Вывеска

Дина Рубина

«Вот вы говорите: некоторые особенности нашей жизни. Да, они имеются. Определенный, так сказать, риск быть развеянным по ветру в единое, говоря высоким штилем, мгновение… А я вот, хотите, наоборот, – расскажу о счастливых случаях?…»

Вот вы говорите: некоторые особенности нашей жизни. Да, они имеются. Определенный, так сказать, риск быть развеянным по ветру в единое, говоря высоким штилем, мгновение…

А я вот, хотите, наоборот, — расскажу о счастливых случаях?

Это происходило как раз прошлой осенью, когда очередной арабский патриот готов был взорвать собственную задницу, чтобы ухлопать пятерых евреев.

Но как писал в предсмертной записке один повесившийся парикмахер из Бердичева: «Всех не переброешь».

Так вот, в один из этих осенних взрывов угодила мама. И вы не поверите — как удачно. Она потом недели две всем знакомым рассказывала — спокойно так, обстоятельно, — как ей невероятно повезло.

Я ей всегда говорю: ну чего ты надо не надо на этот рынок шастаешь! У тебя, вон, магазин за углом, и кошелки тащить недалеко. Нет, ей обязательно надо на рынок ехать — в этот крик, гомон, тесноту и толкучку, в эти восточные песни и восточную ругань…

С другой стороны, ей же скучно, она ж на пенсии, педагог с тридцатитрехлетним стажем, бессменный классный руководитель седьмых классов. А с седьмыми классами советской школы никакой восточный базар не сравнится.

Словом, поехала она в тот раз на рынок за какой-то мелочишкой. За помидорами, кажется.

Так вот, эти помидоры ее и спасли.

Она уже шла с кошелками к выходу — тому, что в открытом ряду со стороны улицы Яффо, — но задержалась у помидоров. С одной стороны, и так уже руки оттянуты, с другой стороны — жаль, красивые такие помидоры, и недорого… Вот те три минуты, которые она стояла и не могла решить — брать или не брать эти благословенные помидоры, ее и спасли. В тот момент, когда старик стал взвешивать ей два кило, тут и бабахнуло впереди, как раз где она должна была бы в ту секунду находиться.

Взлетело на воздух покореженных полмира — так маме показалось. Но это еще не все.

Орущая тьма народу диким табуном прянула назад, хлынула в узкие боковые улочки рынка. И тут второй раз рвануло, и как раз — впереди, куда все ринулись, опять шагов за пятьдесят от мамы…

А у нее — так она рассказывает — наступило вдруг странное спокойствие. Абсолютное, незыблемое. Уверяет, что совсем не испугалась, только ноги стали бесчувственными. И на этих ватных ногах она пошла искать свои кошелки, которые не помнила, где бросила.

На месте взрывов уже все оцеплено, уже «амбулансы» ревут, уже религиозные эти ребята из похоронного общества части тел собирают. А мама моя, значит, абсолютно спокойная — вокруг гуляет, ищет кошелки. И только ног не чувствует, а так — все в порядке.

Конец ознакомительного фрагмента.