Неточные совпадения
— Ну, как вы не знаток!.. — возразил Янсутский и затем прибавил: — Как, однако, много времени
прошло с
тех пор, как я имел честь познакомиться с вами за границей… Лет пятнадцать, кажется?
Когда она находится в покое,
то венозная кровь,
проходя чрез нее, сохраняет в себе семь с половиной процентов кислорода, но раз я ее двинул, привел в движение…
—
Ходить, сударыня, могу, а танцевать не умею, — отвечал
тот.
Можно судить, что сталось с ним: не говоря уже о потере дорогого ему существа, он вообразил себя убийцей этой женщины, и только благодаря своему сильному организму он не
сошел с ума и через год физически совершенно поправился; но нравственно, видимо, был сильно потрясен: заниматься чем-нибудь он совершенно не мог, и для него началась какая-то бессмысленная скитальческая жизнь: беспрерывные переезды из города в город, чтобы хоть чем-нибудь себя занять и развлечь; каждодневное читанье газетной болтовни; химическим способом приготовленные обеды в отелях; плохие театры с их несмешными комедиями и смешными драмами, с их высокоценными операми, в которых постоянно появлялись
то какая-нибудь дива-примадонна с инструментальным голосом,
то необыкновенно складные станом тенора (последних, по большей части, женская половина публики года в три совсем порешала).
Совершенно уверен был в
том!..» А между
тем, скрывая от всех, он
ходил в Казанский собор, когда там никого не было народу, становился на колени перед образом Казанской божьей матери и горячо молился: «Богородица, богородица, я в тебя не верил прежде, а теперь верую и исповедаю тя! — говорил он, колотя себя в грудь и сворачивая несколько в «славянский тон».
— Это такие, я тебе скажу, мошенники, — говорил он,
ходя с азартом по комнате, в
то время как Бегушев полулежал на диване и с любопытством слушал его, — такие, что… особенно Янсутский. (На последнего граф очень злился за дочь.) Все знают, что он вместе обделывал разные штуки с Хмуриным, а выходит чист, как новорожденный младенец… Следователь, надобно отдать ему честь, умел читать душу у всех нас; но Янсутский и
тому отводил глаза: на все у него нашлось или расписочка от Хмурина, или приказ Хмурина!
Когда Бегушев подъехал к даче Тюменева,
то был немного удивлен, что на террасе никого не было. Обыкновенно в этот час Тюменев и Мерова всегда сидели на ней. Он хотел через дверь террасы
пройти во внутренние комнаты, но она оказалась запертою. Бегушев пошел через двор.
Лакей быстро побежал наверх к графу, который, по решительному отсутствию денег, несколько дней не выходил из дома, а все время употреблял на
то, что читал скабрезные французские романы, отрытые им в библиотеке Бегушева. На приглашение хозяина он немедленно
сошел к нему.
Когда они разместились,
то мимо их
прошел волосатый художник.
Перехватов после
того отошел от него и стал
ходить по столовой, встречаясь, здороваясь и перекидываясь словами со множеством своих знакомых.
— Я все видел! — закричал было Долгов и остановился, потому что Бегушев в это время порывисто встал из-за стола. Никто не понимал, что такое с ним. Дело в
том, что доктор,
пройдя несколько раз по столовой, подошел опять к Домне Осиповне и сказал ей негромко несколько слов. Она в ответ ему кивнула головой и поднялась со стула.
В
тот же самый день, часов в одиннадцать утра, Бегушев решился
сходить и в квартал, в надежде, что там не узнает ли чего-нибудь о бедных.
Бегушев пошел в Загрябовский переулок,
прошел его несколько раз, но дома Друшелева нигде не было; наконец, он совершенно случайно увидел в одном из дворов, в самом заду его, дощечку с надписью: «3-й квартал». Дом же принадлежал Дреймеру, а не Друшелеву, как назвал его городовой. Когда Бегушев вошел в ворота,
то на него кинулись две огромные шершавые и, видимо, некормленые собаки и чуть было не схватили за пальто, так что он, отмахиваясь только палкой, успел добраться до квартала.
Бегушев после
того ушел к себе в диванную. Нетерпение отражалось во всем существе его: он
то садился на диван,
то ложился на нем,
то вставал и
ходил по комнате, заглядывая каждоминутно в окна; не было никакого сомнения, что так нетерпеливо он поджидал графа Хвостикова.
Тот, наконец, вернулся.
