Неточные совпадения
Передав запас экономке, Петр Михайлыч отправлялся в гостиную и
садился пить чай
с Настенькой. Разговор у отца
с дочерью почти каждое утро шел такого рода...
Постоянный костюм капитана был форменный военный вицмундир. Курил он, и курил очень много, крепкий турецкий табак, который вместе
с пенковой коротенькой трубочкой носил всегда
с собой в бисерном кисете. Кисет этот вышила ему Настенька и, по желанию его, изобразила на одной стороне казака, убивающего турка, а на другой — крепость Варну. Каждодневно, за полчаса да прихода Петра Михайлыча, капитан являлся, раскланивался
с Настенькой, целовал у ней ручку и спрашивал о ее здоровье, а потом
садился и молчал.
— Я почту для себя приятным долгом… — проговорил Калинович и потом прибавил, обращаясь к Петру Михайлычу: — Не угодно ли
садиться? — а учителям поклонился тем поклоном, которым обыкновенно начальники дают знать подчиненным: «можете убираться»; но те сначала не поняли и не трогались
с места.
«Это звери, а не люди!» — проговорил он,
садясь на дрожки, и решился было не знакомиться ни
с кем более из чиновников; но, рассудив, что для парадного визита к генеральше было еще довольно рано, и увидев на ближайшем доме почтовую вывеску, велел подвезти себя к выходившему на улицу крылечку.
С горизонтом сливался он в полукруглой раме, над которой не возвышалось ни деревца, ни облака, и только посредине прорезывалась высокая дальнего
села колокольня.
Полина
села около него. Князь некоторое время смотрел на нее
с заметным участием.
В четыре часа
с половиной Полина, князь и Калинович
сели за стол.
С крутой и каменистой горы кучер затормозил колеса, и коренные,
сев в хомуты, осторожно спустили.
После этого чайного завтрака все стали расходиться. М-r ле Гран ушел
с своим воспитанником упражняться в гимнастике; княгиня велела перенести свое кресло на террасу, причем князь заметил ей, что не ветрено ли там, но княгиня сказала, что ничего — не ветрено. Нетльбет перешла тоже на террасу, молча
села и,
с строгим выражением в лице, принялась вышивать бродери. После того князь предложил Калиновичу, если он не устал, пройтись в поле. Тот изъявил, конечно, согласие.
— Monsieur Калинович, не
с той стороны
садитесь! — воскликнул ле Гран.
— Нет, не строгий, а дельный человек, — возразил князь, — по благородству чувств своих — это рыцарь нашего времени, — продолжал он,
садясь около судьи и ударяя его по коленке, — я его знаю
с прапорщичьего чина; мы
с ним вместе делали кампанию двадцать восьмого года, и только что не спали под одной шинелью. Я когда услышал, что его назначили сюда губернатором, так от души порадовался. Это приобретение для губернии.
В продолжение всего этого разговора
с них не спускала глаз не танцевавшая и сидевшая невдалеке Полина. Еще на террасе она заметила взгляды Калиновича на княжну; но теперь, еще более убедившись в своем подозрении, перешла незаметно в гостиную,
села около князя и, когда тот к ней обернулся, шепнула ему что-то на ухо.
— Что ж, если я хочу, если это доставляет мне удовольствие? — отвечала она, и когда кушанье было подано,
села рядом
с ним, наливала ему горячее и переменяла даже тарелки. Петр Михайлыч тоже не остался праздным: он собственной особой слазил в подвал и, достав оттуда самой лучшей наливки-лимоновки, которую Калинович по преимуществу любил, уселся против молодых людей и стал смотреть на них
с каким-то умилением. Калиновичу, наконец, сделалось тяжело переносить их искреннее радушие.
— Ну, так
садитесь! — произнес математик, подвигая одной рукой увесистый стул, а другой доставая
с окна деревянную кружку
с квасом, которую и выпил одним приемом до дна.
Накануне своего отъезда Калинович совершенно переселился
с своей квартиры и должен был ночевать у Годневых. Вечером Настенька в первый еще раз, пользуясь правом невесты,
села около него и, положив ему голову на плечо, взяла его за руку. Калинович не в состоянии был долее выдержать своей роли.
Калинович
сел на диван и решился по крайней мере
с половым поговорить о самом себе.
— Позвольте! — проговорил басом барин и нецеремонно опустился на диванчик рядом
с молоденькой дамой, между тем как жена его, тяжело дыша и пыхтя, перелезла почти через колени Калиновича и
села к окну.
Разобрав свои вещи, он сейчас же
сел у окна и стал глядеть
с жадным любопытством на улицу: там сновали уже туда и сюда экипажи, шли пешеходы, проехал взвод казаков, провезли, по крайней мере на десяти лошадях, какую-то машину.
Придя туда, они
сели к окну, в сторонке, чтоб не быть очень на виду. Калинович велел подать два обеда и бутылку вина. Он несколько затруднялся, каким бы образом и
с чего начать разговор; но Дубовский сам предупредил его.
— Почему ж перед смертью? — проговорила дама, возвратившись
с дитятей на руках и
садясь в некотором отдалении. Все мускулы лица ее при этих словах как-то подернуло.
