Неточные совпадения
Будучи родом из каких-то немок, она, впрочем,
ни на каком языке, кроме русского, пикнуть не умела.
Во все время, покуда кутит муж, Экзархатова убегала к соседям; но когда он приходил в себя, принималась его, как ржа железо,
есть, и достаточно
было ему сказать одно слово — она пустит в него чем
ни попало, растреплет
на себе волосы, платье и побежит к Петру Михайлычу жаловаться, прямо ворвется в смотрительскую и кричит...
— Какие бы они
ни были люди, — возразил, в свою очередь, Петр Михайлыч, — а все-таки ему не следовало поднимать носа. Гордость
есть двух родов: одна благородная — это желание
быть лучшим, желание совершенствоваться; такая гордость — принадлежность великих людей: она подкрепляет их в трудах, дает им силу поборать препятствия и достигать своей цели. А эта гордость — поважничать перед маленьким человеком — тьфу! Плевать я
на нее хочу; зачем она? Это гордость глупая, смешная.
«Это звери, а не люди!» — проговорил он, садясь
на дрожки, и решился
было не знакомиться
ни с кем более из чиновников; но, рассудив, что для парадного визита к генеральше
было еще довольно рано, и увидев
на ближайшем доме почтовую вывеску, велел подвезти себя к выходившему
на улицу крылечку.
Те думали, что новый смотритель подарочка хочет, сложились и общими силами купили две головки сахару и фунтика два чаю и принесли все это ему
на поклон, но
были, конечно, выгнаны позорным образом, и потом, когда в следующий четверг снова некоторые мальчики не явились, Калинович
на другой же день всех их выключил — и
ни просьбы,
ни поклоны отцов не заставили его изменить своего решения.
Вообще Флегонт Михайлыч в последнее время начал держать себя как-то странно. Он
ни на шаг обыкновенно не оставлял племянницы, когда у них бывал Калинович: если Настенька сидела с тем в гостиной — и он
был тут же; переходили молодые люди в залу — и он,
ни слова не говоря, а только покуривая свою трубку, следовал за ними; но более того ничего не выражал и не высказывал.
— И между тем, — продолжал Калинович, опять обращаясь более к Настеньке, — я жил посреди роскоши, в товариществе с этими глупыми мальчишками, которых окружала любовь, для удовольствия которых изобретали всевозможные средства… которым
на сто рублей в один раз покупали игрушек, и я обязан
был смотреть, как они играют этими игрушками, не смея дотронуться
ни до одной из них.
Как нарочно все случилось: этот благодетель мой, здоровый как бык, вдруг
ни с того
ни с сего помирает, и пока еще он
был жив, хоть скудно, но все-таки совесть заставляла его оплачивать мой стол и квартиру, а тут и того не стало: за какой-нибудь полтинник должен
был я бегать
на уроки с одного конца Москвы
на другой, и то слава богу, когда еще
было под руками; но проходили месяцы, когда сидел я без обеда, в холодной комнате, брался переписывать по гривеннику с листа, чтоб иметь возможность купить две — три булки в день.
— Но при всех этих сумасбродствах, — снова продолжал он, — наконец, при этом страшном характере, способном совершить преступление, Сольфини
был добрейший и благороднейший человек. Например, одна его черта: он очень любил ходить в наш собор
на архиерейскую службу, которая напоминала ему Рим и папу. Там обыкновенно
на паперти встречала его толпа нищих. «А, вы, бедные, — говорил он, — вам нечего кушать!» — и все, сколько с ним
ни было денег, все раздавал.
После обеда перешли в щегольски убранный кабинет,
пить кофе и курить. М-lle Полине давно уж хотелось иметь уютную комнату с камином, бархатной драпировкой и с китайскими безделушками; но сколько она
ни ласкалась к матери, сколько
ни просила ее об этом, старуха, израсходовавшись
на отделку квартиры, и слышать не хотела. Полина, как при всех трудных случаях жизни, сказала об этом князю.
— Отчего это Полина не вздумает подарить мне
на память любви колечко, которое лежит у ней в шкапу в кабинете; солитер с крупную горошину; за него решительно можно помнить всю жизнь всякую женщину, хоть бы у ней не
было даже
ни одного ребра.
