Неточные совпадения
— Не знаю-с,
есть ли в ней цивилизующая сила; но знаю, что мне ваша торговля сделалась противна до омерзения. Все стало продажное: любовь, дружба, честь,
слава! И вот что меня, по преимуществу, привязывает к этой госпоже, — говорил Бегушев, указывая снова на портрет Домны Осиповны, — что она обеспеченная женщина, и поэтому ни я у ней и ни она у меня не находимся на содержании.
Он немедля приказал их взять к черту,
послал в магазин и велел оттуда принести прежде еще им виденные там четыре очень дорогие, из белой бронзы, многосвечные шандалы и купил их — с тем, чтобы после отпразднования они
были отправлены к m-me Меровой.
— Верно-с определено! — подтвердил тот с своей стороны. — Хоть теперь тоже это дело (называть я его не
буду, сами вы догадаетесь — какое): пишут они бумагу, по-ихнему очень умную, а по-нашему — очень глупую;
шлют туда и заверяют потом, что там оскорбились, огорчились; а все это вздор — рассмеялись только… видят, что, — сказать это так, по-мужицки, — лезут парни к ставцу, когда их не звали к тому.
— Отворачивайте, батюшка!
Идите с богом!.. Стану я эти поганки
есть!.. — отозвался гость.
— Какое немножко!.. В Сибири-то живет — привык, словно медведь в лесу, по пословице: «Гнет дуги — не парит, сломает — не тужит…» Вашему, должно
быть, супругу от него все наследство
пойдет? — спросил Хмурин.
Что касается до предложения некоторых друзей его
идти по выборам и сделать из себя представителя земских сил, Бегушев только ядовито улыбался и отвечал: «Стар я-с и мало знаю мою страну!» В сущности же он твердо
был убежден, что и сделать тут ничего нельзя, потому что на ложку дела всегда бывает целая бочка болтовни и хвастовства!
— Вы никак не должны
были с ним говорить!.. Он хоть человек не глупый, но слишком неблаговоспитанный! Если у вас
есть с ним какое-нибудь дело, то вы должны
были поверенного вашего
послать к нему!.. На это
есть стряпчие и адвокаты.
Бегушев побагровел от злости. Он убежден
был, что графа принял Прокофий, и принял с умыслом, а не просто. Первым его движением
было идти и избить Прокофия до полусмерти, но от этого он, как и всегда, удержался, только лицо его оставалось искаженным от гнева. Граф Хвостиков, заметивший это и относя неудовольствие хозяина к себе, сконфузился и почти испугался.
— А говорю вообще про дворянство; я же —
слава богу! — вон у меня явилась способность писать проекты; я их более шести написал, один из них уже и утвержден, так что я недели через две пятьдесят тысяч за него получу; но комизм или, правильнее сказать, драматизм заключается в том, что через месяц я
буду иметь капитал, которого, вероятно, хватит на всю остальную мою жизнь, но теперь сижу совершенно без денег, и взять их неоткуда: у дочери какой
был маленький капиталец, перебрал весь; к этим же разным торгашам я обращаться не хочу, потому что люблю их держать в почтительном отдалении от себя, чтобы они мне
были обязаны, а не я им!
— Не знаю, я сейчас
пойду и расспрошу горничную, — проговорила Домна Осиповна и хотела
было идти.
Сам он, разумеется, не
пошел, а
послал одного из лакеев, и через несколько минут к Домне Осиповне вышел Перехватов, мужчина лет тридцати пяти, очень красивый из себя и, по случайному, конечно, стечению обстоятельств, в красоте его
было нечто схожее с красотою Домны Осиповны: тоже что-то мазочное, хотя он вовсе не притирался, как делала это она. Одет доктор
был безукоризненным франтом.
К Домне Осиповне Перехватов попал в домашние врачи тоже довольно непонятным образом: она
послала дворника за своим обычным старым доктором, и дворник, сказав, что того доктора не застал, пригласил к ней Перехватова, кучер которого, как оказалось впоследствии,
был большой приятель этому дворнику. Домна Осиповна, впрочем, рада
была такой замене. Перехватов ей очень понравился своею наружностью и тем, что говорил несколько витиевато, а она любила это свойство в людях и полагала, что сама не без красноречия!
Следующий гость
был доктор. Он постоянно в этот час приезжал к Бегушеву и на этот раз заметно
был чем-то сконфужен, не в обычном своем спокойном расположении духа. Расспросив Бегушева о состоянии его здоровья и убедившись, что все
идет к лучшему, доктор сел и как-то рассеянно задумался.
