Неточные совпадения
Я собрался прежде
всех: уложил свои книжки, то есть «Детское чтение» и «Зеркало добродетели», в которое, однако, я уже давно не заглядывал; не забыл также и чурочки, чтоб играть ими с сестрицей; две книжки «Детского чтения», которые я перечитывал уже в третий раз, оставил на
дорогу и с радостным лицом прибежал сказать матери, что я готов ехать и что мне жаль только оставить Сурку.
Мать
дорогой принялась мне растолковывать, почему не хорошо так безумно предаваться какой-нибудь забаве, как это вредно для здоровья, даже опасно; она говорила, что, забывая
все другие занятия для какой-нибудь охоты, и умненький мальчик может поглупеть, и что вот теперь, вместо того чтоб весело смотреть в окошко, или читать книжку, или разговаривать с отцом и матерью, я сижу молча, как будто опущенный в воду.
Евсеич пробовал остановить мои слезы рассказами о
дороге, о Деме, об уженье и рыбках, но
все было напрасно; только утомившись от слез и рыданья, я, наконец, сам не знаю как, заснул.
Выслушав ее, он сказал: «Не знаю, соколик мой (так он звал меня всегда),
все ли правда тут написано; а вот здесь в деревне, прошлой зимою, доподлинно случилось, что мужик Арефий Никитин поехал за дровами в лес, в общий колок,
всего версты четыре, да и запоздал; поднялся буран, лошаденка была плохая, да и сам он был плох; показалось ему, что он не по той
дороге едет, он и пошел отыскивать
дорогу, снег был глубокий, он выбился из сил, завяз в долочке — так его снегом там и занесло.
Уж на третий день, совсем по другой
дороге, ехал мужик из Кудрина; ехал он с зверовой собакой, собака и причуяла что-то недалеко от
дороги и начала лапами снег разгребать; мужик был охотник, остановил лошадь и подошел посмотреть, что тут такое есть; и видит, что собака выкопала нору, что оттуда пар идет; вот и принялся он разгребать, и видит, что внутри пустое место, ровно медвежья берлога, и видит, что в ней человек лежит, спит, и что кругом его
все обтаяло; он знал про Арефья и догадался, что это он.
Наконец мы совсем уложились и собрались в
дорогу. Дедушка ласково простился с нами, перекрестил нас и даже сказал: «Жаль, что уж время позднее, а то бы еще с недельку надо вам погостить. Невестыньке с детьми было беспокойно жить; ну, да я пристрою ей особую горницу».
Все прочие прощались не один раз; долго целовались, обнимались и плакали. Я совершенно поверил, что нас очень полюбили, и мне
всех было жаль, особенно дедушку.
Хотя печальное и тягостное впечатление житья в Багрове было ослаблено последнею неделею нашего там пребывания, хотя длинная
дорога также приготовила меня к той жизни, которая ждала нас в Уфе, но, несмотря на то, я почувствовал необъяснимую радость и потом спокойную уверенность, когда увидел себя перенесенным совсем к другим людям, увидел другие лица, услышал другие речи и голоса, когда увидел любовь к себе от дядей и от близких друзей моего отца и матери, увидел ласку и привет от
всех наших знакомых.
Дорога в Багрово, природа, со
всеми чудными ее красотами, не были забыты мной, а только несколько подавлены новостью других впечатлений: жизнью в Багрове и жизнью в Уфе; но с наступлением весны проснулась во мне горячая любовь к природе; мне так захотелось увидеть зеленые луга и леса, воды и горы, так захотелось побегать с Суркой по полям, так захотелось закинуть удочку, что
все окружающее потеряло для меня свою занимательность и я каждый день просыпался и засыпал с мыслию о Сергеевке.
Отец мой утверждал, что трудно проехать по тем местам, которые были залиты весеннею водою, что грязно, топко и что в долочках или размыло
дорогу, или нанесло на нее илу; но мне
все такие препятствия казались совершенно не стоящими внимания.
По улице во
весь дух проскакал губернаторский ординарец-казак и остановился у церкви;
всем встречающимся по
дороге верховой кричал: «Ступайте назад в церковь присягать новому императору!» Народ, шедший врассыпную, приостановился, собрался в кучки, пошел назад и, беспрестанно усиливаясь встречными людьми, уже густою толпою воротился в церковь.
На другой день к обеду действительно
все сборы были кончены, возок и кибитка уложены, дожидались только отцова отпуска. Его принесли часу в третьем. Мы должны были проехать несколько станций по большой Казанской
дороге, а потому нам привели почтовых лошадей, и вечером мы выехали.
Кажется, отвратительнее этой избы я не встречал во
всю мою жизнь: нечистота, вонь от разного скота, а вдобавок ко
всему узенькие лавки, на которых нельзя было прилечь матери, совершенно измученной от зимней
дороги; но отец приставил кое-как скамейку и устроил ей местечко полежать; она ничего не могла есть, только напилась чаю.
