Неточные совпадения
Мне казалось, что наконец-то
вот я полюбил, а потом увидал, что это была невольная ложь, что так любить нельзя,
и не мог итти далее; а она пошла.
—
И я тоже давно на них смотрю, — сказал Ванюша: —
вот хорошо-то! Дома не поверят.
— А ты
и не видал! Маленький видно, — сказал Лукашка. — У самой у канавы, дядя, — прибавил он серьезно, встряхивая головой. — Шли мы так-то по канаве, как он затрещит, а у
меня ружье в чехле было. Иляска как лопнет…. Да
я тебе покажу, дядя, кое место, — недалече.
Вот дай срок.
Я, брат, все его дорожки знаю. Дядя Мосев! — прибавил он решительно
и почти повелительно уряднику: — пора сменять! —
и, подобрав ружье, не дожидаясь приказания, стал сходить с вышки.
— Ты
вот ничего не видал, дядя, а
я убил зверя, — сказал Лукашка, спуская курок
и вставая неестественно спокойно.
— На охоту тебя поведу, рыбу ловить научу, чеченцев покажу, душеньку хочешь,
и ту доставлю.
Вот я какой человек!..
Я шутник! —
И старик засмеялся. —
Я сяду, отец мой,
я устал. Карга? — прибавил он вопросительно.
— Да что уставщики говорят. У нас, отец мой, в Червленой, войсковой старшина — кунак
мне был. Молодец был, как
и я, такой же. Убили его в Чечнях. Так он говорил, что это всё уставщики из своей головы выдумывают. Сдохнешь, говорит, трава вырастет на могилке,
вот и всё. — Старик засмеялся. — Отчаянный был.
— А Бог е знает! Годов семьдесят есть. Как у вас царица была,
я уже не махонький был.
Вот ты
и считай, много ли будет. Годов семьдесят будет?
— Сгоришь, дурочка,
вот сюда лети, места много, — приговаривал он нежным голосом, стараясь своими толстыми пальцами учтиво поймать ее за крылышки
и выпустить. — Сама себя губишь, а
я тебя жалею.
Ему вдруг с особенною ясностью пришло в голову, что
вот я, Дмитрий Оленин, такое особенное от всех существо, лежу теперь один, Бог знает где, в том месте, где жил олень, старый олень, красивый, никогда может быть не видавший человека,
и в таком месте, в котором никогда никто из людей не сидел
и того не думал.
А
вот как
мне ничего не нужно для счастия!»
И вдруг ему как будто открылся новый свет. «Счастие —
вот чтò, — сказал он сам себе: — счастие в том, чтобы жить для других.
— Право,
мне ничего не стоит, — отвечал Оленин: — возьми,
и ты
мне подаришь что…
Вот и в поход пойдем.
— Ну, Митрий Андреич, спаси тебя Бог. Кунаки будем. Теперь приходи к нам когда. Хоть
и не богатые мы люди, а всё кунака угостим.
Я и матушке прикажу, коли чего нужно: каймаку или винограду. А коли на кордон придешь,
я тебе слуга, на охоту, за реку ли, куда хочешь.
Вот намедни не знал: какого кабана убил! Так по казакам роздал, а то бы тебе принес.
— Ах, mon cher, мой дорогой, как
я обрадовался, узнав, что вы здесь! — начал он на московском-французском языке
и так продолжал, пересыпая свою речь французскими словами. —
Мне говорят: «Оленин». Какой Оленин?
Я так обрадовался…
Вот привела судьба свидеться. Ну, как вы? что? зачем?
— Ну,
вот! Чтò общего? А чтò общего между
мной и Амалией Ивановной? То же самое. Скажете, что грязненьки они, ну это другое дело. A la guerre, comme à la guerre! [На войне — по-военному!]
—
Вот видите, как
я устроился. Славно? Ну, хорошо, что пришли. Уж у них идет работа страшная. Вы знаете, из чего делается пирог? Из теста с свининой
и виноградом. Да не в том сила. Посмотрите-ка, что там кипит!
