Неточные совпадения
Городничий (дрожа).По неопытности, ей-богу по неопытности. Недостаточность состояния… Сами извольте посудить: казенного жалованья не хватает даже на чай и сахар.
Если ж и были какие взятки, то самая малость: к столу что-нибудь да на пару платья. Что же до унтер-офицерской вдовы, занимающейся купечеством, которую я будто бы высек, то это клевета, ей-богу клевета. Это выдумали злодеи мои; это
такой народ, что на жизнь мою готовы покуситься.
Купцы.
Так уж сделайте
такую милость, ваше сиятельство.
Если уже вы, то есть, не поможете в нашей просьбе, то уж не знаем, как и быть: просто хоть в петлю полезай.
Хлестаков. Черт его знает, что
такое, только не жаркое. Это топор, зажаренный вместо говядины. (Ест.)Мошенники, канальи, чем они кормят! И челюсти заболят,
если съешь один
такой кусок. (Ковыряет пальцем в зубах.)Подлецы! Совершенно как деревянная кора, ничем вытащить нельзя; и зубы почернеют после этих блюд. Мошенники! (Вытирает рот салфеткой.)Больше ничего нет?
Городничий. Да, и тоже над каждой кроватью надписать по-латыни или на другом каком языке… это уж по вашей части, Христиан Иванович, — всякую болезнь: когда кто заболел, которого дня и числа… Нехорошо, что у вас больные
такой крепкий табак курят, что всегда расчихаешься, когда войдешь. Да и лучше,
если б их было меньше: тотчас отнесут к дурному смотрению или к неискусству врача.
Городничий (с неудовольствием).А, не до слов теперь! Знаете ли, что тот самый чиновник, которому вы жаловались, теперь женится на моей дочери? Что? а? что теперь скажете? Теперь я вас… у!.. обманываете народ… Сделаешь подряд с казною, на сто тысяч надуешь ее, поставивши гнилого сукна, да потом пожертвуешь двадцать аршин, да и давай тебе еще награду за это? Да
если б знали,
так бы тебе… И брюхо сует вперед: он купец; его не тронь. «Мы, говорит, и дворянам не уступим». Да дворянин… ах ты, рожа!
Городничий (робея).Извините, я, право, не виноват. На рынке у меня говядина всегда хорошая. Привозят холмогорские купцы, люди трезвые и поведения хорошего. Я уж не знаю, откуда он берет
такую. А
если что не
так, то… Позвольте мне предложить вам переехать со мною на другую квартиру.
А вы — стоять на крыльце, и ни с места! И никого не впускать в дом стороннего, особенно купцов!
Если хоть одного из них впустите, то… Только увидите, что идет кто-нибудь с просьбою, а хоть и не с просьбою, да похож на
такого человека, что хочет подать на меня просьбу, взашей
так прямо и толкайте!
так его! хорошенько! (Показывает ногою.)Слышите? Чш… чш… (Уходит на цыпочках вслед за квартальными.)
Хлестаков. Да, ну
если тысячи нет,
так рублей сто.
Городничий. И не рад, что напоил. Ну что,
если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит…
Так вот, право, чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь, что и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
Хлестаков. Ты растолкуй ему сурьезно, что мне нужно есть. Деньги сами собою… Он думает, что, как ему, мужику, ничего,
если не поесть день,
так и другим тоже. Вот новости!
Хлестаков. Чрезвычайно неприятна. Привыкши жить, comprenez vous [понимаете ли (фр.).], в свете и вдруг очутиться в дороге: грязные трактиры, мрак невежества…
Если б, признаюсь, не
такой случай, который меня… (посматривает на Анну Андреевну и рисуется перед ней)
так вознаградил за всё…
Артемий Филиппович. О! насчет врачеванья мы с Христианом Ивановичем взяли свои меры: чем ближе к натуре, тем лучше, — лекарств дорогих мы не употребляем. Человек простой:
если умрет, то и
так умрет;
если выздоровеет, то и
так выздоровеет. Да и Христиану Ивановичу затруднительно было б с ними изъясняться: он по-русски ни слова не знает.
Хлестаков. Возле вас стоять уже есть счастие; впрочем,
если вы
так уже непременно хотите, я сяду. Как я счастлив, что наконец сижу возле вас.
Вот, подлинно,
если бог хочет наказать,
так отнимет прежде разум.
Аммос Федорович. А я на этот счет покоен. В самом деле, кто зайдет в уездный суд? А
если и заглянет в какую-нибудь бумагу,
так он жизни не будет рад. Я вот уж пятнадцать лет сижу на судейском стуле, а как загляну в докладную записку — а! только рукой махну. Сам Соломон не разрешит, что в ней правда и что неправда.