— Это, должно
быть, Петр Евстигнеевич, — проговорила она и, проворно встав с дивана,
пошла к играющим в карты.
Сам Бегушев, не признавая большой разницы в религиях, в сущности
был пантеист, но вместе с тем в бога живого, вездесущего и даже в громах и
славе царствующего любил верить.
«Идеал не высоконький!» — сказал сам себе Бегушев и в то же время решил в своих мыслях, что у Домны Осиповны ни на копейку не
было фантазии и что она, по теории Бенеке [Бенеке Фридрих Эдуард (1798–1854) — немецкий философ.], могла
идти только до той черты, до которой способен достигать ум, а что за этой линией
было, — для нее ничего не существовало.
Рассудив, впрочем, она решилась заранее назначить ему цену, выше которой он потом не
будет сметь требовать; с этою целью она в тот же день
послала ему записку, написанную несколько свысока: «Я вам заплачу две тысячи рублей, если вы поможете мне по двум моим делам, которые я объясню вам при личном свидании.
— Стоить
будет порядочно, но,
слава богу, найдется потом из чего заплатить!.. — объяснял Грохов.
Олухов, бывший в это время дома, поспешил
послать за Перехватовым, который незамедля приехал и оставался у Домны Осиповны до глубокой ночи; постигший ее на этот раз припадок
был еще сильнее прежнего.
Генерал на этот раз
был, по заграничному обычаю, в штатском платье и от этого много утратил своей воинственности. Оказалось, что плечи его в мундире
были ваточные, грудь — тоже понастегана. Коротенькое пальто совершенно не
шло к нему и неловко на нем сидело, но при всем том маленькая рука генерала и с высоким подъемом нога, а более всего мягкие манеры — говорили об его чистокровном аристократическом происхождении. Фамилия генерала
была Трахов.
— Отчего же не состоится?.. Нисколько!.. — воскликнул повеселевшим голосом Янсутский; он в это время
выпил еще чашку кофе с коньяком. — Я, что касается до удовольствий, особенно парижских, перед смертной казнью готов
идти на них.
Елизавета Николаевна стремглав бросилась на платформу, так что Бегушев едва
поспел за нею, и через несколько минут из вагона первого класса показался Тюменев, а за ним
шел и граф Хвостиков.
Когда все вошли в залу, то Мильшинский
был еще там и, при проходе мимо него Тюменева, почтительно ему поклонился, а тот ему на его поклон едва склонил голову: очень уж Мильшинский
был ничтожен по своему служебному положению перед Тюменевым! На дачу согласились
идти пешком. Тюменев
пошел под руку с Меровой, а граф Хвостиков с Бегушевым. Граф
шел с наклоненной головой и очень печальный. Бегушеву казалось неделикатным начать его расспрашивать о причине ареста, но тот, впрочем, сам заговорил об этом.
«Люди — те же шакалы, те же!» — повторял он мысленно,
идя к своей гостинице, хотя перед тем только еще поутру думал: «Хорошо, если бы кого-нибудь из этих каналий, в пример прочим, на каторгу закатали!» А теперь что он говорил?.. По уму он
был очень строгий человек, а сердцем — добрый и чувствительный.
Когда Бегушев подъехал к даче Тюменева, то
был немного удивлен, что на террасе никого не
было. Обыкновенно в этот час Тюменев и Мерова всегда сидели на ней. Он хотел через дверь террасы пройти во внутренние комнаты, но она оказалась запертою. Бегушев
пошел через двор.
— Сейчас доложу-с!.. Потрудитесь пожаловать в гостиную! — отвечал курьер и указал на смежную комнату. Бегушев вошел туда. Это
была приемная комната, какие обыкновенно бывают на дачах. Курьер скоро возвратился и просил Бегушева пожаловать к Ефиму Федоровичу наверх. Тот
пошел за ним и застал приятеля сидящим около своего письменного стола в халате, что весьма редко
было с Тюменевым. К озлобленному выражению лица своего Тюменев на этот раз присоединил важничанье и обычное ему топорщенье.
На этот раз она,
слава богу, о Петре не вспомнила, может
быть потому, что в голове ее вдруг мелькнула мысль, что нельзя ли Бегушева обратить к спиритизму, так как он перед тем только сказал, что это учение
есть великое открытие нашего времени!
Замуж Аделаида Ивановна не
пошла, хоть и
были у ней женихи, не потому, чтобы она ненавидела мужчин, — о, нет! — она многих из чих уважала, с большим удовольствием и не без некоторого кокетства беседовала с ними, но в то же время как-то побаивалась, а еще более того стыдилась их.