Чувство ожидаемого счастья так овладело моим героем, что он не в состоянии
был спокойно досидеть вечер у генеральши и раскланялся. Быстро шагая, пошел он по деревянному тротуару и принялся даже с несвойственною ему веселостью насвистывать какой-то марш, а потом с попавшимся навстречу Румянцовым раскланялся так радушно, что привел того в восторг и в недоумение. Прошел он прямо к Годневым, которых застал за ужином, и как
ни старался принять спокойный и равнодушный вид,
на лице его
было написано удовольствие.
Калинович еще раз поклонился, отошел и пригласил Полину. Та пожала ему с чувством руку. Визави их
был m-r ле Гран, который танцевал с хорошенькой стряпчихой. Несмотря
на счастливое ее положение, она заинтересовала француза донельзя: он с самого утра за ней ухаживал и беспрестанно смешил ее, хоть та
ни слова не говорила по-французски, а он очень плохо говорил по-русски, и как уж они понимали друг друга — неизвестно.
Будь у вас, с позволения сказать, любовница, с которой вы прожили двадцать лет вашей жизни, и вот вы, почти старик, говорите: «Я
на ней женюсь, потому что я ее люблю…» Молчу,
ни слова не могу сказать против!..
После шести и семи часов департаментских сидений, возвратившись домой, вы разве годны
будете только
на то, чтоб отправиться в театр похохотать над глупым водевилем или пробраться к знакомому поиграть в копеечный преферанс; а вздумаете соединить то и другое, так, пожалуй, выйдет еще хуже, по пословице: за двумя зайцами погнавшись, не поймаешь
ни одного…
Калинович обрадовался. Немногого в жизни желал он так, как желал в эту минуту, чтоб Настенька вышла по обыкновению из себя и в порыве гнева сказала ему, что после этого она не хочет
быть ни невестой его,
ни женой; но та оскорбилась только
на минуту, потому что просила сделать ей предложение очень просто и естественно, вовсе не подозревая, чтоб это могло
быть тяжело или неприятно для любившего ее человека.
— Коли злой человек, батюшка, найдет, так и тройку остановит. Хоть бы наше теперь дело: едем путем-дорогой, а какую защиту можем сделать?
Ни оружия при себе не имеешь… оробеешь… а он, коли
на то пошел, ему себя не жаль, по той причине, что в нем — не к ночи
будь сказано — сам нечистой сидит.
Между тем начинало становиться темно. «Погибшее, но милое создание!» — думал Калинович, глядя
на соседку, и в душу его запало не совсем, конечно, бескорыстное, но все-таки доброе желание: тронуть в ней, может
быть давно уже замолкнувшие, но все еще чуткие струны, которые, он верил, живут в сердце женщины, где бы она
ни была и чем бы
ни была.
Нет в них этого, потому что они неспособны
на то
ни по уму,
ни по развитию,
ни по натуришке, которая давно выродилась; а страдают, может
быть, от дурного пищеварения или оттого, что нельзя ли где захватить и цапнуть денег, или перепихнуть каким бы то
ни было путем мужа в генералы, а вы им навязываете тонкие страдания!
Невдалеке от нее помещался плешивый старичок, один из тех петербургско-чухонских типов, которые своей наружностью ясно говорят, что они никогда не
были умны,
ни красивы и никаких никогда возвышенных чувств не имели, а так — черт знает с чем прожили
на свете — разве только с тем, что поведения
были трезвого.
Из двух зол, мне казалось, я выбирал для тебя лучшее:
ни тоска обманутой любви,
ни горесть родных твоих,
ни худая огласка, которая, вероятно, теперь идет про тебя, ничего не в состоянии сравниться с теми мучениями,
на которые бы ты
была обречена, если б я остался и сделался твоим мужем.
Сколько
ни был он рад приезду Настеньки, но в глубине души его уже шевельнулся отвратительный вопрос: «Как же и
на что мы
будем жить?»
Благодаря свободе столичных нравов положение их не возбуждало
ни с какой стороны
ни толков,
ни порицаний, тем более, что жили они почти уединенно. У них только бывали Белавин и молодой студент Иволгин. Первого пригласил сам Калинович, сказав еще наперед Настеньке: «Я тебя, друг мой, познакомлю с одним очень умным человеком, Белавиным. Сегодня зайду к нему, и он, вероятно, как-нибудь вечерком завернет к нам». Настеньке
на первый раз
было это не совсем приятно.
