Неточные совпадения
Осип. Ваше высокоблагородие! зачем вы не берете? Возьмите! в
дороге все пригодится. Давай сюда головы и кулек! Подавай
все!
все пойдет впрок. Что там? веревочка? Давай и веревочку, — и веревочка в
дороге пригодится: тележка обломается или что другое, подвязать можно.
Хлестаков. Чрезвычайно неприятна. Привыкши жить, comprenez vous [понимаете ли (фр.).], в свете и вдруг очутиться в
дороге: грязные трактиры, мрак невежества… Если б, признаюсь, не такой случай, который меня… (посматривает на Анну Андреевну и рисуется перед ней)так вознаградил за
всё…
На
дороге обчистил меня кругом пехотный капитан, так что трактирщик хотел уже было посадить в тюрьму; как вдруг, по моей петербургской физиономии и по костюму,
весь город принял меня за генерал-губернатора.
Пришел дьячок уволенный,
Тощой, как спичка серная,
И лясы распустил,
Что счастие не в пажитях,
Не в соболях, не в золоте,
Не в
дорогих камнях.
«А в чем же?»
— В благодушестве!
Пределы есть владениям
Господ, вельмож, царей земных,
А мудрого владение —
Весь вертоград Христов!
Коль обогреет солнышко
Да пропущу косушечку,
Так вот и счастлив я! —
«А где возьмешь косушечку?»
— Да вы же дать сулилися…
Дорога многолюдная
Что позже — безобразнее:
Все чаще попадаются
Избитые, ползущие,
Лежащие пластом.
Без ругани, как водится,
Словечко не промолвится,
Шальная, непотребная,
Слышней
всего она!
У кабаков смятение,
Подводы перепутались,
Испуганные лошади
Без седоков бегут;
Тут плачут дети малые.
Тоскуют жены, матери:
Легко ли из питейного
Дозваться мужиков?..
Больше полугода, как я в разлуке с тою, которая мне
дороже всего на свете, и, что еще горестнее, ничего не слыхал я о ней во
все это время.
Стародум. Признаюсь, что я рад бы отдохнуть и от
дороги, и от
всего того, что слышал и что видел.
Стародум. Любопытна. Первое показалось мне странно, что в этой стороне по большой прямой
дороге никто почти не ездит, а
все объезжают крюком, надеясь доехать поскорее.
Он никогда не бесновался, не закипал, не мстил, не преследовал, а подобно всякой другой бессознательно действующей силе природы, шел вперед, сметая с лица земли
все, что не успевало посторониться с
дороги.
На пятый день отправились обратно в Навозную слободу и по
дороге вытоптали другое озимое поле. Шли целый день и только к вечеру, утомленные и проголодавшиеся, достигли слободы. Но там уже никого не застали. Жители, издали завидев приближающееся войско, разбежались, угнали
весь скот и окопались в неприступной позиции. Пришлось брать с бою эту позицию, но так как порох был не настоящий, то, как ни палили, никакого вреда, кроме нестерпимого смрада, сделать не могли.
На другой день поехали наперерез и, по счастью, встретили по
дороге пастуха. Стали его спрашивать, кто он таков и зачем по пустым местам шатается, и нет ли в том шатании умысла. Пастух сначала оробел, но потом во
всем повинился. Тогда его обыскали и нашли хлеба ломоть небольшой да лоскуток от онуч.
Она не выглянула больше. Звук рессор перестал быть слышен, чуть слышны стали бубенчики. Лай собак показал, что карета проехала и деревню, — и остались вокруг пустые поля, деревня впереди и он сам, одинокий и чужой
всему, одиноко идущий по заброшенной большой
дороге.
— Нет, я и так в Москве танцовала больше на вашем одном бале, чем
всю зиму в Петербурге, — сказала Анна, оглядываясь на подле нее стоявшего Вронского. — Надо отдохнуть перед
дорогой.
Мраморный умывальник, туалет, кушетка, столы, бронзовые часы на камине, гардины и портьеры —
всё это было
дорогое и новое.
Кофе так и не сварился, а обрызгал
всех и ушел и произвел именно то самое, что было нужно, то есть подал повод к шуму и смеху и залил
дорогой ковер и платье баронессы.
Всю длинную
дорогу до брата Левин живо припоминал себе
все известные ему события из жизни брата Николая.
Вронский взял письмо и записку брата. Это было то самое, что он ожидал, — письмо от матери с упреками за то, что он не приезжал, и записка от брата, в которой говорилось, что нужно переговорить. Вронский знал, что это
всё о том же. «Что им за делo!» подумал Вронский и, смяв письма, сунул их между пуговиц сюртука, чтобы внимательно прочесть
дорогой. В сенях избы ему встретились два офицера: один их, а другой другого полка.