—
Вот коня вашего променял за рекой! Уж
и конь! Кабардинский лов-тавро. [Тавро завод кабардинских лошадей Лова считается одним из лучших на Кавказе.]
Я охотник.
— Ну, так
вот я вам пешкеш привез, —
и Лукашка распоясался
и снял один из двух кинжалов, которые висели у него на ремне. — За рекой достал.
— Как можно, — кунаки!
Меня так-то за рекой Гирей-хан привел в саклю, говорит: выбирай любое.
Вот я эту шашку
и взял. Такой у нас закон.
—
Вот я девка простая,
я всем расскажу. Что
мне прятаться, — говорила Устенька,
и веселое румяное лицо приняло задумчивое выражение. — Разве
я кому дурно делаю? Люблю его, да
и все тут!
— Славно!
Вот я в станичное пойду, докажу
и отцу скажу. Вишь, хорунжиха какая! Ей одного мало.
— Ведь ничего не было. Да всё равно,
я виноват,
вот я и даю! Только, ради Бога, чтобы никто не знал. Да ничего не было…
Вот ежели бы
я мог сделаться казаком, Лукашкой, красть табуны, напиваться чихирю, заливаться песнями, убивать людей
и пьяным влезать к ней в окно на ночку, без мысли о том, кто
я и зачем
я?
— Да что, надо бы на той неделе сыграть. Мы готовы, — отвечала старуха просто, спокойно, как будто Оленина не было
и нет на свете. —
Я всё для Марьянушки собрала
и припасла. Мы хорошо отдадим. Да
вот немного не ладно. Лукашка-то наш что-то уж загулял очень. Вовсе загулял! Шалит! Намедни приезжал казак из сотни, сказывал, он в Ногаи ездил.
— Неправда,
вот и неправда! Эх, Марка! — Старик расхохотался. — Уж как просил
меня чорт энтот! Поди, говорит, похлопочи. Флинту давал. Нет, Бог с ним!
Я бы обделал, да тебя жалею. Ну, сказывай, где был. —
И старик заговорил по-татарски.
— Ну, прощай, отец мой, — говорил дядя Ерошка. — Пойдешь в поход, будь умней,
меня, старика, послушай. Когда придется быть в набеге или где (ведь
я старый волк, всего видел), да коли стреляют, ты в кучу не ходи, где народу много. А то всё, как ваш брат оробеет, так к народу
и жмется: думает, веселей в народе. А тут хуже всего: по народу-то
и целят.
Я всё, бывало, от народа подальше, один
и хожу:
вот ни разу
меня и не ранили. А чего не видал на своем веку?
Неточные совпадения
Аммос Федорович.
Вот тебе на! (Вслух).Господа,
я думаю, что письмо длинно. Да
и черт ли в нем: дрянь этакую читать.
Бобчинский. Сначала вы сказали, а потом
и я сказал. «Э! — сказали мы с Петром Ивановичем. — А с какой стати сидеть ему здесь, когда дорога ему лежит в Саратовскую губернию?» Да-с. А
вот он-то
и есть этот чиновник.
Хлестаков. Да
вот тогда вы дали двести, то есть не двести, а четыреста, —
я не хочу воспользоваться вашею ошибкою; — так, пожалуй,
и теперь столько же, чтобы уже ровно было восемьсот.
Анна Андреевна. После?
Вот новости — после!
Я не хочу после…
Мне только одно слово: что он, полковник? А? (С пренебрежением.)Уехал!
Я тебе вспомню это! А все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку;
я сейчас».
Вот тебе
и сейчас!
Вот тебе ничего
и не узнали! А все проклятое кокетство; услышала, что почтмейстер здесь,
и давай пред зеркалом жеманиться:
и с той стороны,
и с этой стороны подойдет. Воображает, что он за ней волочится, а он просто тебе делает гримасу, когда ты отвернешься.
Анна Андреевна.
Вот хорошо! а у
меня глаза разве не темные? самые темные. Какой вздор говорит! Как же не темные, когда
я и гадаю про себя всегда на трефовую даму?