Самые искренние его приятели в отношении собственного его сердца знали только то, что когда-то он
был влюблен в девушку, которой за него не выдали, потом
был в самых интимных отношениях с очень милой и умной дамой, которая умерла;
на все это, однако, для самого Белавина прошло, по-видимому, легко; как будто
ни одного дня в жизни его не существовало, когда бы он
был грустен, да и повода как будто к тому не
было, — тогда как героя моего, при всех свойственных ему практических стремлениях, мы уже около трех лет находим в истинно романтическом положении.
По этому случаю разная, конечно, идет тут болтовня, хотя, разумеется, с ее стороны ничего нельзя предположить серьезного: она слишком для этого молода и слишком большого света; но как бы то
ни было, сильное имеет
на него влияние, так что через нее всего удобнее
на него действовать, — а она довольно доступна для этого: помотать тоже любит, должишки делает; и если за эту струнку взяться, так многое можно разыграть.
— Хорошо, смотрите — я вам верю, — начал он, — и первое мое слово
будет: я купец, то
есть человек, который
ни за какое дело не возьмется без явных барышей; кроме того, отнимать у меня время, употребляя меня
на что бы то
ни было, все равно, что брать у меня чистые деньги…
Условливается это, конечно, отчасти старым знакомством, родственными отношениями, участием моим во всех ихних делах, наконец, установившеюся дружбой в такой мере, что
ни один человек не приглянулся Полине без того, что б я не знал этого, и уж, конечно, она никогда не сделает такой партии, которую бы я не опробовал; скажу даже больше: если б она, в отношении какого-нибудь человека,
была ни то
ни се, то и тут в моей власти подлить масла
на огонь — так?
У меня своих четверо ребят, и если б не зарабатывал копейки, где только можно, я бы давным-давно
был банкрот; а перед подобной логикой спасует всякая мораль, и как вы хотите, так меня и понимайте, но это дело иначе
ни для вас,
ни для кого в мире не сделается! — заключил князь и, утомленный, опустился
на задок кресла.
Все ваши мечты
были направлены
на приобретение каким бы то
ни было путем благоустроенных имений, каменных домов и очаровательных дач.
Кто не знает, с какой силой влюбляются пожилые, некрасивые и по преимуществу умные девушки в избранный предмет своей страсти, который дает им
на то какой бы
ни было повод или право?
Он передал это князю, который, в свою очередь, тоже хорошо понимая настоящую сущность, начал употреблять всевозможные уловки, чтоб задержать Полину у ней
на квартире, беспрестанно возил ее по магазинам, и когда она непременно хотела
быть у Калиновича, то
ни на одну секунду не оставлял ее с ним вдвоем, чтоб не дать возможности выражаться и развиваться ее нежности.
Надобно
было иметь нечеловеческое терпенье, чтоб снести подобный щелчок. Первое намерение героя моего
было пригласить тут же кого-нибудь из молодых людей в секунданты и послать своему врагу вызов; но дело в том, что, не
будучи вовсе трусом, он в то же время дуэли считал решительно за сумасшествие. Кроме того, что бы
ни говорили, а направленное
на вас дуло пистолета не безделица — и все это из-за того, что не питает уважение к вашей особе какой-то господин…
Наконец, последняя и самая серьезная битва губернатора
была с бывшим вице-губернатором, который вначале
был очень удобен, как человек совершенно бессловесный, бездарный и выведенный в люди потому только, что женился
на побочной внуке какого-то вельможи, но тут вдруг, точно белены объевшись, начал,
ни много
ни мало, теснить откуп, крича и похваляясь везде, что он уничтожит губернатора с его целовальниками, так что некоторые слабые умы поколебались и почти готовы
были верить ему, а несколько человек неблагонамеренных протестантов как-то уж очень смело и весело подняли голову — но ненадолго.
Сидевшая с ним рядом Полина тоже постарела и
была худа, как мумия. Во всю последнюю станцию Калинович
ни слова не проговорил с женой и вообще не обращал
на нее никакого внимания. У подъезда квартиры, когда он стал выходить из экипажа, соскочивший с своего тарантаса исправник хотел
было поддержать его под руку.
