Неточные совпадения
— Ты сам меня как-то спрашивал, — продолжал Имплев, — отчего это, когда вот помещики и чиновники съедутся, сейчас же в карты сядут играть?.. Прямо от неучения! Им не об чем между собой говорить; и чем необразованней общество,
тем склонней оно ко всем этим играм в кости, в карты; все восточные
народы, которые еще необразованнее нас, очень любят все это, и у них, например, за величайшее блаженство считается их кейф,
то есть, когда человек ничего уж и не думает даже.
— Кроме
того, — продолжал Павел, как бы не слыша его замечания, — ее необходимость доказывается общим верованием всех
народов.
— Но согласитесь, — опять почти закричал на него Салов, — что у диких
народов область этой фантазии гораздо шире и что прогресс человечества и состоит в
том, что разум завоевывает у фантазии ее территорию.
— К чему вы мне все это говорите! — перебил его уже с некоторою досадой Неведомов. — Вы очень хорошо знаете, что ни вашему уму, ни уму Вольтера и Конта, ни моему собственному даже уму не уничтожить во мне
тех верований и образов, которые дала мне моя религия и создало воображение моего
народа.
— В Москве надобно искать не
того, а историю русского
народа и самый
народ!.. Видеть, наконец, святыню!.. — говорил Павел.
Самое большое, чем он мог быть в этом отношении, это — пантеистом, но возвращение его в деревню, постоянное присутствие при
том, как старик отец по целым почти ночам простаивал перед иконами, постоянное наблюдение над
тем, как крестьянские и дворовые старушки с каким-то восторгом бегут к приходу помолиться, — все это, если не раскрыло в нем религиозного чувства,
то, по крайней мере, опять возбудило в нем охоту к этому чувству; и в первое же воскресенье, когда отец поехал к приходу, он решился съездить с ним и помолиться там посреди этого простого
народа.
По приезде к приходу, на крыльце и на паперти храма Павел увидал множество нищих, слепых, хромых, покрытых ранами; он поспешил раздать им все деньги, какие были при нем. Стоявший в самой церкви
народ тоже кинулся ему в глаза
тем, что мужики все были в серых армяках, а бабы — в холщовых сарафанах, и все почти — в лаптях, но лица у всех были умные и выразительные.
—
Народ усердствует и желает
того, — отвечал священник, потупляя свои глаза.
— А
то знаете еще что, — продолжала она, расходившись, — у папаши работал плотник и какой ведь неосторожный
народ! — рубил да топором себе все четыре пальца и отрубил; так и валяются пальцы-то в песке! Я сама видела.
— Это все
народ умный-с! Не
то, что ваши Постены, — сказал Павел.
— Что их вознаграждать-то! — воскликнул Замин. — Будет уж им, помироедствовали. Мужики-то, вон, и в казну подати подай, и дороги почини, и в рекруты ступай. Что баря-то, али купцы и попы?.. Святые, что ли? Мужички
то же говорят: «Страшный суд написан, а ни одного барина в рай не ведут, все простой
народ идет с бородами».
— Был, брат, я у этих господ; звали они меня к себе, — сказал Замин, — баря добрые; только я вам скажу, ни шиша нашего простого
народа не понимают: пейзанчики у них все в голове-то, ей-богу, а не
то, что наш мужичок, — с деготьком да луком.
На своих служебных местах они, разумеется, не бог знает что делали; но положительно можно сказать, что были полезнее разных умников-дельцов уж
тем, что не хапали себе в карман и не душили
народ.
— Мнение
народа сначала было такое, что аки бы гарнизонные солдаты, так как они и до
того еще времени воровства много производили и убийство даже делали!.. А после слух в
народе прошел, что это поляки, живущие в нашей губернии и злобствующие против России.
— Строжайшее. Сие почтенное лицо, также и семейство его уже посажены в острог, так как от господина губернатора стало требовать
того дворянство, а также небезопасно было оставлять их в доме и от простого
народу, ибо чернь была крайне раздражена и могла бы их живых растерзать на части.
— Да вы-то не смеете этого говорить, понимаете вы. Ваш университет поэтому, внушивший вам такие понятия, предатель! И вы предатель, не правительства вашего, вы хуже
того, вы предатель всего русского
народа, вы изменник всем нашим инстинктам народным.
Кто не знает раскола в России,
тот не знает совсем
народа нашего.
— Тут, изволите видеть, какая статья вышла! — продолжал секретарь. — По крайности, на базаре так болтал
народ: малый-то этот, убийца, еще допреж
того продался в рекруты одному богатому мужику; так я полагаю, что не
тот ли откупил его.
— Нет-с, как это мы можем показать! — возразил все
тот же мужик, более и более краснея. — Ведь мы, судырь, неграмотные; разве мы знаем, что вы тут напишете: пишите, что хотите, — мы
народ темный.
— Видите, что делают!» Прапорщик тоже кричит им: «Пали!» Как шарахнули они в толпу-то, так человек двадцать сразу и повалились; но все-таки они кинулись на солдат, думали
народом их смять, а
те из-за задней ширинги — трах опять, и в штыки, знаете, пошли на них;
те побежали!..
