Неточные совпадения
Дядя князя Григорова,
к которому он теперь
ехал обедать, был действительный тайный советник Михайло Борисович Бахтулов и принадлежал
к высшим сановникам.
Все это, впрочем, разрешилось тем, что князь, кончив курс и будучи полным распорядителем самого себя и своего громадного состояния, — так как отец и мать его уже умерли, — на другой же день по выходе из лицея отправился
к добрейшей тетке своей Марье Васильевне, стал перед ней на колени, признался ей в любви своей
к Элизе и умолял ее немедля
ехать и сделать от него предложение.
— Если мужчина не говорит, куда
едет, то он непременно
едет к женщине.
Анна Юрьевна после того тотчас же велела заложить карету и
поехала к Григоровым.
Князю Григорову непременно бы следовало
ехать на похороны
к дяде; но он не
поехал, отговорившись перед женой тем, что он считает нечестным скакать хоронить того человека, которого он всегда ненавидел: в сущности же князь не
ехал потому, что на несколько дней даже не в состоянии был расстаться с Еленой, овладевшей решительно всем существом его и тоже переехавшей вместе с матерью на дачу.
— Она, вероятно,
к нам
едет! — прибавила княгиня.
Но, приехав в Свиблово, он,
к великому горю своему, застал Анну Юрьевну не в комнатах, а на дворе, около сарая, в полумужской шляпе, в замшевых перчатках, с хлыстом в руке и сбирающуюся
ехать кататься в кабриолете на одном из бешеных рысаков своих.
В самый день именин княгиня, одетая в нарядное белое платье, отправилась в коляске в католическую церковь для выслушания обедни и проповеди. Барон, во фраке и белом галстуке, тоже
поехал вместе с ней. Князь видел это из окна своего кабинета и только грустно усмехнулся. По случаю приглашения, которое он накануне сделал Елене, чтобы она пришла
к ним на вечер, у него опять с ней вышел маленький спор.
После недавнего своего объяснения с Елизаветой Петровной, возымев некоторую надежду в самом деле получить с нее тысячу рублей, если только князь ей даст на внука или внучку тридцать тысяч рублей серебром, Елпидифор Мартыныч решился не покидать этой возможности и теперь именно снова
ехал к Анне Юрьевне, чтобы науськать ту в этом отношении.
— Ну так вот: заезжайте, пожалуйста,
к Григоровым!.. Скажите им, что в воскресенье в Петровском парке гулянье и праздник в Немецком клубе; я заеду
к ним, чтобы
ехать вместе туда сидеть вечер и ужинать.
— Да, et pour des raisons desagreables!.. [и по неприятному поводу!.. (франц.).] Там у меня какие-то процессы глупые затеваются; надобно
ехать к нотариусу, написать одному господину доверенность.
Барон сделал гримасу: ему очень не хотелось
ехать к Григоровым, так как он предполагал, что они, вероятно, уже знали или, по крайней мере, подозревали об его отношениях
к Анне Юрьевне, а потому он должен был казаться им весьма некрасивым в нравственном отношении, особенно княгине, которую барон так еще недавно уверял в своей неизменной любви; а с другой стороны, не угодить и Анне Юрьевне он считал как-то неудобным.
Елпидифора Мартыныча разбудили и доложили ему, что его зовут от князя Григорова
к г-же Жиглинской. Он уже слышал, что Елена больше не жила с матерью, и понял так, что это, вероятно, что-нибудь насчет родов с ней происходит. Первое его намерение было не
ехать и оставить этих господ гордецов в беспомощном состоянии; но мысль, что этим он может возвратить себе практику в знатном доме Григоровых, превозмогла в нем это чувство.
«Вот дуралей-то!» — прибавлял он, повертываясь опять на прежний бок, и таким образом он промучился до самого утра, или, лучше сказать, до двенадцати часов, когда мог
ехать к Жиглинской, где ожидал встретить князя, который, может быть, снова предложит ему деньги; но князи он не нашел там: тот был дома и отсыпался за проведенную без сна ночь.
— Не буду, не буду больше! — отвечала Елизавета Петровна, заметно струхнув, и затем, подойдя
к Елене, поцеловала ее, перекрестила и проговорила: — Ну, прощай, я
поеду… До свиданья! — присовокупила она почти дружественным голосом князю.
— Хорошо! — отвечал князь и, встав из-за стола, сейчас же велел подать себе карету и
поехал к Миклакову.