Все впечатления этого дня, начиная с впечатления мужика на половине
дороги, которое служило как бы основным базисом
всех нынешних впечатлений и мыслей, сильно взволновали Левина.
— Я нахожу, что это очень благородно, — говорила про это Бетси с княгиней Мягкою. — Зачем выдавать на почтовых лошадей, когда
все знают, что везде теперь железные
дороги?
Но главная забота ее всё-таки была она сама — она сама, насколько она
дорога Вронскому, насколько она может заменить для него
всё, что он оставил.
Когда он увидал
всё это, на него нашло на минуту сомнение в возможности устроить ту новую жизнь, о которой он мечтал
дорогой.
Когда
всё было приведено в порядок и экипажи выведены на
дорогу, Левин велел достать завтрак.
— Теперь, Бог даст, скоро
всё устроится. Ну то-то, вперед не суди, — сказал Степан Аркадьич, отворяя дверцы кареты. — Прощай, нам не по
дороге.
Это было одно из тех мест, которых теперь,
всех размеров, от 1000 до 50 000 в год жалованья, стало больше, чем прежде было теплых взяточных мест; это было место члена от комиссии соединенного агентства кредитно-взаимного баланса южно — железных
дорог и банковых учреждений.
«Ну,
всё кончено, и слава Богу!» была первая мысль, пришедшая Анне Аркадьевне, когда она простилась в последний раз с братом, который до третьего звонка загораживал собою
дорогу в вагоне. Она села на свой диванчик, рядом с Аннушкой, и огляделась в полусвете спального вагона. «Слава Богу, завтра увижу Сережу и Алексея Александровича, и пойдет моя жизнь, хорошая и привычная, по старому».
Ему казалось, что при нормальном развитии богатства в государстве
все эти явления наступают, только когда на земледелие положен уже значительный труд, когда оно стало в правильные, по крайней мере, в определенные условия; что богатство страны должно расти равномерно и в особенности так, чтобы другие отрасли богатства не опережали земледелия; что сообразно с известным состоянием земледелия должны быть соответствующие ему и пути сообщения, и что при нашем неправильном пользовании землей железные
дороги, вызванные не экономическою, но политическою необходимостью, были преждевременны и, вместо содействия земледелию, которого ожидали от них, опередив земледелие и вызвав развитие промышленности и кредита, остановили его, и что потому, так же как одностороннее и преждевременное развитие органа в животном помешало бы его общему развитию, так для общего развития богатства в России кредит, пути сообщения, усиление фабричной деятельности, несомненно необходимые в Европе, где они своевременны, у нас только сделали вред, отстранив главный очередной вопрос устройства земледелия.
Вронский теперь забыл
всё, что он думал
дорогой о тяжести и трудности своего положения.
«Да, я должен был сказать ему: вы говорите, что хозяйство наше нейдет потому, что мужик ненавидит
все усовершенствования и что их надо вводить властью; но если бы хозяйство совсем не шло без этих усовершенствований, вы бы были правы; но оно идет, и идет только там, где рабочий действует сообразно с своими привычками, как у старика на половине
дороги.
Другой, отставной офицер, тоже произвел неприятное впечатление на Катавасова. Это был, как видно, человек попробовавший
всего. Он был и на железной
дороге, и управляющим, и сам заводил фабрики, и говорил обо
всем, без всякой надобности и невпопад употребляя ученые слова.
Купаться было негде, —
весь берег реки был истоптан скотиной и открыт с
дороги; даже гулять нельзя было ходить, потому что скотина входила в сад через сломанный забор, и был один страшный бык, который ревел и потому, должно быть, бодался.
Только уж потом он вспомнил тишину ее дыханья и понял
всё, что происходило в ее
дорогой, милой душе в то время, как она, не шевелясь, в ожидании величайшего события в жизни женщины, лежала подле него.
Толпа раздалась, чтобы дать
дорогу подходившему к столу Сергею Ивановичу. Сергей Иванович, выждав окончания речи ядовитого дворянина, сказал, что ему кажется, что вернее
всего было бы справиться со статьей закона, и попросил секретаря найти статью. В статье было сказано, что в случае разногласия надо баллотировать.
Самое
дорогое ему лицо, лицо Христа, средоточие картины, доставившее ему такой восторг при своем открытии,
всё было потеряно для него, когда он взглянул на картину их глазами.
В полку не только любили Вронского, но его уважали и гордились им, гордились тем, что этот человек, огромно-богатый, с прекрасным образованием и способностями, с открытою
дорогой ко всякого рода успеху и честолюбия и тщеславия, пренебрегал этим
всем и из
всех жизненных интересов ближе
всего принимал к сердцу интересы полка и товарищества.
