Неточные совпадения
Он
так и вздрогнул, слишком уж ослабели нервы на этот
раз.
«Может, впрочем, она и всегда
такая, да я в тот
раз не заметил», — подумал он с неприятным чувством.
«Это у злых и старых вдовиц бывает
такая чистота», — продолжал про себя Раскольников и с любопытством покосился на ситцевую занавеску перед дверью во вторую крошечную комнатку, где стояли старухины постель и комод и куда он еще ни
разу не заглядывал.
Лежал я тогда… ну, да уж что! лежал пьяненькой-с, и слышу, говорит моя Соня (безответная она, и голосок у ней
такой кроткий… белокуренькая, личико всегда бледненькое, худенькое), говорит: «Что ж, Катерина Ивановна, неужели же мне на
такое дело пойти?» А уж Дарья Францовна, женщина злонамеренная и полиции многократно известная,
раза три через хозяйку наведывалась.
Беру тебя еще
раз на личную свою ответственность, —
так и сказали, — помни, дескать, ступай!» Облобызал я прах ног его, мысленно, ибо взаправду не дозволили бы, бывши сановником и человеком новых государственных и образованных мыслей; воротился домой, и как объявил, что на службу опять зачислен и жалование получаю, господи, что тогда было…
Настасья, кухарка и единственная служанка хозяйкина, отчасти была рада
такому настроению жильца и совсем перестала у него убирать и мести,
так только в неделю
раз, нечаянно, бралась иногда за веник.
Ему уже много
раз случалось проходить, например, домой и совершенно не помнить дороги, по которой он шел, и он уже привык
так ходить.
Вернее же всего, где-нибудь напоили и обманули… в первый
раз… понимаете? да
так и пустили на улицу.
А вот теперь смотрите сюда: этот франт, с которым я сейчас драться хотел, мне незнаком, первый
раз вижу; но он ее тоже отметил дорогой сейчас, пьяную-то, себя-то не помнящую, и ему ужасно теперь хочется подойти и перехватить ее, —
так как она в
таком состоянии, — завезти куда-нибудь…
Но теперь, странное дело, в большую
такую телегу впряжена была маленькая, тощая саврасая крестьянская клячонка, одна из тех, которые — он часто это видел — надрываются иной
раз с высоким каким-нибудь возом дров или сена, особенно коли воз застрянет в грязи или в колее, и при этом их
так больно,
так больно бьют всегда мужики кнутами, иной
раз даже по самой морде и по глазам, а ему
так жалко,
так жалко на это смотреть, что он чуть не плачет, а мамаша всегда, бывало, отводит его от окошка.
Но зачем же, спрашивал он всегда, зачем же
такая важная,
такая решительная для него и в то же время
такая в высшей степени случайная встреча на Сенной (по которой даже и идти ему незачем) подошла как
раз теперь к
такому часу, к
такой минуте в его жизни, именно к
такому настроению его духа и к
таким именно обстоятельствам, при которых только и могла она, эта встреча, произвести самое решительное и самое окончательное действие на всю судьбу его?
Последний же день,
так нечаянно наступивший и все
разом порешивший, подействовал на него почти совсем механически: как будто его кто-то взял за руку и потянул за собой, неотразимо, слепо, с неестественною силою, без возражений.
— Что
такое? — спросила она, еще
раз пристально оглядев Раскольникова и взвешивая заклад на руке.
Но здесь ожидал его
такой ужас, какого, конечно, он еще ни
разу не испытывал.
Правда, он и не рассчитывал на вещи; он думал, что будут одни только деньги, а потому и не приготовил заранее места, — «но теперь-то, теперь чему я рад? — думал он. — Разве
так прячут? Подлинно разум меня оставляет!» В изнеможении сел он на диван, и тотчас же нестерпимый озноб снова затряс его. Машинально потащил он лежавшее подле, на стуле, бывшее его студенческое зимнее пальто, теплое, но уже почти в лохмотьях, накрылся им, и сон и бред опять
разом охватили его. Он забылся.
–…
Так вот же тебе, почтеннейшая Лавиза Ивановна, мой последний сказ, и уж это в последний
раз, — продолжал поручик.
— Если у тебя еще хоть один только
раз в твоем благородном доме произойдет скандал,
так я тебя самое на цугундер, как в высоком слоге говорится.
Это было уже давно решено: «Бросить все в канаву, и концы в воду, и дело с концом».
Так порешил он еще ночью, в бреду, в те мгновения, когда, он помнил это, несколько
раз порывался встать и идти: «Поскорей, поскорей, и все выбросить». Но выбросить оказалось очень трудно.
Наконец, пришло ему в голову, что не лучше ли будет пойти куда-нибудь на Неву? Там и людей меньше, и незаметнее, и во всяком случае удобнее, а главное — от здешних мест дальше. И удивился он вдруг: как это он целые полчаса бродил в тоске и тревоге, и в опасных местах, а этого не мог раньше выдумать! И потому только целые полчаса на безрассудное дело убил, что
так уже
раз во сне, в бреду решено было! Он становился чрезвычайно рассеян и забывчив и знал это. Решительно надо было спешить!