Когда Домна Осиповна в сопровождении его
проходила в столовую,
то в ее походке, в ее богатом туалете, в убранстве чайного стола, на котором блестел серебряный самовар, так и чувствовалось пятимиллионное состояние. Домна Осиповна села на особо приготовленное для нее кресло.
Долгов, прочитав письма, решился лучше не дожидаться хозяина: ему совестно было встретиться с ним.
Проходя, впрочем, переднюю и вспомнив, что в этом доме живет и граф Хвостиков, спросил, дома ли
тот? Ему отвечали, что граф только что проснулся. Долгов
прошел к нему. Граф лежал в постели, совершенно в позе беспечного юноши, и с первого слова объявил, что им непременно надобно ехать вечером еще в одно место хлопотать по их делу. Долгов согласился.
Эта мысль так его расстроила, что он был не в состоянии оставаться долее в своей конторе и уехал домой. Там его встретила Агаша, взятая им после смерти Олухова аки бы в качестве экономки, но в сущности совершенно на
том же положении, на каком она была и у
того. Грохов
прошел в свою спальню и лег в постель.
— Здравствуйте! — пробасил
тот, протягивая Бегушеву руку. — Вот вы желали помогать бедным, — продолжал священник
тем же басовым и монотонным голосом, — вчера я
ходил причащать одну даму… вероятно, благородного происхождения, и живет она — умирающая, без всякой помощи и средств — у поганой некрещеной жидовки!
Та отворилась, издав резкий, дребезжащий звонок, и вместе с
тем шлепнулся стоящий у дверей и умевший еще только
ходить около стен черномазый, курчавый жиденок и заревел благим матом.
Слух о переезде Елизаветы Николаевны в дом к Александру Ивановичу дошел, наконец, и до графа, спавшего крепчайшим сном после всех перенесенных им накануне хлопот и неприятностей. Известие это до
того было неожиданно для него, что он
сошел вниз узнать, вследствие чего произошла такая перемена.
Домну Осиповну привели, наконец, в комнату приятельницы; гостья и хозяйка сначала обнялись, расцеловались и потом обе расплакались: кто из них несчастнее был в эти минуты — нищая ли Мерова, истерзанная болезнью, или Домна Осиповна, с каждым днем все более и более теряющая перья из своего величия, — сказать трудно; еще за год перед
тем Домна Осиповна полагала, что она после долгой борьбы вступила в сад, исполненный одних только цветов радости, а ей пришлось наскочить на тернии, более колючие, чем когда-либо случалось
проходить.
— Послушай, Маремьяша, — сказал он, когда
та явилась, —
сходи ты к одной госпоже Перехватовой… живет она на Никитской, в собственном доме…
Неточные совпадения
Городничий. Ну, а что из
того, что вы берете взятки борзыми щенками? Зато вы в бога не веруете; вы в церковь никогда не
ходите; а я, по крайней мере, в вере тверд и каждое воскресенье бываю в церкви. А вы… О, я знаю вас: вы если начнете говорить о сотворении мира, просто волосы дыбом поднимаются.
Ой! ночка, ночка пьяная! // Не светлая, а звездная, // Не жаркая, а с ласковым // Весенним ветерком! // И нашим добрым молодцам // Ты даром не
прошла! // Сгрустнулось им по женушкам, // Оно и правда: с женушкой // Теперь бы веселей! // Иван кричит: «Я спать хочу», // А Марьюшка: — И я с тобой! — // Иван кричит: «Постель узка», // А Марьюшка: — Уляжемся! — // Иван кричит: «Ой, холодно», // А Марьюшка: — Угреемся! — // Как вспомнили
ту песенку, // Без слова — согласилися // Ларец свой попытать.
— А потому терпели мы, // Что мы — богатыри. // В
том богатырство русское. // Ты думаешь, Матренушка, // Мужик — не богатырь? // И жизнь его не ратная, // И смерть ему не писана // В бою — а богатырь! // Цепями руки кручены, // Железом ноги кованы, // Спина… леса дремучие //
Прошли по ней — сломалися. // А грудь? Илья-пророк // По ней гремит — катается // На колеснице огненной… // Все терпит богатырь!
Влас наземь опускается. // «Что так?» — спросили странники. // — Да отдохну пока! // Теперь не скоро князюшка //
Сойдет с коня любимого! // С
тех пор, как слух
прошел, // Что воля нам готовится, // У князя речь одна: // Что мужику у барина // До светопреставления // Зажату быть в горсти!..
Я сам уж в
той губернии // Давненько не бывал, // А про Ермилу слыхивал, // Народ им не бахвалится, //
Сходите вы к нему.