Умаслив таким образом старуху, Елпидифор Мартыныч
поехал к Елене, которая в это время забавлялась с сыном своим, держа его у себя на коленях. Князь сидел невдалеке от нее и почти с пламенным восторгом смотрел на малютку; наконец, не в состоянии будучи удержаться, наклонился, вынул ножку ребенка из-под пеленки и начал ее целовать.
— Что ж, мы отсюда
к вам
поедем? — проговорил Николя каким-то уж робким голосом.
Князь получил анонимное письмо в то время, как собирался
ехать к Елене.
С княгиней он мог еще не видаться день и два, но
к Елене должен был
ехать.
«Э, черт возьми! Могу же я быть спокойным или не спокойным, как мне пожелается того!» — подумал он; но,
поехав к Елене, все-таки решился, чтобы не очень встревожить ее, совладеть с собой и передать ей всю эту историю, как давно им ожидаемую. Но Елена очень хорошо знала князя, так что, едва только он вошел, как она воскликнула встревоженным даже голосом...
— Ну, поэтому и все теперь! — сказал князь. — Через неделю вы, полагаю, можете и
ехать, а
к этому времени я устрою тамошнюю жизнь вашу! — прибавил он княгине; затем, обратясь
к Миклакову и проговорив ему: «до свидания!» — ушел
к себе в кабинет.
—
К маменьке изволите
ехать? — повторил лакей с явным недоверием в голосе.
По отъезде ее князь крикнул, чтоб ему подавали карету, и
поехал в дом
к Оглоблину.
—
К вам?.. Нет, я больше
к вам никогда не
поеду! — сказала Елена.
— Мы, мама,
к папе
едем? — говорил он.
Елпидифор Мартыныч выслушал Марфушу с внимательным и нахмуренным лицом и потом, посадив ее вместе с собой на пролетку,
поехал к Елизавете Петровне, которую нашел лежащею боком на постели; лицо ее было уткнуто в подушку, одна из ног вывернута в сторону и совершенно обнажена.
— Но как нам тут поступить: вы ли
к нему прежде
поедете и предуведомите его или мне прямо
к нему
ехать? — продолжала княгиня.
— Нет, я
к нему наперед
поеду и приготовлю его немного, а то вы вдруг явитесь, это, пожалуй, его очень сильно поразит! — подхватил Елпидифор Мартыныч и, не откладывая времени,
поехал к князю, которого застал в довольно спокойном состоянии духа и читающим книгу.
— Еду-с я сейчас по Газетному переулку, — продолжал Елпидифор Мартыныч, — и вижу, что
к гостинице Шеврие подъезжает карета, выходят две дамы, смотрю — боже мой! Знакомые лица! К-ха! Княгиня и компаньонка ее — Петицкая…
— Она-с!.. — отвечал Елпидифор Мартыныч. — Я бросился
к ней, нашел ей нумер и говорю: «Как вам не стыдно не
ехать прямо в свой дом!» — «Ах, говорит, не могу, не знаю, угодно ли это будет князю!» Ну, знаете ангельский характер ее и кротость! — «Да поезжайте, говорю, — князь очень рад будет вам».
Управляющий на другой же день принес князю занятые под именье деньги, более ста тысяч. Князь, внимательно и старательно пересчитав их, запер в свой железный шкаф и потом, велев подать себе карету,
поехал к нотариусу. Нотариус этот был еще старый знакомый его отца. Увидав князя, он произнес радостное восклицание.
С наступлением вечера князь по крайней мере раз пять посылал спрашивать княгиню, что скоро ли она
поедет? Та, наконец, собралась и зашла сама
к князю. Она застала его сидящим за столом с наклоненной на руки головой.
Швейцар едва понял ее и послал одного лакея за Елпидифором Мартынычем, а сам
поехал за княгиней. Елпидифор Мартыныч и княгиня в одно время подъехали
к крыльцу дома.
Тот
поехал. Елпидифор Мартыныч пошел
к княгине и начал ее спиртом и холодной водой приводить в чувство.
Миклаков слушал все это с понуренной головой и пасмурным лицом, и когда, после похорон, Николя Оглоблин, с распухшим от слез лицом, подошел было
к нему и стал его приглашать
ехать с ним на обед, то Миклаков отказался наотрез и отправился в Московский трактир, где, под влиянием горестных воспоминаний об Елене и о постигшей ее участи, напился мертвецки пьян.