Старушка
пошла. Граф Хвостиков провожал ее. Она
было хотела не позволить ему этого, но он следовал за ней и посадил ее под руку в карету.
Прежде всего сам дьячок, у которого она квартировала, сынишка его и сторож церковный притащили на руках божницу с довольно дорогими образами, и при этом дьячок просил доложить Бегушеву, что все они поздравляют Александра Ивановича с приездом сестрицы; но Минодора не
пошла докладывать, а сама поднесла дьячку и сторожу по огромному стакану водки, которую оба они с удовольствием
выпили, крякнули и пожелали закусить.
— Кутит!.. Безобразничает!.. Этот ходатай по их делам, Грохов, опять свел его с прежнею привязанностью! Они все втроем пьянствуют; у Олухова два раза
была белая горячка… Я по нескольку дней держал его в сумасшедшей рубашке! Можете вообразить себе положение Домны Осиповны: она только
было поустроила свою семейную жизнь, как вдруг
пошло хуже, чем когда-либо
было. Я просто советую ей уехать за границу, как и сделала она это прежде.
Бегушев
пошел в Загрябовский переулок, прошел его несколько раз, но дома Друшелева нигде не
было; наконец, он совершенно случайно увидел в одном из дворов, в самом заду его, дощечку с надписью: «3-й квартал». Дом же принадлежал Дреймеру, а не Друшелеву, как назвал его городовой. Когда Бегушев вошел в ворота, то на него кинулись две огромные шершавые и, видимо, некормленые собаки и чуть
было не схватили за пальто, так что он, отмахиваясь только палкой, успел добраться до квартала.
— Не серди ты меня, пожалуйста, этим «благородный человек»!.. Ты спроси, что о нем говорят в Петербурге… Его считают там за первейшего плута в России, а у нас,
слава богу, плутов довольно, и
есть отличные!
И затем
пошел и
пошел все в том же тоне! Попасться к нему в эти минуты в лапы нельзя
было пожелать никому; но судьба, как бы ради насмешки, подвела под его удары самых невинных людей!
—
Был, и первое время все
шло отлично; но потом все это испортилось, и я к выборам не намерен более обращаться никогда!
Величию и
славе Домны Осиповны в продолжение всего наступившего лета пределов не
было.
Грохов понял, что довольно дурить, и, сразу перестав
пить,
послал за доктором, который, найдя у него в ногах опухоль, объявил, что это предвестие грядущей водянки.
— Я явлюсь к вашей супруге! — повторил еще раз Долгов, не спросив даже, когда супруга генерала переедет в Москву и где она
будет жить; а затем он
пошел бродить по залам клуба, высматривая себе кого-нибудь в слушатели.
— Тем, чему я сейчас
был свидетелем в Английском клубе: тут такой горячий спор
шел о славянах и о Турции, а теперь в этом, как выражается Татьяна Васильевна, вся поэзия ее жизни…
— Может
быть,
пойду, — отвечал Бегушев протяжно и какой-то совершенно низовой октавой.
Встреть сего посланного Прокофий, тот бы прямо ему объявил, что барыню ихнюю барин его никогда не велел к себе пускать; но в передней в это время
был не он, а один из молодых служителей, который, увидав подъехавшую карету, не дожидаясь даже звонка, отворил дверь и, услыхав, что приехала Домна Осиповна навестить госпожу Мерову,
пошел и сказал о том Минодоре, а та передала об этом посещении Елизавете Николаевне, которая испугалась и встревожилась и
послала спросить Александра Ивановича, что позволит ли он ей принять Домну Осиповну.
— Вы знаете, какой огромный талант у madame Чуйкиной, ей стыдно закапывать его; пьеса скоро
будет поставлена на сцену, автору она доставит
славу, а madame Чуйкиной прибавит еще новую ветвь к ее лавровому венку!.. — расписывал Хвостиков.
Актриса с заметной гримасой встала и нехотя
пошла за хозяйкой, которая, как ни раздосадована
была всеми этими ломаньями Чуйкиной, посадила ее опять рядом с собой, а по другую сторону Татьяны Васильевны поместился граф Хвостиков и стал ее просить позволить ему взять пьесу с собой, чтобы еще раз ее прочесть и сделать об ней заранее рекламу.
Домна Осиповна не стала более читать и бросила письмо на пол; она сама некогда вроде этого
посылала письма к Перехватову. В голове ее между тем зародился новый план: ехать к Бегушеву. Он ей стал казаться единственным спасителем, и она готова
была, назло мужу, войти во всевозможные компромиссы со своим старым обожателем.