пришла, и в то
же время она
как будто чувствовала, что имела право прийти.
Павел Петрович Кирсанов воспитывался сперва дома, так
же как и младший брат его Николай, потом в Пажеском корпусе.
— Воспитание? — подхватил Базаров. — Всякий человек сам себя воспитать должен — ну хоть
как я, например… А что касается до времени — отчего я от него зависеть буду? Пускай
же лучше оно зависит от меня. Нет, брат, это все распущенность, пустота! И что за таинственные отношения между мужчиной и женщиной? Мы, физиологи, знаем,
какие это отношения. Ты проштудируй-ка анатомию глаза: откуда тут взяться,
как ты говоришь, загадочному взгляду? Это все романтизм, чепуха, гниль, художество. Пойдем лучше смотреть жука.
Рассмотрев хорошенько ее покрасневший и воспаленный глаз, он прописал ей примочку, которую тут
же сам составил, и, разорвав на части свой платок, показал ей,
как надо примачивать.
— Вот
как мы с тобой, — говорил в тот
же день, после обеда Николай Петрович своему брату, сидя у него в кабинете: — в отставные люди попали, песенка наша спета. Что ж? Может быть, Базаров и прав; но мне, признаюсь, одно больно: я надеялся именно теперь тесно и дружески сойтись с Аркадием, а выходит, что я остался назади, он ушел вперед, и понять мы друг друга не можем.
— Точно так-с; но я полагаю, что вы такого
же мнения об аристократах,
как и об аристократишках.
— Позвольте, Павел Петрович, — промолвил Базаров, — вы вот уважаете себя и сидите сложа руки;
какая ж от этого польза для bien public? Вы бы не уважали себя и то
же бы делали.
— Я вас не понимаю после этого. Вы оскорбляете русский народ. Я не понимаю,
как можно не признавать принсипов, правил! В силу чего
же вы действуете?
— Так вот
как! — промолвил он странно спокойным голосом. — Нигилизм всему горю помочь должен, и вы, вы наши избавители и герои. Но за что
же вы других-то, хоть бы тех
же обличителей, честите? Не так
же ли вы болтаете,
как и все?
Давно ли он так
же мечтал, поджидая сына на постоялом дворике, а с тех пор уже произошла перемена, уже определились, тогда еще неясные, отношения… и
как!
— Знаешь ли что? — говорил в ту
же ночь Базаров Аркадию. — Мне в голову пришла великолепная мысль. Твой отец сказывал сегодня, что он получил приглашение от этого вашего знатного родственника. Твой отец не поедет; махнем-ка мы с тобой в ***; ведь этот господин и тебя зовет. Вишь,
какая сделалась здесь погода; а мы прокатимся, город посмотрим. Поболтаемся дней пять-шесть, и баста!
Она говорила и двигалась очень развязно и в то
же время неловко: она, очевидно, сама себя считала за добродушное и простое существо, и между тем что бы она ни делала, вам постоянно казалось, что она именно это-то и не хотела сделать; все у ней выходило,
как дети говорят, — нарочно, то есть не просто, не естественно.
Народу было пропасть, и в кавалерах не было недостатка; штатские более теснились вдоль стен, но военные танцевали усердно, особенно один из них, который прожил недель шесть в Париже, где он выучился разным залихватским восклицаньям вроде: «Zut», «Ah fichtrrre», «Pst, pst, mon bibi» [«Зют», «Черт возьми», «Пст, пст, моя крошка» (фр.).] и т.п. Он произносил их в совершенстве, с настоящим парижским шиком,и в то
же время говорил «si j’aurais» вместо «si j’avais», [Неправильное употребление условного наклонения вместо прошедшего: «если б я имел» (фр.).] «absolument» [Безусловно (фр.).] в смысле: «непременно», словом, выражался на том великорусско-французском наречии, над которым так смеются французы, когда они не имеют нужды уверять нашу братью, что мы говорим на их языке,
как ангелы, «comme des anges».
Она так
же непринужденно разговаривала с своим танцором,
как и с сановником, тихо поводила головой и глазами и раза два тихо засмеялась.
По лицу Анны Сергеевны трудно было догадаться,
какие она испытывала впечатления: оно сохраняло одно и то
же выражение, приветливое, тонкое; ее прекрасные глаза светились вниманием, но вниманием безмятежным.
Ломание Базарова в первые минуты посещения неприятно подействовало на нее,
как дурной запах или резкий звук; но она тотчас
же поняла, что он чувствовал смущение, и это ей даже польстило.