Не замечая никого во дворе, он прошагнул в ворота и как
раз увидал, сейчас же близ ворот, прилаженный у забора желоб (как и часто устраивается в
таких домах, где много фабричных, артельных, извозчиков и проч.), а над желобом, тут же на заборе, надписана была мелом всегдашняя в
таких случаях острота: «Сдесь становитца воз прещено».
«Тут все
так разом и сбросить где-нибудь в кучку и уйти!»
Он шел, смотря кругом рассеянно и злобно. Все мысли его кружились теперь около одного какого-то главного пункта, — и он сам чувствовал, что это действительно
такой главный пункт и есть и что теперь, именно теперь, он остался один на один с этим главным пунктом, — и что это даже в первый
раз после этих двух месяцев.
— Они самые и есть-с, Вахрушин, Афанасий Иванович, и по просьбе вашей мамаши, которая через них
таким же манером вам уже пересылала однажды, они и на сей
раз не отказали-с и Семена Семеновича на сих днях уведомили из своих мест, чтобы вам тридцать пять рублев передать-с, во ожидании лучшего-с.
— Будем ценить-с. Ну
так вот, брат, чтобы лишнего не говорить, я хотел сначала здесь электрическую струю повсеместно пустить,
так чтобы все предрассудки в здешней местности
разом искоренить; но Пашенька победила. Я, брат, никак и не ожидал, чтоб она была
такая… авенантненькая [Авенантненькая — приятная, привлекательная (от фр. avenant).]… а? Как ты думаешь?
— Да чего ты
так… Что встревожился? Познакомиться с тобой пожелал; сам пожелал, потому что много мы с ним о тебе переговорили… Иначе от кого ж бы я про тебя столько узнал? Славный, брат, он малый, чудеснейший… в своем роде, разумеется. Теперь приятели; чуть не ежедневно видимся. Ведь я в эту часть переехал. Ты не знаешь еще? Только что переехал. У Лавизы с ним
раза два побывали. Лавизу-то помнишь, Лавизу Ивановну?
— А чего
такого? На здоровье! Куда спешить? На свидание, что ли? Все время теперь наше. Я уж часа три тебя жду;
раза два заходил, ты спал. К Зосимову два
раза наведывался: нет дома, да и только! Да ничего, придет!.. По своим делишкам тоже отлучался. Я ведь сегодня переехал, совсем переехал, с дядей. У меня ведь теперь дядя… Ну да к черту, за дело!.. Давай сюда узел, Настенька. Вот мы сейчас… А как, брат, себя чувствуешь?
— Самый дальний какой-то; да ты что хмуришься? Что вы поругались-то
раз,
так ты, пожалуй, и не придешь?
— Как попали! Как попали? — вскричал Разумихин, — и неужели ты, доктор, ты, который прежде всего человека изучать обязан и имеешь случай, скорей всякого другого, натуру человеческую изучить, — неужели ты не видишь, по всем этим данным, что это за натура этот Николай? Неужели не видишь, с первого же
разу, что все, что он показал при допросах, святейшая правда есть? Точнехонько
так и попали в руки, как он показал. Наступил на коробку и поднял!
Он не знал, да и не думал о том, куда идти; он знал одно: «что все это надо кончить сегодня же, за один
раз, сейчас же; что домой он иначе не воротится, потому что не хочет
так жить».
Я вот бы как поступил, — начал Раскольников, опять вдруг приближая свое лицо к лицу Заметова, опять в упор смотря на него и говоря опять шепотом,
так что тот даже вздрогнул на этот
раз.
— Вр-р-решь! — нетерпеливо вскрикнул Разумихин, — почему ты знаешь? Ты не можешь отвечать за себя! Да и ничего ты в этом не понимаешь… Я тысячу
раз точно
так же с людьми расплевывался и опять назад прибегал… Станет стыдно — и воротишься к человеку!
Так помни же, дом Починкова, третий этаж…
Но он с неестественным усилием успел опереться на руке. Он дико и неподвижно смотрел некоторое время на дочь, как бы не узнавая ее. Да и ни
разу еще он не видал ее в
таком костюме. Вдруг он узнал ее, приниженную, убитую, расфранченную и стыдящуюся, смиренно ожидающую своей очереди проститься с умирающим отцом. Бесконечное страдание изобразилось в лице его.
—
Так,
так… хоть я и не во всем с вами согласна, — серьезно прибавила Авдотья Романовна и тут же вскрикнула, до того больно на этот
раз стиснул он ей руку.