Чтобы ему,
если и тетка есть, то и тетке всякая пакость, и отец
если жив у него, то чтоб и он, каналья, околел или поперхнулся навеки, мошенник
такой!
Городничий. Ну, теперь не до того.
Так сделайте милость, Иван Кузьмич:
если на случай попадется жалоба или донесение, то без всяких рассуждений задерживайте.
)Да
если приезжий чиновник будет спрашивать службу: довольны ли? — чтобы говорили: «Всем довольны, ваше благородие»; а который будет недоволен, то ему после дам
такого неудовольствия…
Так как я знаю, что за тобою, как за всяким, водятся грешки, потому что ты человек умный и не любишь пропускать того, что плывет в руки…» (остановясь), ну, здесь свои… «то советую тебе взять предосторожность, ибо он может приехать во всякий час,
если только уже не приехал и не живет где-нибудь инкогнито…
Городничий. А уж я
так буду рад! А уж как жена обрадуется! У меня уже
такой нрав: гостеприимство с самого детства, особливо
если гость просвещенный человек. Не подумайте, чтобы я говорил это из лести; нет, не имею этого порока, от полноты души выражаюсь.
К ним
если приедет какой-нибудь гусь помещик,
так и валит, медведь, прямо в гостиную.
Если же нет, то можно опять запечатать; впрочем, можно даже и
так отдать письмо, распечатанное.
Хлестаков. Я, признаюсь, литературой существую. У меня дом первый в Петербурге.
Так уж и известен: дом Ивана Александровича. (Обращаясь ко всем.)Сделайте милость, господа,
если будете в Петербурге, прошу, прошу ко мне. Я ведь тоже балы даю.
Я, кажется, всхрапнул порядком. Откуда они набрали
таких тюфяков и перин? даже вспотел. Кажется, они вчера мне подсунули чего-то за завтраком: в голове до сих пор стучит. Здесь, как я вижу, можно с приятностию проводить время. Я люблю радушие, и мне, признаюсь, больше нравится,
если мне угождают от чистого сердца, а не то чтобы из интереса. А дочка городничего очень недурна, да и матушка
такая, что еще можно бы… Нет, я не знаю, а мне, право, нравится
такая жизнь.
Конечно,
если он ученику сделает
такую рожу, то оно еще ничего: может быть, оно там и нужно
так, об этом я не могу судить; но вы посудите сами,
если он сделает это посетителю, — это может быть очень худо: господин ревизор или другой кто может принять это на свой счет.
Ну, кто ж спорит: конечно,
если пойдет на правду,
так житье в Питере лучше всего.
Добчинский. Я бы и не беспокоил вас, да жаль насчет способностей. Мальчишка-то этакой… большие надежды подает: наизусть стихи разные расскажет и,
если где попадет ножик, сейчас сделает маленькие дрожечки
так искусно, как фокусник-с. Вот и Петр Иванович знает.
Угоды наши скудные,
Пески, болота, мхи,
Скотинка ходит впроголодь,
Родится хлеб сам-друг,
А
если и раздобрится
Сыра земля-кормилица,
Так новая беда...
У нас они венчалися,
У нас крестили детушек,
К нам приходили каяться,
Мы отпевали их,
А
если и случалося,
Что жил помещик в городе,
Так умирать наверное
В деревню приезжал.
А
если и действительно
Свой долг мы ложно поняли
И наше назначение
Не в том, чтоб имя древнее,
Достоинство дворянское
Поддерживать охотою,
Пирами, всякой роскошью
И жить чужим трудом,
Так надо было ранее
Сказать… Чему учился я?
Что видел я вокруг?..
Коптил я небо Божие,
Носил ливрею царскую.
Сорил казну народную
И думал век
так жить…
И вдруг… Владыко праведный...
Если б
так должность исполняли, как об ней твердят, всякое состояние людей оставалось бы при своем любочестии и было б совершенно счастливо.
Всечасное употребление этого слова
так нас с ним ознакомило, что, выговоря его, человек ничего уже не мыслит, ничего не чувствует, когда,
если б люди понимали его важность, никто не мог бы вымолвить его без душевного почтения.
Стародум. Любезная Софья! Я узнал в Москве, что ты живешь здесь против воли. Мне на свете шестьдесят лет. Случалось быть часто раздраженным, ино-гда быть собой довольным. Ничто
так не терзало мое сердце, как невинность в сетях коварства. Никогда не бывал я
так собой доволен, как
если случалось из рук вырвать добычь от порока.
