Неточные совпадения
Несправедливость явная, потому что старик мне сам по секрету не
раз впоследствии говорил: «Не знаю, подлинно не знаю, за что от общения отметаюсь! если новое начальство новые виды имеет, то стоило только приказать — я готов!» И если при этом вспомнить, сколько этот человек претерпел прежде, нежели место свое получил, то именно можно сказать: великий
был страстотерпец!
На этот
раз ораторами выбраны
были: вице-губернатор — от лица чинов пятого класса, советник губернского правления Звенигородцев — от лица всех прочих чинов, Сеня Бирюков — от лица молодого поколения и, наконец, командир гарнизонного батальона — от имени воинского сословия.
В этот же вечер добрый старик прочитал нам несколько отрывков из вновь написанного им сочинения под названием «Увет молодому администратору», в коих меня особенно поразили следующие истинно вещие слова: «Юный! ежели ты думаешь, что наука сия легка, — разуверься в том! Самонадеянный! ежели ты мечтаешь все совершить с помощью одной необдуманности — оставь сии мечты и склони свое неопытное ухо увету старости и опытности! Перо сие,
быть может, в последний
раз…»
Она сама не прочь
была поврать, но всякий
раз, когда вранье начинало принимать двусмысленный оборот, она, без всякой, впрочем, строптивости, прерывала разговор словами: «Нет! об этом вы, пожалуйста, уж забудьте! это не мое! это все принадлежит моему милому помпадуру!» Одним словом, стояла на страже помпадурова добра.
Однажды — это
было осенним вечером — помпадур, по обыкновению, пришел к Проходимцевой и, по обыкновению же, застал там Надежду Петровну. В этот
раз нервы у ней
были как-то особенно впечатлительны.
Большую часть времени она сидела перед портретом старого помпадура и все вспоминала, все вспоминала. Случалось иногда, что люди особенно преданные успевали-таки проникать в ее уединение и уговаривали ее принять участие в каком-нибудь губернском увеселении. Но она на все эти уговоры отвечала презрительною улыбкой. Наконец это сочтено
было даже опасным. Попробовали призвать на совет надворного советника Бламанже и заставили его еще
раз стать перед ней на колени.
— Ведь этот Данилыч-то из простых
был! Ну да; покойница бабушка рассказывала, что она сама
раз видела, как он к покойной великой княгине Софье Алексеевне… а как Хованский-то
был хорош! Покойница царица Тамара сама говорила мне, что однажды на балу у Матрены Балк…
— Pardon, cher Платон Иваныч, позвольте мне на этот
раз не слушать вас! Я, конечно, сделаю все, что вам угодно
будет мне приказать, но здесь я исключительно в распоряжении дам, — отвечал Митенька, очень грациозно поматывая головкой.
Партия эта
была малочисленна, и сколько ни старался граф попасть в предводители, но успеха не имел, и вместо предводительства всякий
раз был избираем в попечители губернской гимназии.
Два
раза он
был присужден на покаяние в монастырь за нечаянное смертоубийство, но оба
раза приговор остался неисполненным, потому что полиция даже не пыталась, а просто наизусть доносила, что «отставной корнет Яков Филиппов Гремикин находится в тягчайшей болезни».
— Пропинационное право полезно
было бы получить… — еще
раз, и задумчивее прежнего, повторил Цанарцт.
— Господа! необходимо, однако ж, чем-нибудь решить наше дело! — первый прервал молчание тот же Собачкин, — мне кажется, что если мы и на этот
раз не покажем себя самостоятельными, то утратим право
быть твердыми безвозвратно и на веки веков!
Такова
была, в первый
раз по возобновлении, вступительная речь Митеньки.
Стало
быть, тут речи без подлежащего, сказуемого и связки приходятся именно как
раз впору.
Речи эти, ежедневно и регулярно повторяемые, до такой степени остервенили правителя канцелярии, что он, несмотря на всю свою сдержанность и терпкость, несколько
раз покушался крикнуть: «молчать!» И действительно, надо
было войти в кожу этого человека, чтобы понять весь трагизм его положения.
Дмитрий Павлыч остановился, чтобы перевести дух и в то же время дать возможность почтенным представителям сказать свое слово. Но последние стояли, выпучивши на него глаза, и тяжко вздыхали. Городской голова понимал, однако ж, что надобно что-нибудь сказать, и даже несколько
раз раскрывал рот, но как-то ничего у него, кроме «мы, вашество, все силы-меры», не выходило. Таким образом, Митенька вынужден
был один нести на себе все тяжести предпринятого им словесного подвига.
Достаточно
будет, если я на первый
раз скажу вам, что политика может
быть разных родов: может
быть политика здравая и может
быть политика гибельная; может
быть политика, ведущая к наилучшему концу, и может
быть политика, которая ни к чему, кроме расстройства, не приводит.
Это
был некто Златоустов, учитель словесности в семиозерской гимназии, homo scribendi peritus, [Человек, опытный в писании (лат.).] уже несколько
раз помещавший в местной газете статейки о предполагаемых водопроводах и о преимуществе спиртового освещения перед масляным.