Он ожидал, что Базаров заговорит с Одинцовой,
как с женщиной умною, о своих убеждениях и воззрениях: она
же сама изъявила желание послушать человека, «который имеет смелость ничему не верить», но вместо того Базаров толковал о медицине, о гомеопатии, о ботанике.
— Во-первых, на это существует жизненный опыт; а во-вторых, доложу вам, изучать отдельные личности не стоит труда. Все люди друг на друга похожи
как телом, так и душой; у каждого из нас мозг, селезенка, сердце, легкие одинаково устроены; и так называемые нравственные качества одни и те
же у всех: небольшие видоизменения ничего не значат. Достаточно одного человеческого экземпляра, чтобы судить обо всех других. Люди, что деревья в лесу; ни один ботаник не станет заниматься каждою отдельною березой.
Базаров говорил все это с таким видом,
как будто в то
же время думал про себя: «Верь мне или не верь, это мне все едино!» Он медленно проводил своими длинными пальцами по бакенбардам, а глаза его бегали по углам.
Одинцова была к ней довольно равнодушна, так
же как и Базаров.
Вечером того
же дня Одинцова сидела у себя в комнате с Базаровым, а Аркадий расхаживал по зале и слушал игру Кати. Княжна ушла к себе наверх; она вообще терпеть не могла гостей, и в особенности этих «новых оголтелых»,
как она их называла. В парадных комнатах она только дулась; зато у себя, перед своею горничной, она разражалась иногда такою бранью, что чепец прыгал у ней на голове вместе с накладкой. Одинцова все это знала.
— В самом деле? Ну, теперь я понимаю, почему мы сошлись с вами; ведь и вы такой
же,
как я.
— Меня эти сплетни даже не смешат, Евгений Васильевич, и я слишком горда, чтобы позволить им меня беспокоить. Я несчастлива оттого… что нет во мне желания, охоты жить. Вы недоверчиво на меня смотрите, вы думаете: это говорит «аристократка», которая вся в кружевах и сидит на бархатном кресле. Я и не скрываюсь: я люблю то, что вы называете комфортом, и в то
же время я мало желаю жить. Примирите это противоречие
как знаете. Впрочем, это все в ваших глазах романтизм.
— Перестаньте! Возможно ли, чтобы вы удовольствовались такою скромною деятельностью, и не сами ли вы всегда утверждаете, что для вас медицина не существует. Вы — с вашим самолюбием — уездный лекарь! Вы мне отвечаете так, чтобы отделаться от меня, потому что вы не имеете никакого доверия ко мне. А знаете ли, Евгений Васильич, что я умела бы понять вас: я сама была бедна и самолюбива,
как вы; я прошла, может быть, через такие
же испытания,
как и вы.
«Зачем
же он меня не спрашивает, почему я еду? и так
же внезапно,
как и он? — подумал Аркадий.
— Вот тебе на! Презабавный старикашка и добрейший, — прибавил Базаров,
как только Василий Иванович вышел. — Такой
же чудак,
как твой, только в другом роде. Много уж очень болтает.
— А вот что; сказать, например, что просвещение полезно, это общее место; а сказать, что просвещение вредно, это противоположное общее место. Оно
как будто щеголеватее, а в сущности одно и то
же.
—
Как тебе не стыдно, Евгений… Что было, то прошло. Ну да, я готов вот перед ними признаться, имел я эту страсть в молодости — точно; да и поплатился
же я за нее! Однако,
как жарко. Позвольте подсесть к вам. Ведь я не мешаю?
— Нет! — говорил он на следующий день Аркадию, — уеду отсюда завтра. Скучно; работать хочется, а здесь нельзя. Отправлюсь опять к вам в деревню; я
же там все свои препараты оставил. У вас, по крайней мере, запереться можно. А то здесь отец мне твердит: «Мой кабинет к твоим услугам — никто тебе мешать не будет»; а сам от меня ни на шаг. Да и совестно как-то от него запираться. Ну и мать тоже. Я слышу,
как она вздыхает за стеной, а выйдешь к ней — и сказать ей нечего.
Когда
же Базаров, после неоднократных обещаний вернуться никак не позже месяца, вырвался наконец из удерживавших его объятий и сел в тарантас; когда лошади тронулись, и колокольчик зазвенел, и колеса завертелись, — и вот уже глядеть вслед было незачем, и пыль улеглась, и Тимофеич, весь сгорбленный и шатаясь на ходу, поплелся назад в свою каморку; когда старички остались одни в своем, тоже
как будто внезапно съежившемся и подряхлевшем доме, — Василий Иванович, еще за несколько мгновений молодцевато махавший платком на крыльце, опустился на стул и уронил голову на грудь.