Совратителей, говорят, и сейчас же указывают вам
на богатого мужика или купца; он, говорят, пользуется уважением; к нему народу много ходит по торговле, по знакомству; но чтоб он
был действительно совратителем — этого еще
ни одним следствием не доказано, а только
есть в виду какой-нибудь донос, что вот такая-то девка, Марья Григорьева, до пятидесяти лет ходила в православную церковь, а
на шестидесятом перестала, и совратил ее какой-нибудь Федор Кузьмич — только!
На такого рода любезность вице-губернаторша также не осталась в долгу и, как
ни устала с дороги, но дня через два сделала визит губернаторше, которая продержала ее по крайней мере часа два и, непременно заставивши
пить кофе, умоляла ее, бога ради,
быть осторожною в выборе знакомств и даже дала маленький реестр тем дамам, с которыми можно еще
было сблизиться.
Но, как бы
ни было, вечер он проектировал все-таки с большим расчетом; только самые интимные и нужные люди
были приглашены: губернатор с губернаторшей и с адъютантом, вице-губернатор с женой, семейство председателя казенной палаты, прокурор с двумя молодыми правоведами, прекрасно говорившими по-французски, и, наконец, инженерный поручик,
на всякий случай, если уж обществу
будет очень скучно, так чтоб заставить его играть
на фортепьяно — и больше никого.
Губернаторша взглянула
на инженерного поручика, который еще поутру только рассказывал ей, как замечательный случай, что вице-губернаторша, выезжавшая везде,
ни разу еще не
была ни у княгини,
ни у дочери ее.
Уединенно пришлось ей сидеть в своем замкоподобном губернаторском доме, и общественное мнение явно уже склонилось в пользу их врага, и началось это с Полины, которая вдруг,
ни с того
ни с сего, найдена
была превосходнейшей женщиной,
на том основании, что при таком состоянии, нестарая еще женщина, она решительно не рядится, не хочет жить в свете, а всю себя посвятила семейству; но что, собственно, делает она в этой семейной жизни — никто этого не знал, и даже поговаривали, что вряд ли она согласно живет с мужем, но хвалили потому только, что надобно же
было за что-нибудь похвалить.
Вице-губернатор всех их вызвал к себе и объявил, что если они не станут заниматься думскими делами и не увеличат городских доходов, то выговоров он не
будет делать, а перепечатает их лавки, фабрики, заводы и целый год не даст им
ни продать,
ни купить
на грош, и что простотой и незнанием они не смели бы отговариваться, потому что каждый из них такой умный плут, что все знает.
— Послушайте, — начал он, — чтоб прекратить ваши плутни с несчастными арестантами, которых вы употребляете в свою пользу и посылаете
на бесплатную работу к разным господам… которые, наконец, у вашей любовницы чистят двор и помойные ямы… то чтоб с этой минуты
ни один арестант никуда не
был посылаем!
Сами, может
быть, ваше превосходительство, изволите знать: у других из их званья по два, по три за раз бывает, а у нас, что-что при театре состоим, живем словно в монастыре: мужского духу в доме не слыхать, сколь
ни много
на то соискателей, но
ни к кому как-то из них наша барышня желанья не имеет.
— Говорили, разумеется, что ты взяток не берешь, что человек очень умный, знающий, но деспот и строгий без милосердия… Что общество ты ненавидишь и что в театре ты, вероятно,
ни разу не
будешь, потому что предпочитаешь казни
на площади сценическим представлениям; словом, все похвалы
были очень серьезные, а обвинения — сущий вздор,
на который я тебе советую не обращать никакого внимания, — присовокупила Настенька, снова заметив, что последние слова
были неприятны Калиновичу.
Автору, например, совершенно известно, что уездный судья Бобков, уже несколько лет имевший обыкновение
пить перед обедом по восьми и перед ужином по десяти рюмок водки, целые два дня перед тем не употреблял
ни капли, чтоб не дохнуть каким-нибудь образом
на начальника губернии этим неприятно пахучим напитком.
Пора молодости, любви и каких бы то
ни было новых сердечных отношений для него давно уже миновалась, а служебную деятельность, которая
была бы теперь свойственна его возрасту и могла бы вызвать его снова
на борьбу, эту деятельность он должен
был покинуть навсегда и, как подстреленный орел, примкнув к числу недовольных, скромно поселиться вместе с Настенькой и капитаном в Москве.