Вскоре за
тем на площади стал появляться
народ и с каждой минутой все больше и больше прибывал; наконец в приказ снова вошел голова.
Две прежние старушки между
тем лучше всех распорядились: пользуясь
тем, что образа были совершенно закрыты от Вихрова
народом, они унесли к себе не две иконы, а, по крайней мере, двадцать, так что их уже остановил заметивший это голова.
— Ежели бы я был член святейшего синода, — отвечал священник, —
то я прямо подал бы мнение, что никакого раскола у нас быть совсем не должно! Что он такое за учение? На каком вселенском соборе был рассматриваем и утверждаем?.. Значит, одно только невежество в нем укрывается; а дело правительства — не допускать
того, а, напротив, просвещать
народ!
— «Оттого, говорят, что на вас дьявол снисшел!» — «Но отчего же, говорю, на нас, разумом светлейших, а не на вас, во мраке пребывающих?» «Оттого, говорят, что мы живем по старой вере, а вы приняли новшества», — и хоть режь их ножом, ни один с этого не сойдет… И как ведь это вышло: где нет раскола промеж
народа, там и духа его нет; а где он есть — православные ли, единоверцы ли, все в нем заражены и очумлены… и который здоров еще,
то жди, что и он будет болен!
Те подползли и поднялись на ноги — и все таким образом вошли в моленную.
Народу в ней оказалось человек двести. При появлении священника и чиновника в вицмундире все, точно по команде, потупили головы. Стоявший впереди и наряженный даже в епитрахиль мужик мгновенно стушевался; епитрахили на нем не стало, и сам он очутился между другими мужиками, но не пропал он для глаз священника.
— Все запишут! — отвечал ему с сердцем Вихров и спрашивать
народ повел в село. Довольно странное зрелище представилось при этом случае: Вихров, с недовольным и расстроенным лицом, шел вперед; раскольники тоже шли за ним печальные; священник
то на
того,
то на другого из них сурово взглядывал блестящими глазами. Православную женщину и Григория он велел старосте вести под присмотром — и
тот поэтому шел невдалеке от них, а когда
те расходились несколько, он говорил им...
— Я вот тебе дело скажу: ты начальству своему заяви, чтобы они попа этого убрали отсюда, а
то у него из единоверия опять все уйдут в раскол; не по нраву он пришелся
народу, потому строг — вдруг девицам причастья не дает, изобличает их перед всеми.
Отпустив затем разбойников и Лизавету, Вихров подошел к окну и невольно начал смотреть, как конвойные, с ружьями под приклад, повели их по площади, наполненной по случаю базара
народом. Лизавета шла весело и даже как бы несколько гордо. Атаман был задумчив и только по временам поворачивал
то туда,
то сюда голову свою к
народу. Сарапка шел, потупившись, и ни на кого не смотрел.
— Каналья этакий! — произнес он. — Да и вы, господа чиновники, удивительное дело, какой нынче пустой
народ стали! Вон у меня покойный дядя исправником был… Тогда, знаете, этакие французские камзолы еще носили… И как, бывало, он из округи приедет, тетушка сейчас и лезет к нему в этот камзол в карманы: из одного вынимает деньги, что по округе собрал, а из другого — волосы человечьи — это он из бород у мужиков надрал. У
того бы они квасу не выпустили!
— Привык — ничего теперь!..
Народ только нынче ужасно балованный и ленивый стал. Я ведь, изволите знать, не
то что человек бранчивый, а лето-то-летенское что у меня с ними греха бывает — и не замолишь, кажется, никогда этого перед богом.
— А скажите вот еще: что за
народ здесь вообще? Меня ужасно это поражает: во-первых, все говорят о чем вам угодно, и все, видимо, не понимают
того, что говорят!
— Да вам-то что за дело до этого! — прикрикнул уж на него Плавин. — Если вам кажется некрасиво это,
то не глядите и отворачивайтесь, и почем вы знаете, что
народу также, может быть, противно и ненавистно видеть, как вы ездите в ваших колясках; однако он пока не мешает вам этого делать.
— Я тут говорю не про собственное чувство, — сказал Абреев, — а
то, что это вредно в санитарном отношении и для самого
народа.
— Общину выдумали, во-первых, не в Петербурге, — начал ему отвечать в явно насмешливом тоне Плавин, — а скорей в Москве; но и там ее не выдумали, потому что она долгое время существовала у нашего
народа, была им любима и охраняема; а
то, что вы говорите, как он не любит ее теперь,
то это опять только один ваш личный взгляд!
— Я тоже думаю, что община и круговая порука не совсем любимы
народом, — проговорила
та.
— Ей-богу, не знаю-с! После шестидесятого года почти не видал
народа, — отвечал
тот уклончиво.
—
То — цари, это другое дело, — возразил ей Вихров. —
Народ наш так понимает, что царь может быть и тиран и ангел доброты, все приемлется с благодарностью в силу
той идеи, что он посланник и помазанник божий. Хорош он — это милость божья, худ — наказанье от него!