Всё в том же духе озабоченности, в котором она находилась
весь этот день, Анна с удовольствием и отчетливостью устроилась в
дорогу; своими маленькими ловкими руками она отперла и заперла красный мешочек, достала подушечку, положила себе на колени и, аккуратно закутав ноги, спокойно уселась.
«Неужели я нашел разрешение
всего, неужели кончены теперь мои страдания?» думал Левин, шагая по пыльной
дороге, не замечая ни жару, ни усталости и испытывая чувство утоления долгого страдания. Чувство это было так радостно, что оно казалось ему невероятным. Он задыхался от волнення и, не в силах итти дальше, сошел с
дороги в лес и сел в тени осин на нескошенную траву. Он снял с потной головы шляпу и лег, облокотившись на руку, на сочную, лопушистую лесную траву.
— А! — сказал Левин, более слушая звук ее голоса, чем слова, которые она говорила,
всё время думая о
дороге, которая шла теперь лесом, и обходя те места, где бы она могла неверно ступить.
Левин Взял косу и стал примериваться. Кончившие свои ряды, потные и веселые косцы выходили один зa другим на
дорогу и, посмеиваясь, здоровались с барином. Они
все глядели на него, но никто ничего не говорил до тех пор, пока вышедший на
дорогу высокий старик со сморщенным и безбородым лицом, в овчинной куртке, не обратился к нему.
Оставшись одна, Долли помолилась Богу и легла в постель. Ей
всею душой было жалко Анну в то время, как она говорила с ней; но теперь она не могла себя заставить думать о ней. Воспоминания о доме и детях с особенною, новою для нее прелестью, в каком-то новом сиянии возникали в ее воображении. Этот ее мир показался ей теперь так
дорог и мил, что она ни за что не хотела вне его провести лишний день и решила, что завтра непременно уедет.
— Я с Анной Аркадьевной выросла, они мне
дороже всего. Что ж, не нам судить. А уж так, кажется, любить…
На краю болота и
дороги мальчишки и мужики, стерегшие ночное, лежали и пред зарей
все спали под кафтанами.
Открытие это, вдруг объяснившее для нее
все те непонятные для нее прежде семьи, в которых было только по одному и по два ребенка, вызвало в ней столько мыслей, соображений и противоречивых чувств, что она ничего не умела сказать и только широко раскрытыми глазами удивленно смотрела на Анну. Это было то самое, о чем она мечтала еще нынче
дорогой, но теперь, узнав, что это возможно, она ужаснулась. Она чувствовала, что это было слишком простое решение слишком сложного вопроса.
— Да, очень, — отвечала она и стала рассказывать ему
всё сначала: свое путешествие с Вронскою, свой приезд, случай на железной
дороге. Потом рассказала свое впечатление жалости к брату сначала, потом к Долли.
Пришедшая предложить свои услуги франтиха-горничная в прическе и платье моднее, чем у Долли, была такая же новая и
дорогая, как и
вся комната.
— Потому что это
всё равно, что придумывать вновь приемы для постройки железных
дорог. Они готовы, придуманы.
Ей так легко и спокойно было, так ясно она видела, что
всё, что ей на железной
дороге представлялось столь значительным, был только один из обычных ничтожных случаев светской жизни и что ей ни пред кем, ни пред собой стыдиться нечего.
— У нас теперь идет железная
дорога, — сказал он, отвечая на его вопрос. — Это видите ли как: двое садятся на лавку. Это пассажиры. А один становится стоя на лавку же. И
все запрягаются. Можно и руками, можно и поясами, и пускаются чрез
все залы. Двери уже вперед отворяются. Ну, и тут кондуктором очень трудно быть!
По
дорогам была непролазная грязь; две мельницы снесло паводком, и погода
всё становилась хуже и хуже.
В детской роскошь, которая во
всем доме поражала Дарью Александровну, еще более поразила ее. Тут были и тележечки, выписанные из Англии, и инструменты для обучения ходить, и нарочно устроенный диван в роде бильярда, для ползания, и качалки, и ванны особенные, новые.
Всё это было английское, прочное и добротное и, очевидно, очень
дорогое. Комната была большая, очень высокая и светлая.
Было то время года, перевал лета, когда урожай нынешнего года уже определился, когда начинаются заботы о посеве будущего года и подошли покосы, когда рожь
вся выколосилась и, серо зеленая, не налитым, еще легким колосом волнуется по ветру, когда зеленые овсы, с раскиданными по ним кустами желтой травы, неровно выкидываются по поздним посевам, когда ранняя гречиха уже лопушится, скрывая землю, когда убитые в камень скотиной пары́ с оставленными
дорогами, которые не берет соха, вспаханы до половины; когда присохшие вывезенные кучи навоза пахнут по зарям вместе с медовыми травами, и на низах, ожидая косы, стоят сплошным морем береженые луга с чернеющимися кучами стеблей выполонного щавельника.