Тогда же поселились во мне до сих пор сохраняемые мною ужас и отвращение к зимней езде на переменных обывательских лошадях по проселочным
дорогам: мочальная сбруя, непривычные малосильные лошаденки, которых никогда не кормят овсом, и, наконец, возчики, не довольно тепло одетые для переезда и десяти верст в жестокую стужу…
все это поистине ужасно.
Мы ехали по той же
дороге, останавливались на тех же местах, так же удили на Деме, так же пробыли в Парашине полторы суток и так же
все осматривали.
Все это растолковал мне отец, говоря, что такой воз не опрокинется и не рассыплется по нашим косогористым
дорогам, что умная лошадь одна, без провожатого, безопасно привезет его в гумно.
Дорогою мать очень много говорила с моим отцом о Марье Михайловне Мертваго; хвалила ее и удивлялась, как эта тихая старушка, никогда не возвышавшая своего голоса, умела внушать
всем ее окружающим такое уважение и такое желание исполнять ее волю.
В Чурасове крестьянские избы, крытые дранью, с большими окнами, стояли как-то высоко и весело; вокруг них и на улице снег казался мелок: так
все было уезжено и укатано; господский двор вычищен, выметен, и
дорога у подъезда усыпана песком; около двух каменных церквей также
все было прибрано.
К вечеру пошел дождь, снег почти растаял, и хотя
дорога стала еще грязнее, но
все лошадям было легче.
Всю остальную
дорогу я смотрел на лицо моего отца.
В тот же день отданы были приказания
всем, кому следует, чтоб
все было готово и чтоб сами готовились в
дорогу.
Первый зимний путь, если снег выпал ровно, при тихой погоде, если он достаточно покрывает
все неровности
дороги и в то же время так умеренно глубок, что не мешает ездить тройками в ряд, — бывает у нас на Руси великолепно хорош.
Много у него было всякого богатства,
дорогих товаров заморскиих, жемчугу, драгоценных камениев, золотой и серебряной казны; и было у того купца три дочери,
все три красавицы писаные, а меньшая лучше
всех; и любил он дочерей своих больше
всего своего богачества, жемчугов, драгоценных камениев, золотой и серебряной казны — по той причине, что он был вдовец и любить ему было некого; любил он старших дочерей, а меньшую дочь любил больше, потому что она была собой лучше
всех и к нему ласковее.
Дивуется честной купец, думает не придумает, что с ним за чудо совершается, а сам
все идет да идет: у него под ногами
дорога торная.
«Пусть-де околеет, туда и
дорога ему…» И прогневалась на сестер старшиих
дорогая гостья, меньшая сестра, и сказала им таковы слова: «Если я моему господину доброму и ласковому за
все его милости и любовь горячую, несказанную заплачу его смертью лютою, то не буду я стоить того, чтобы мне на белом свете жить, и стоит меня тогда отдать диким зверям на растерзание».
Неточные совпадения
Осип. Ваше высокоблагородие! зачем вы не берете? Возьмите! в
дороге все пригодится. Давай сюда головы и кулек! Подавай
все!
все пойдет впрок. Что там? веревочка? Давай и веревочку, — и веревочка в
дороге пригодится: тележка обломается или что другое, подвязать можно.
Хлестаков. Чрезвычайно неприятна. Привыкши жить, comprenez vous [понимаете ли (фр.).], в свете и вдруг очутиться в
дороге: грязные трактиры, мрак невежества… Если б, признаюсь, не такой случай, который меня… (посматривает на Анну Андреевну и рисуется перед ней)так вознаградил за
всё…
На
дороге обчистил меня кругом пехотный капитан, так что трактирщик хотел уже было посадить в тюрьму; как вдруг, по моей петербургской физиономии и по костюму,
весь город принял меня за генерал-губернатора.
Пришел дьячок уволенный, // Тощой, как спичка серная, // И лясы распустил, // Что счастие не в пажитях, // Не в соболях, не в золоте, // Не в
дорогих камнях. // «А в чем же?» // — В благодушестве! // Пределы есть владениям // Господ, вельмож, царей земных, // А мудрого владение — //
Весь вертоград Христов! // Коль обогреет солнышко // Да пропущу косушечку, // Так вот и счастлив я! — // «А где возьмешь косушечку?» // — Да вы же дать сулилися…
Дорога многолюдная // Что позже — безобразнее: //
Все чаще попадаются // Избитые, ползущие, // Лежащие пластом. // Без ругани, как водится, // Словечко не промолвится, // Шальная, непотребная, // Слышней
всего она! // У кабаков смятение, // Подводы перепутались, // Испуганные лошади // Без седоков бегут; // Тут плачут дети малые. // Тоскуют жены, матери: // Легко ли из питейного // Дозваться мужиков?..