Быть может, вы захотите знать, чего я желаю, — в таком случае, прошу
раз навсегда, выслушайте меня внимательно и запомните, что я вам скажу.
На этот
раз, однако ж, содержание задумчивости составляло сомнение. Вчера еще он
был полон сил и веры — и вдруг усомнился.
Как ни старательно он прислушивался к говору толпы, но слова: «помпадур», «закон» — ни
разу не долетели до его слуха. Либо эти люди
были счастливы сами по себе, либо они просто дикие, не имеющие даже элементарных понятий о том, что во всем образованном мире известно под именем общественного благоустройства и благочиния. Долго он не решался заговорить с кем-нибудь, но, наконец, заметил довольно благообразного старика, стоявшего у воза с кожами, и подошел к нему.
То, что происходило перед ним в эту минуту, несомненно происходило в последний
раз, ибо не
было примеров, чтоб помпадур, однажды увядший, вновь расцветал в качестве помпадура.
Да, все, что он теперь
ест, — он
ест в последний
раз, все, что он теперь видит и слышит, — он видит и слышит в последний
раз.
Сегодня, после обеда, онв последний
раз будет играть в ералаш по три копейки (в будущем эта игра ему уже не по средствам); сегодня в последний
раз полициймейстер молодцом подлетит к нему с рапортом, что по городу все обстоит благополучно, сегодня частные пристава в последний
раз сделают под козырек, когда он поедет с прощальным визитом к архиерею.
Однако это
был не сон, и как мы ни ухитрялись отдалить минуту помпадурского отъезда, но, наконец, все-таки
были вынуждены заколоть тельца, чтобы в последний
раз упитать достойного юбиляра.
А если я, сверх того, желал, чтоб эти взносы делались не по принуждению, то опять-таки не затем, чтоб дать поблажку непросвещенной и грубой черни, а затем, что если однажды, в видах скорейшего получения денег, проломить плательщику голову, то он умрет, и в другой
раз казне уже не с кого
будет взыскивать.
Не
раз указывал я, что путей сообщения у нас, можно сказать, не существует, что судоходство наше представляет зрелище в высшей степени прискорбное для сердца всякого истинного патриота, что в торговле главным двигателем является не благородная и вполне согласная с предписаниями политико-экономической науки потребность
быть посредником между потребителем и производителем, а гнусное желание наживы, что земледелие, этот главный источник благосостояния стран, именующих себя земледельческими, не радует земледельца, а землевладельцу даже приносит чувствительное огорчение.
Ей
было почти страшно, когда она в первый
раз шла с предводителем во второй паре в польском (в первой паре шел он с предводительшей).
Сажусь, однако, беру первую попавшуюся под руку газету и приступаю к чтению передовой статьи. Начала нет; вместо него: «Мы не
раз говорили». Конца нет; вместо него: «Об этом поговорим в другой
раз». Средина
есть. Она написана пространно, просмакована, даже не лишена гражданской меланхолии, но, хоть убей, я ничего не понимаю. Сколько лет уж я читаю это «поговорим в другой
раз»! Да ну же, поговори! — так и хочется крикнуть…
— Помни эту клятву, мой друг! — сказал я, — помни, что говорится про клятвы:
раз солгал, в другой солгал, в третий никто уж и не поверит! Ты поклялся, что Паскудск
будет счастлив — так и гони эту линию! «Фюить»-то да «не твое дело» бросить надобно!
Как ты его ни донимай, он все-таки
будет думать, что это не «внутренняя политика», а просто божеское попущение, вроде мора, голода, наводнения, с тою лишь разницею, что на этот
раз воплощением этого попущения является помпадур.
И вдруг его обожгло. Из-за первого же угла, словно из-под земли, вырос квартальный и, гордый сознанием исполненного долга, делал рукою под козырек. В испуге он взглянул вперед: там в перспективе виднелся целый лес квартальных, которые, казалось, только и ждали момента, чтоб вытянуться и сделать под козырек. Он понял, что и на сей
раз его назначение, как помпадура, не
будет выполнено.
— Поймите мою мысль. Прежде, когда письма запечатывались простым сургучом, когда конверты не заклеивались по швам — это, конечно,
было легко. Достаточно
было тоненькой деревянной спички, чтоб навертеть на нее письмо и вынуть его из конверта. Но теперь, когда конверт представляет массу, почти непроницаемую… каким образом поступить? Я неоднократно пробовал употреблять в дело слюну, но, признаюсь, усилия мои ни
разу не
были увенчаны успехом. Получатели писем догадывались и роптали.
Дорогой князь
был очень предупредителен. Он постоянно сажал меня за один стол с собою и кормил только хорошими кушаньями. Несколько
раз он порывался подробно объяснить мне, в чем состоят атрибуты помпадурства; но, признаюсь, этими объяснениями он возбуждал во мне лишь живейшее изумление. Изумление это усугублялось еще тем, что во время объяснений лицо его принимало такое двусмысленное выражение, что я никогда не мог разобрать, серьезно ли он говорит или лжет.
Но я, признаюсь,
был далеко не рад, когда увидел (это
было в первый
раз со времени нашего знакомства), что князь совсем пьян.