Немец церемонно
сел и
с непритворным участием начал на него смотреть.
— Что это вы, Петербургу, видно, дань платите? — продолжал Белавин,
садясь и опираясь на свою
с золотым набалдашником трость.
— Давно, друг мой, — сказала Настенька и, поцеловав еще раз Калиновича,
села разливать чай. — Ах, какие гадкие чашки! — говорила она, тщательно обмывая
с чашек грязь. — И вообще, cher ami, посмотри, как у тебя в комнате грязно и нехорошо! При мне этого не будет: я все приведу в порядок.
— Этого не смейте теперь и говорить. Теперь вы должны быть счастливы и должны быть таким же франтом, как я в первый раз вас увидела — я этого требую! — возразила Настенька и, напившись чаю, опять
села около Калиновича. — Ну-с, извольте мне рассказывать, как вы жили без меня в Петербурге: изменяли мне или нет?
Если, говорю, я оставляю умирающего отца, так это нелегко мне сделать, и вы, вместо того чтоб меня хоть сколько-нибудь поддержать и утешить в моем ужасном положении, вы вливаете еще мне яду в сердце и хотите
поселить недоверие к человеку, для которого я всем жертвую!» И сама, знаешь, горько-горько заплакала; но он и тут меня не пожалел, а пошел к отцу и такую штучку подвел, что если я хочу ехать, так чтоб его
с собой взяла, заступником моим против тебя.
— Как я рад, что имею счастие… — начал он
с запинкою и
садясь около своего нового знакомого. — Яков Васильич, может быть, говорил вам…
— Ну-с, давайте нам поесть чего-нибудь, — продолжал князь,
садясь с приемами бывалого человека на диван, — только, пожалуйста, не ваш казенный обед, — прибавил он.
— Monsieur Калинович! — представила она его старику и назвала потом того фамилию, по которой Калинович узнал одно из тех внушительных имен, которые невольно заставляют трепетать сердца маленьких смертных. Не без страха, смешанного
с уважением, поклонился он старику и
сел в почтительной позе.
Про героя моего я по крайней мере могу сказать, что он искренно и глубоко страдал: как бы совершив преступление, шел он от князя по Невскому проспекту, где тут же встречалось ему столько спокойных и веселых господ, из которых уж, конечно, многие имели на своей совести в тысячу раз грязнейшие пятна. Дома Калинович застал Белавина, который сидел
с Настенькой. Она была в слезах и держала в руках письмо. Не обратив на это внимания, он молча пожал у приятеля руку и
сел.
Часа в два молодые обыкновенно
садились в карету и отправлялись
с визитами, результатом которых в их мраморной вазе появились билетики: Comte Koulgacoff [Граф Кулгаков (франц...
— Слушаю-с, — проговорил Калинович и ушел. Приятная улыбка, которая оживляла лицо его в продолжение всего визита, мгновенно исчезла, когда он
сел в экипаж; ему хотелось хоть бы пьяным напиться до бесчувствия, чтоб только не видеть и не понимать, что вокруг него происходило. Дома, как нарочно, вышла ему навстречу Полина в новом ваточном платье для гулянья и спрашивала: «Хороша ли она?»
А когда этого нет, так и нечего на зеркало пенять: значит, личико криво! — заключил Белавин
с одушевлением и
с свободой человека, привыкшего жить в обществе, отошел и
сел около одной дамы.
— Очень рад, любезнейший Яков Васильич, познакомиться
с вами, — встретил его тот несколько обязательным тоном, но в то же время сейчас любезно предложил ему стул и сам
сел.
Прохоров последовал за ним, губернатор, поговоря
с ним несколько минут на лестнице,
сел в экипаж.
Стулья между тем так были поставлены, что вице-губернатор непременно должен был
сесть рядом
с губернатором; но он, легонько повернувшись на каблуках, подошел и
сел около хозяйки в кресло, которое, собственно, предназначено было для губернаторши, но которая не успела еще занять его.
— Господа! На все это я могу ответить только драгоценным для нас изречением: «Разумейте, языцы, яко
с нами бог!» — бухнул он ни к
селу ни к городу.
— Ну,
садись! — говорила Настенька, силясь своей рукой достать и подвинуть Калиновичу стул; но Михеич предупредил ее:
с ловкостью театрального лакея он подставил самое покойное кресло и
с такой же ловкостью отошел и стал на свое место.
Молоденькая прокурорша и молоденькая жена чиновника особых поручений, гулявшие по обыкновению вместе, первые это заметили и вспыхнули от стыда; а жена председателя уголовной палаты, некогда столь обеспокоившаяся отставкою прежнего начальника губернии, в этот раз
с каким-то неистовством выбежала из сада,
села на пролетку и велела себя везти вслед за губернаторским экипажем.
Калинович
сел и
с какой-то грустной нежностью смотрел на нее…
Капитан
с обычным приемом раскланялся и,
сев несколько поодаль, потупил глаза. За несколько еще дней перед тем он имел очень длинный разговор
с Калиновичем в кабинете, откуда вышел если не опечаленный, то очень расстроенный. Возвратившись домой, он как-то особенно моргал глазами.