Неточные совпадения
— Дурак! — сказал еще
раз Михайло Борисович; он никогда еще
так резко не отзывался о племяннике: тот очень рассердил его последним замечанием своим.
Она закутана была на этот
раз во все свои шали и бурнусы,
так как во всей ее квартире, не топленной с утра, был страшный холод.
Он на этот
раз представил ее княгине, которая на первых порах приняла Елену очень любезно и просила бывать у них в доме, а князь, в свою очередь, выпросил у Елены позволение посетить ее матушку, и
таким образом, они стали видеться почти ежедневно.
— К-х-ха! — произнес он на всю комнату, беря князя за руку, чтобы пощупать у него пульс. — К-х-ха! — повторил он еще
раз и до
такой степени громко, что входившая было в кабинет собака князя, услыхав это, повернулась и ушла опять в задние комнаты, чтобы только не слышать подобных страшных вещей. — К-х-ха! — откашлянулся доктор в третий
раз. — Ничего,
так себе, маленькая лихорадочка, — говорил он басом и нахмуривая свои глупые, густые брови.
— Я все-таки уезжаю с некоторой надеждой! — произнес он, еще
раз пожимая ей руку.
Князь, оставшись один, погрузился в размышления. Его смутили слова Елены о постигающих ее припадках: что, если эти припадки подтвердятся? Страх и радость наполнили при этой мысли сердце князя: ему в первый
раз еще предстояло это счастие; но как встретить это событие, как провести его потом в жизни? Когда Елена вошла в шляпке и бурнусе, он все еще продолжал сидеть, понурив голову,
так что она принуждена была дотронуться веером до его плеча.
На другой день после этого объяснения, барон написал к князю Григорову письмо, в котором, между прочим, излагал, что, потеряв
так много в жизни со смертью своего благодетеля, он хочет отдохнуть душой в Москве, а поэтому спрашивает у князя еще
раз позволения приехать к ним погостить.
«Опять этот холод и лед!» — подумал про себя князь. Обедать этот
раз он предположил дома и даже весь остальной день мог посвятить своему приехавшему другу,
так как Елена уехала до самого вечера в Москву, чтобы заказать себе там летний и более скрывающий ее положение костюм.
Княгиня, оставшись одна, опять села за рояль и начала играть; выбранная на этот
раз ею пьеса была не
такая уже грустная и гневная, а скорее сентиментальная. Видимо, что играющая была в каком-то более мечтающем и что-то вспоминающем настроении.
У Григоровых Елпидифор Мартыныч решился на этот
раз повести себя немножко сурово и сердито, желая дать им понять, что его нельзя
так третировать: то поди вон, то пожалуй к нам, — и на первых порах выдержал эту роль; попав сначала случайно в мужской флигель и не найдя там никого, кроме лакея, он строго спросил его...
Он
таким образом расположил в голове план своих действий: о беременности Елены он намерен был рассказать княгине,
так как она этим очень интересовалась; о деньгах же на ребенка опять намекнуть Анне Юрьевне, которая
раз и исполнила это дело отличнейшим образом.
В этот же самый день князь ехал с другом своим бароном в Москву осматривать ее древности, а потом обедать в Троицкий трактир. Елена на этот
раз с охотой отпустила его от себя,
так как все, что он делал для мысли или для какой-нибудь образовательной цели, она всегда с удовольствием разрешала ему; а тут он ехал просвещать своего друга историческими древностями.
Барон же, увидав, что доктор уехал, не медля ни минуты, вошел на террасу и сел на этот
раз не на стул, а на верхнюю ступеньку лестницы,
так что очутился почти у самых ног княгини.
Высмотрев на гулянье в саду княгиню и узнав с достоверностью, кто она
такая, г-жа Петицкая
раз, когда княгиня сидела одна на террасе, подошла к решетке их садика.
— Про нее, между прочим, рассказывают, — продолжала г-жа Петицкая, — и это не то что выдумка, а настоящее происшествие было:
раз она идет и встречает знакомого ей студента с узелком, и этакая-то хорошенькая, прелестная собой, спрашивает его: «Куда вы идете?» — «В баню!» — говорит. — «Ну
так, говорит, и я с вами!» Пошла с ним в номер и вымылась, и не то что между ними что-нибудь дурное произошло — ничего!..