Одни требовали расчета или прибавки, другие уходили, забравши задаток; лошади заболевали; сбруя горела
как на огне; работы исполнялись небрежно; выписанная из Москвы молотильная машина оказалась негодною по своей тяжести; другую с первого разу испортили; половина скотного двора сгорела, оттого что слепая старуха из дворовых в ветреную погоду пошла с головешкой окуривать свою корову… правда, по уверению той
же старухи, вся беда произошла оттого, что барину вздумалось заводить какие-то небывалые сыры и молочные скопы.
— Да ведь сто лет! У нас бабушка была восьмидесяти пяти лет — так уж что
же это была за мученица! Черная, глухая, горбатая, все кашляла; себе только в тягость.
Какая уж это жизнь!
— Что
же касается до самых условий поединка, но так
как у нас секундантов не будет, — ибо где ж их взять?
Базаров тихонько двинулся вперед, и Павел Петрович пошел на него, заложив левую руку в карман и постепенно поднимая дуло пистолета… «Он мне прямо в нос целит, — подумал Базаров, — и
как щурится старательно, разбойник! Однако это неприятное ощущение. Стану смотреть на цепочку его часов…» Что-то резко зыкнуло около самого уха Базарова, и в то
же мгновенье раздался выстрел. «Слышал, стало быть ничего», — успело мелькнуть в его голове. Он ступил еще раз и, не целясь, подавил пружинку.
—
Как это ты спрашиваешь? С княгинею Р… Особенно в верхней части лица. C’est de la même famille. [В том
же роде (фр.).]
Лестница заскрипела под быстрыми шагами… Он оттолкнул ее от себя прочь и откинулся головой на подушку. Дверь растворилась — и веселый, свежий, румяный появился Николай Петрович. Митя, такой
же свежий и румяный,
как и отец, подпрыгивал в одной рубашечке на его груди, цепляясь голыми ножками за большие пуговицы его деревенского пальто.
— Ты мне окончательно открыл глаза! — воскликнул он. — Я недаром всегда утверждал, что ты самый добрый и умный человек в мире; а теперь я вижу, что ты такой
же благоразумный,
как и великодушный…
—
Как ты полагаешь, не объявить ли ей твое намерение теперь
же? — спросил Павел Петрович.
— Сестра находилась тогда под его влиянием, так
же,
как и вы.
— Довольно и так, — повторил за Катей Аркадий. — Да, да, — продолжал он, — вы недаром одной крови с Анной Сергеевной; вы так
же самостоятельны,
как она; но вы более скрытны. Вы, я уверен, ни за что первая не выскажете своего чувства,
как бы оно ни было сильно и свято…
— Вы одинаково умны; у вас столько
же, если не больше, характера,
как у ней…
Так люди на пароходе, в море, разговаривают и смеются беззаботно, ни дать ни взять,
как на твердой земле; но случись малейшая остановка, появись малейший признак чего-нибудь необычайного, и тотчас
же на всех лицах выступит выражение особенной тревоги, свидетельствующее о постоянном сознании постоянной опасности.
— Я теперь уже не тот заносчивый мальчик,
каким я сюда приехал, — продолжал Аркадий, — недаром
же мне и минул двадцать третий год; я по-прежнему желаю быть полезным, желаю посвятить все мои силы истине; но я уже не там ищу свои идеалы, где искал их прежде; они представляются мне… гораздо ближе. До сих пор я не понимал себя, я задавал себе задачи, которые мне не по силам… Глаза мои недавно раскрылись благодаря одному чувству… Я выражаюсь не совсем ясно, но я надеюсь, что вы меня поймете…
— Разумеется… Но что
же мы стоим? Пойдемте.
Какой странный разговор у нас, не правда ли? И могла ли я ожидать, что буду говорить так с вами? Вы знаете, что я вас боюсь… и в то
же время я вам доверяю, потому что в сущности вы очень добры.
— Вот
как, — проговорил он, — а вы, кажется, не далее
как вчера полагали, что он любит Катерину Сергеевну братскою любовью. Что
же вы намерены теперь сделать?
— Да я полагаю, — ответил Базаров тоже со смехом, хотя ему вовсе не было весело и нисколько не хотелось смеяться, так
же как и ей, — я полагаю, следует благословить молодых людей. Партия во всех отношениях хорошая; состояние у Кирсанова изрядное, он один сын у отца, да и отец добрый малый, прекословить не будет.
—
Как себе! Зачем
же это?
Какая это ранка? Где она?