Скотинин. Кого? За что? В день моего сговора! Я прошу тебя, сестрица, для
такого праздника отложить наказание до завтрева; а завтра, коль изволишь, я и сам охотно помогу. Не будь я Тарас Скотинин,
если у меня не всякая вина виновата. У меня в этом, сестрица, один обычай с тобою. Да за что ж ты
так прогневалась?
Один только раз он выражается
так:"Много было от него порчи женам и девам глуповским", и этим как будто дает понять, что, и по его мнению, все-таки было бы лучше,
если б порчи не было.
Дети, которые при рождении оказываются не обещающими быть твердыми в бедствиях, умерщвляются; люди крайне престарелые и негодные для работ тоже могут быть умерщвляемы, но только в
таком случае,
если, по соображениям околоточных надзирателей, в общей экономии наличных сил города чувствуется излишек.
Очень может быть, что
так бы и кончилось это дело измором,
если б бригадир своим административным неискусством сам не взволновал общественного мнения.
Но
так как он все-таки был сыном XVIII века, то в болтовне его нередко прорывался дух исследования, который мог бы дать очень горькие плоды,
если б он не был в значительной степени смягчен духом легкомыслия.
И
если б не подоспели тут будочники, то несдобровать бы «толстомясой», полететь бы ей вниз головой с раската! Но
так как будочники были строгие, то дело порядка оттянулось, и атаманы-молодцы, пошумев еще с малость, разошлись по домам.
— Есть у меня, — сказал он, — друг-приятель, по прозванью вор-новото́р, уж
если экая выжига князя не сыщет,
так судите вы меня судом милостивым, рубите с плеч мою голову бесталанную!
По большей части сих мероприятий (особенно
если они употреблены благовременно и быстро) бывает достаточно; однако может случиться и
так, что толпа, как бы окоченев в своей грубости и закоренелости, коснеет в ожесточении.
Стало быть,
если допустить глуповцев рассуждать, то, пожалуй, они дойдут и до
таких вопросов, как, например, действительно ли существует
такое предопределение, которое делает для них обязательным претерпение даже
такого бедствия, как, например, краткое, но совершенно бессмысленное градоправительство Брудастого (см. выше рассказ"Органчик")?
Но, с другой стороны,
если с просвещением фаталистически сопряжены экзекуции, то не требует ли благоразумие, чтоб даже и в
таком, очевидно, полезном деле допускались краткие часы для отдохновения?
Но на седьмом году правления Фердыщенку смутил бес. Этот добродушный и несколько ленивый правитель вдруг сделался деятелен и настойчив до крайности: скинул замасленный халат и стал ходить по городу в вицмундире. Начал требовать, чтоб обыватели по сторонам не зевали, а смотрели в оба, и к довершению всего устроил
такую кутерьму, которая могла бы очень дурно для него кончиться,
если б, в минуту крайнего раздражения глуповцев, их не осенила мысль: «А ну как, братцы, нас за это не похвалят!»
А что,
если это
так именно и надо? что, ежели признано необходимым, чтобы в Глупове, грех его ради, был именно
такой, а не иной градоначальник?
Тут открылось все: и то, что Беневоленский тайно призывал Наполеона в Глупов, и то, что он издавал свои собственные законы. В оправдание свое он мог сказать только то, что никогда глуповцы в столь тучном состоянии не были, как при нем, но оправдание это не приняли, или, лучше сказать, ответили на него
так, что"правее бы он был,
если б глуповцев совсем в отощание привел, лишь бы от издания нелепых своих строчек, кои предерзостно законами именует, воздержался".
Но, с другой стороны, не меньшего вероятия заслуживает и то соображение, что как ни привлекательна теория учтивого обращения, но, взятая изолированно, она нимало не гарантирует людей от внезапного вторжения теории обращения неучтивого (как это и доказано впоследствии появлением на арене истории
такой личности, как майор Угрюм-Бурчеев), и, следовательно,
если мы действительно желаем утвердить учтивое обращение на прочном основании, то все-таки прежде всего должны снабдить людей настоящими якобы правами.
— Я даже изобразить сего не в состоянии, почтеннейшая моя Марфа Терентьевна, — обращался он к купчихе Распоповой, — что бы я
такое наделал и как были бы сии люди против нынешнего благополучнее,
если б мне хотя по одному закону в день издавать предоставлено было!
И сделала при этом
такое движение, что Грустилов, наверное, поколебался бы,
если б Пфейферша не поддержала его.
Может быть,
так и разрешилось бы это дело исподволь,
если б мирному исходу его не помешали замыслы некоторых беспокойных честолюбцев, которые уже и в то время были известны под именем"крайних".