Неточные совпадения
Егор Егорыч,
не меньше своих собратий сознавая свой проступок, до того вознегодовал на племянника, что, вычеркнув его собственноручно из списка учеников ложи, лет пять после того
не пускал к себе на глаза; но когда Ченцов увез из монастыря молодую монахиню, на которой он обвенчался было и которая, однако, вскоре его бросила и убежала с другим офицером, вызвал сего последнего на дуэль и, быв за то исключен из службы, прислал обо всех этих своих несчастиях дяде письмо, полное отчаяния и раскаяния, в котором просил позволения приехать, — Марфин
не выдержал характера и разрешил ему это.
— Дядя!.. Полагаю, что он
не захочет, чтобы меня посадили в тюрьму, или чтобы я
пустил себе пулю в лоб? — отвечал Ченцов.
Панночка в отчаянии и говорит ему: «Сними ты с себя портрет для меня, но
пусти перед этим кровь и дай мне несколько капель ее; я их велю положить живописцу в краски, которыми будут рисовать, и тогда портрет выйдет совершенно живой, как ты!..» Офицер, конечно, — да и кто бы из нас
не готов был сделать того, когда мы для женщин жизнью жертвуем? — исполнил, что она желала…
— Нет, в воскресенье он
пускай приедет!.. Только я никак уж
не выйду при нем!.. — проговорила она.
Князь вежливо
пустил всех гостей своих вперед себя, Крапчик тоже последовал за другими; но заметно был смущен тем, что ни одного слова
не в состоянии был приспособить к предыдущему разговору. «Ну, как, — думал он, — и за столом будут говорить о таких же все пустяках!» Однако вышло
не то: князь, скушав тарелку супу, кроме которой, по болезненному своему состоянию, больше ничего
не ел, обратился к Сергею Степанычу, показывая на Петра Григорьича...
Тем временем Егор Егорыч послал Антипа Ильича к Андреюшке узнать, можно ли к нему идти, ибо юродивый
не во всякое время и
не всех к себе
пускал. Антип Ильич исполнил это поручение с великим удовольствием и, возвратясь от Андреюшки, доложил с сияющим лицом...
Тогда Катрин придумала новое средство
не пускать мужа одного на охоту.
— Я теперь служу у Катерины Петровны, — начал он, — но если Валерьян Николаич останутся в усадьбе, то я должен буду уйти от них, потому что, каким же способом я могу уберечь их от супруга, тем более, что Валерьян Николаич, под влиянием винных паров, бывают весьма часто в полусумасшедшем состоянии; если же от него будет отобрана подписка о невъезде в Синьково, тогда я его
не пущу и окружу всю усадьбу стражей.
—
Пускай попробует!.. — проговорил он. — Собаки у нас злые, сторожа днем и ночью есть, и я прямо объясню господину Ченцову, что губернатор приказал мне
не допускать его в ваши имения.
Сусанна Николаевна никак, однако,
не хотела
пустить гостей без обеда и только попросила gnadige Frau, чтобы поскорей накрыли стол. Та этим распорядилась, и через какие-нибудь полчаса хозяйка, гости ее и Сверстовы сидели уже за именинной трапезой, за которую сам именинник, ссылаясь на нездоровье,
не вышел.
Мне сначала, знаете, как человеку, тоже видавшему на своем веку фейерверки, было просто смешно видеть, как у них то одно
не загорится, то другое
не вовремя лопнет, а наконец сделалось страшно, когда вдруг этаких несколько шутих
пустили в народ и главным образом в баб и девок…
— Тебя, Лябьев, я
не пущу пока туда наверх; ты сыграй мне, соловушка, — пропеть мне смертельно хочется!.. Давно
не певала!.. А вы, младшая команда, марш туда к себе!.. — приказала было Аграфена Васильевна детям, но те
не слушались и в один голос завопили...
— Ах, нет, он меня любит, но любит и карты, а ты представить себе
не можешь, какая это пагубная страсть в мужчинах к картам! Они забывают все: себя, семью, знакомятся с такими людьми, которых в дом
пустить страшно. Первый год моего замужества, когда мы переехали в Москву и когда у нас бывали только музыканты и певцы, я была совершенно счастлива и покойна; но потом год от году все пошло хуже и хуже.
— Это зачем я ей нужен? — вспылил сразу же Егор Егорыч. —
Пускай видается с кем ей угодно, только
не со мной!
— Без тебя-то
пуще не знают! — огрызнулась Аграфена Васильевна, и, встав из-за стола, пошла вниз.
— «Очень хорошо, говорю, а я и
пуще того
не желаю!..» Так мы и разъехались.
Но по приезде всего этого общества в острог им объявили, что во внутренность тюрьмы, за исключением жены осужденного, никого
не велено
пускать.
— Вы мне на своем парле-ву-франсе
не болтайте, я
не разумею; а скажите, пошто же нас
не пускаете в тюрьму?
Тот
пустил лошадь полной рысью; но и Аггей Никитич,
не преминув сказать своему кучеру: «Пошел и ты!», скоро нагнал аптекаршу.
— А
пускай его сердится; мне разве в первый раз с ним ссориться? — отвечал совершенно равнодушно почтмейстер, вовсе, кажется,
не думавший, что может произойти из всего этого для Вибеля, а равно и для аптекарского помощника, помышляя единственно о том, как он преподнесет пакостную весть своему другу Вибелю.
После мазурки вплоть до ужина, без которого хозяева никого из гостей своих
не хотели
пустить домой, Марьей Станиславовной завладел откупщик и стал объяснять ей, что вот жена его столь счастлива, что была с визитом у пани, но что он
не смеет себе позволить этого.
— Ну, нет, дяденька, это шалишь! — возразила Аграфена Васильевна. — Его теперь никуда
не пускают, да ему
не в чем и показаться-то прежним знакомым своим: у него сапог даже порядочных нет; по кабакам он точно что шляется. Я вот, сюда ехадчи, видела, что он завернул в полпивную, но ты по кабакам-то, чай,
не ходишь?
Как только услышал солдат о письме, так, даже
не обратив внимания на то, что оно было от какого-то его превосходительства,
не пустил бы, вероятно, Аггея Никитича; но в это время вышел из своей квартиры Аркадий Михайлыч, собравшийся куда-то уходить, что увидав, солдат радостным голосом воскликнул...
— Послушай, Казбич, — говорил, ласкаясь к нему, Азамат, — ты добрый человек, ты храбрый джигит, а мой отец боится русских и
не пускает меня в горы; отдай мне свою лошадь, и я сделаю все, что ты хочешь, украду для тебя у отца лучшую его винтовку или шашку, что только пожелаешь, — а шашка его настоящая гурда [Гурда — сорт стали, название лучших кавказских клинков.] приложи лезвием к руке, сама в тело вопьется; а кольчуга — такая, как твоя, нипочем.