Так только, чтобы показать, что стыдиться мужчин не следует.
Раз, в очень жаркое утро, он именно в
таком костюме лежал на своей кровати и читал.
Прежде всего она предположила заехать за Миклаковым; но,
так как она и прежде еще того бывала у него несколько
раз в номерах, а потому очень хорошо знала образ его жизни, вследствие чего, сколько ни была расстроена, но прямо войти к нему не решилась и предварительно послала ему сказать, что она приехала.
Прошло недели две. Князь и княгиня, каждодневно встречаясь, ни слова не проговорили между собой о том, что я описал в предыдущей главе: князь делал вид, что как будто бы он и не получал от жены никакого письма, а княгиня — что к ней вовсе и не приходил Миклаков с своим объяснением; но на душе, разумеется, у каждого из них лежало все это тяжелым гнетом,
так что им неловко было даже на долгое время оставаться друг с другом, и они каждый
раз спешили как можно поскорей разойтись по своим отдельным флигелям.
Сделавшись
таким образом l'homme d'affaire [поверенным (франц.).] Анны Юрьевны, барон почти каждый день стал бывать у ней;
раз, когда они катались вдвоем в кабриолете, она спросила его...
Какое неприятное чувство во мне поселяет необходимость повиноваться вам, вы сами можете судить, а потому, чтобы не подвергать себя другой
раз подобной неприятности, я прошу и меня также уволить от должности: трудиться в
таком духе для общества, в каком вы желаете, я не могу.
Как ни противно было князю каждый
раз встречаться с Елизаветой Петровной, но на этот
раз он сам назвался на то, чтобы узнать от нее, что
такое случилось.
— Разгневаться изволила… Эта сквернавка, негодяйка Марфутка, — чесался у ней язык-то, — донесла ей, что управляющий ваш всего как-то
раза два или три приходил ко мне на дачу и приносил от вас деньги,
так зачем вот это, как я смела принимать их!.. И
таких мне дерзостей наговорила,
таких, что я во всю жизнь свою ни от кого не слыхала ничего подобного.
Такое позволение, как видно, очень обрадовало Миклакова; он несколько
раз и с улыбкою на губах перечитал письмецо княгини и часов с семи принялся одеваться: надев прежде всего белую крахмальную рубашку, он почувствовал какую-то свежесть во всем теле; новый черный сюртучок, благодаря шелковой подкладке в рукавах, необыкновенно свободно шмыгнул у него по рукам; даже самая грудь его, одетая уже не в грязную цветную жилетку, а в черную, изящно отороченную ленточкой, стала как бы дышать большим благородством; словом, в этом костюме Миклаков помолодел по крайней мере лет на десять.
Сам же Елпидифор Мартыныч употребил его всего только другой
раз в жизни:
раз в молодости над одной солдаткой в госпитале,
так как о тех не очень заботились, — умирали ли они или оставались живыми, и теперь над Еленой: здесь очень уж ему хотелось блеснуть искусством в глазах ее и князя!
— Нет, уж это — благодарю покорно! — возразила Елизавета Петровна грустно-насмешливым голосом. — Мне дочка вон напрямик сказала: „Если вы, говорит, маменька, еще
раз заикнетесь, говорит, с князем о деньгах,
так я видеться с вами не буду“. Ну,
так мне тут погибай лучше все, а видеть ее я желаю.
— Действительно, я на этот
раз виновата и вперед не позволю себе никакой шутки с вами! — проговорила она и, встав с своего места, ушла совсем из гостиной и больше не возвращалась,
так что Николя сидел-сидел один, пыхтел-пыхтел, наконец, принужден был уехать.
Признаться мужу в своих чувствах к Миклакову и в том, что между ними происходило, княгиня все-таки боялась; но, с другой стороны, запереться во всем — у ней не хватало духу; да она и не хотела на этот
раз, припоминая, как князь некогда отвечал на ее письмо по поводу барона, а потому княгиня избрала нечто среднее.