— Здоров, здоров! — весело крикнул навстречу входящим Зосимов. Он уже минут с десять как пришел и сидел во вчерашнем своем углу на диване. Раскольников сидел в углу напротив, совсем одетый и даже тщательно вымытый и причесанный, чего уже давно с ним не случалось. Комната
разом наполнилась, но Настасья все-таки успела пройти вслед за посетителями и стала слушать.
Мне как
раз представилось, как трагически погиб поручик Потанчиков, наш знакомый, друг твоего отца, — ты его не помнишь, Родя, — тоже в белой горячке и
таким же образом выбежал и на дворе в колодезь упал, на другой только день могли вытащить.
Она больная
такая девочка была, — продолжал он, как бы опять вдруг задумываясь и потупившись, — совсем хворая; нищим любила подавать и о монастыре все мечтала, и
раз залилась слезами, когда мне об этом стала говорить; да, да… помню… очень помню.
Вчера видел он ее в первый
раз, но в
такую минуту, при
такой обстановке и в
таком костюме, что в памяти его отразился образ совсем другого лица.
Порфирий Петрович, как только услышал, что гость имеет до него «дельце», тотчас же попросил его сесть на диван, сам уселся на другом конце и уставился в гостя, в немедленном ожидании изложения дела, с тем усиленным и уж слишком серьезным вниманием, которое даже тяготит и смущает с первого
раза, особенно по незнакомству, и особенно если то, что вы излагаете, по собственному вашему мнению, далеко не в пропорции с
таким необыкновенно важным, оказываемым вам вниманием.
Отсюда прямо, что если общество устроить нормально, то
разом и все преступления исчезнут,
так как не для чего будет протестовать, и все в один миг станут праведными.
Ты, конечно, прав, говоря, что это не ново и похоже на все, что мы тысячу
раз читали и слышали; но что действительно оригинально во всем этом, — и действительно принадлежит одному тебе, к моему ужасу, — это то, что все-таки кровь по совести разрешаешь, и, извини меня, с
таким фанатизмом даже…
Так, были какие-то мысли или обрывки мыслей, какие-то представления, без порядка и связи, — лица людей, виденных им еще в детстве или встреченных где-нибудь один только
раз и об которых он никогда бы и не вспомнил; колокольня В—й церкви; биллиард в одном трактире и какой-то офицер у биллиарда, запах сигар в какой-то подвальной табачной лавочке, распивочная, черная лестница, совсем темная, вся залитая помоями и засыпанная яичными скорлупами, а откуда-то доносится воскресный звон колоколов…
— Разумеется,
так! — ответил Раскольников. «А что-то ты завтра скажешь?» — подумал он про себя. Странное дело, до сих пор еще ни
разу не приходило ему в голову: «что подумает Разумихин, когда узнает?» Подумав это, Раскольников пристально поглядел на него. Теперешним же отчетом Разумихина о посещении Порфирия он очень немного был заинтересован:
так много убыло с тех пор и прибавилось!..
Ему еще в передней пришла было мысль: не снимать пальто и уехать и тем строго и внушительно наказать обеих дам,
так чтобы
разом дать все почувствовать.
И
так сильно было его негодование, что тотчас же прекратило дрожь; он приготовился войти с холодным и дерзким видом и дал себе слово как можно больше молчать, вглядываться и вслушиваться и, хоть на этот
раз, по крайней мере, во что бы то ни стало победить болезненно раздраженную натуру свою.
А насчет этих здешних обязанностей, допросов и всей этой формалистики… вот вы, батюшка, сейчас упомянуть изволили сами о допросах-с…
так, знаете, действительно, батюшка Родион Романович, эти допросы иной
раз самого допросчика больше, чем допрашиваемого, с толку сбивают…
Ну,
так вот-с, продолжаю-с: остроумие, по-моему, великолепная вещь-с; это,
так сказать, краса природы и утешение жизни, и уж какие, кажется, фокусы может оно задавать,
так что где уж, кажется, иной
раз угадать какому-нибудь бедненькому следователю, который притом и сам своей фантазией увлечен, как и всегда бывает, потому тоже ведь человек-c!
Оно, положим, болезнь, духота тоже иной
раз в комнатах бывает, да все-таки-с!
Негодование-то в вас уж очень сильно кипит-с, благородное-с, от полученных обид, сперва от судьбы, а потом от квартальных, вот вы и мечетесь туда и сюда, чтобы,
так сказать, поскорее заговорить всех заставить и тем все
разом покончить, потому что надоели вам эти глупости и все подозрения эти.
— Так-с, — прибавил он еще
раз.
— Всего только во втором, если судить по-настоящему! Да хоть бы и в четвертом, хоть бы в пятнадцатом, все это вздор! И если я когда сожалел, что у меня отец и мать умерли, то уж, конечно, теперь. Я несколько
раз мечтал даже о том, что, если б они еще были живы, как бы я их огрел протестом! Нарочно подвел бы
так… Это что, какой-нибудь там «отрезанный ломоть», тьфу! Я бы им показал! Я бы их удивил! Право, жаль, что нет никого!