— Разошлись?.. — проговорила княгиня, но на этот
раз слово это не
так страшно отозвалось в сердце ее, как прежде: во-первых, она как-то попривыкла к этому предположению, а потом ей и самой иногда невыносимо неловко было встречаться с князем от сознания, что она любит другого. Княгиня, как мы знаем из слов Елпидифора Мартыныча, подумывала уже уехать за границу, но, как бы то ни было, слезы обильно потекли из ее глаз.
— Я хотел бы вас спросить… — заговорил князь, по-прежнему не глядя на Елену, — о том презрении, которое вы
так беспощадно высказали мне в прошлый
раз: что, оно постоянно вам присуще?.. — И князь не продолжал далее.
—
Так себе, ничего! — сказал было он ей и на этот
раз; но Елена этим не удовольствовалась.
— И все-таки ж от этого очень немного пропадает русских денег и русского труда! — осмелился ему еще
раз возразить Жуквич.
Но
такое решение все-таки было довольно сильное, и барон очень затруднялся — с чего именно начать ему свое объяснение с Анной Юрьевной, а потому невольно медлил идти к ней и оставался у себя внизу часов до трех,
так что Анна Юрьевна, еще вчера заметившая, что барон за что-то на нее дуется, обеспокоилась этим и несколько
раз спрашивала людей...
Эта мода вряд ли была хороша для Москвы; по крайней мере большая часть мужчин, несмотря на свою слабость в этом отношении, были бы больше довольны, если бы лифы у дам были гораздо и гораздо позакрытее; а Жуквич,
так даже не скрываясь, делал всякий
раз гримасу, когда мимо его проходила какая-нибудь чересчур не пощадившая себя дама.
Посреди
таких хлопот, у Елены всякий
раз, как она вспоминала о князе, начинало ныть и замирать сердце.
В ком видеть хоть сколько-нибудь порядочного человека или женщину?» — спрашивал он сам себя и при этом невольно припоминал слова Миклакова, который как-то
раз доказывал ему, что тот, кто не хочет обманываться в людях, должен непременно со всяким человеком действовать юридически и нравственно
так, как бы он действовал с величайшим подлецом в мире.
— Извините на этот
раз!.. Всегда
так привык выражать душевную радость — молитвой и поцелуем.
Жуквич на этот
раз показался ей вовсе не
таким человеком, каким она его воображала; а между тем Елена вынуждена была одолжаться им и занимать у него деньги.
— Д-да! Впрочем, он и стоит того: последнее время он
такую показал ей привязанность, что она мне сама несколько
раз говорила, что это решительно ее ангел-успокоитель! Недели две перед смертию ее он не спал ни одной ночи,
так что сам до того похудел, что стал походить на мертвеца.
Когда барон приехал в первый
раз к князю, тот принял его довольно сухо; но барон, однако, отнесся к нему
так симпатично, с
таким дружеским участием, с
такими добрыми и ласкающими манерами, что князь невольно смягчился, и когда барон уехал, он переговорил по этому поводу с женою.
Провожая его, нотариус еще
раз повторил ему свое сожаление, что он
так постарел и похудел.
— Был… был влюблен, когда она была еще девушкой, потом это чувство снова возродилось во мне при встрече с ней здесь: но она как в тот,
так и в другой
раз отвергла всякие мои искания, — что же мне оставалось делать после того! Я бросился очертя голову в эту несчастную мою женитьбу, и затем, вы сами видели, едва только я освободился от этой ферулы, как снова всею душой стал принадлежать княгине.
Миклаков через неделю опять заехал к Елене; но она на этот
раз не приняла его, велев ему через горничную сказать, что у ней
так разболелся бок, что ей ставят пиявки, и потому она никак не может выйти к нему. Через неделю Миклаков опять к ней заехал. Тут уже вышел к нему Николя с сконфуженным и расстроенным лицом. Он сказал, что жена его очень больна и что к ней никого не пускают и не велят ей ни с кем говорить.