Неточные совпадения
— Да
кто был? — отвечала княгиня, припоминая. — Приезжала всего только одна Анна Юрьевна и велела тебе
сказать, что она умирает от скуки, так долго не видав тебя.
— Никогда! Ни за что! — воскликнула Елена, догадавшаяся, что хочет
сказать мать. — Я могла пойти к князю, — продолжала она с каким-то сдержанным достоинством: — и просить у него места, возможности трудиться; но больше этого я ни от
кого, никогда и ничего не приму.
— А черт его знает, у
кого он был! —
сказал с сердцем князь, и вообще, как видно было, весь этот разговор начинал ему становиться скучным и неприятным.
— Но
кто ж вам
сказал это?
— Нисколько, говорит мать…
Кому же мне
сказать о том? У князя я не принят в доме… я вам и докладываю. К-ха!
— По-моему-с, он только человек счастливой случайности, —
сказала она. — И
кто в это действительно серьезное для России время больше действовал: он или Минин — история еще не решила.
— Я согласен, что нельзя знать всех законов в подробностях, —
сказал барон, — но главные, я думаю, все вообще знают:
кто же не знает, что воровство, убийство есть преступление?
— Революционерные идеи, как бы
кто ни был с ними мало согласен, в вас имеют такую прекрасную проповедницу, что невольно им подчиняешься! —
сказал Елене барон.
«А что если за княгиней примахнуть?» — подумал он, тем более, что она не только что не подурнела, но еще прелестнее стала, и встретилась с ним весьма-весьма благосклонно; муж же прямо ему
сказал, что он будет даже доволен, если
кто заслужит любовь его супруги; следовательно, опасаться какой-нибудь неприятности с этой стороны нечего!
— Дурная нравственность passe encore! [еще может пройти! (франц.).] — начала она, делая ударение на каждом почти слове. — От дурной нравственности человек может поправиться; но когда
кто дурак и занимает высокую должность, так тут ничем не поправишь, и такого дурака надобно выгнать… Так вы это и
скажите вашим старичкам — понравится им это или нет.
— Хорошо-с, передам! —
сказал, опять засмеясь, Николя и очень, как видно, довольный таким поручением. — У нас после того Катерина Семеновна была, — бухал он, не давая себе ни малейшего отчета в том, что он говорит и
кому говорит. — «Что ж, говорит, спрашивать с маленькой начальницы, когда, говорит, старшая начальница то же самое делает».
— Чисто мое, и ни до
кого оно не касается! —
сказала Анна Юрьевна; но в эту самую минуту судьба как бы хотела смирить ее гордость и показать ей, что это вовсе не ее исключительно дело и что она в нем далеко не полновластна и всемогуща.
— Весьма рад бы был, —
сказал тот, — но тут ничего не поделаешь; вы прочтите,
кем подписано письмо: этих господ никакими связями не пересилишь!
— Съездите!.. — повторил еще раз ей Елпидифор Мартыныч. — Ну и спросите их, — продолжал он как бы более шутливым голосом: — «А что, мол,
кто у вас лечит?» Они
скажут, разумеется, что я.
— Но
кто же
скажет ей о том: ты или я? — спрашивал князь.
— Ну-с, священников я пригласила, —
сказала она. — А
кто же у вас будут восприемниками: кум и кума?
Но как же
сказать о том князю,
кто осмелится
сказать ему это?
— Но вы ошибаетесь, — продолжал князь. — Никакой ваш ответ не может оскорбить меня, или, лучше
сказать, я не имею даже права оскорбляться на вас: к
кому бы вы какое чувство ни питали, вы совершенно полновластны в том!.. Тут только одно: о вашей любви я получил анонимное письмо, значит, она сделалась предметом всеобщей молвы; вот этого, признаюсь, я никак не желал бы!..
— Да, он тоже едет! — отвечала княгиня, не смотря на Анну Юрьевну, или, лучше
сказать, ни на
кого не смотря.
— Ну, я попросил бы вас, —
сказал он презрительным тоном, когда Елпидифор Мартыныч кончил, — не передавать мне разного вздору. Я нисколько не интересуюсь знать,
кто и что про меня говорит.
— Это очень бы, конечно, было жаль! —
сказала Елена протяжно и, будучи совершенно убеждена, что Петицкая от первого до последнего слова налгала все, она присовокупила: — Из этого письма я вовсе не вижу такой близкой опасности, особенно если принять в расчет,
кем оно писано.
— О, какой вы смешной! — зашутил уже Николя. — Ну, поедемте, черт дери, в самом деле, всех и все! — воскликнул он, бог знает что желая
сказать последними словами. —
Кого это вы вызываете? — присовокупил он как бы и тоном храбреца.
— Я ж не знаю, найду ли я теперь
кого?.. —
сказал Жуквич, пожимая плечами, и затем проворною походкой вышел из номера.
— Меня самое сначала это мучило: я, как вот и вы мне советовали, говорила, что затеваю это в пользу молодых девушек, не имеющих обеспеченного положения, с тем, чтоб они не были доведены тем до порока; но потом думаю, что я должна буду
сказать,
кому именно из них раздала эти деньги.
— А
скажи мне, моя милая, — начал он, —
кто бывает у Елены Николаевны в гостях?..
— Но
кто вам
сказал это? — продолжал князь с тем же мрачным выражением.
— Конечно, это очень благородно с вашей стороны, —
сказала она: — говорить таким образом о женщине, с которой все кончено; но
кто вам поверит?.. Я сама читала письмо Петицкой к князю, где она описывала, как княгиня любит вас, и как вы ее мучите и терзаете, — а разве станет женщина мучиться и терзаться от совершенно постороннего ей человека?
— Эта самая непорочность больше всего и влекла меня к ней… Очень мне последнее время надоели разные Марии Магдалины [Мария Магдалина — по христианской легенде, последовательница Иисуса Христа, грешница, исцеленная им от тяжелого недуга — «семи бесов».]!.. Но
кто, однако, вам
сказал, что мы с княгиней больше не встречаемся? — спросил в заключение Миклаков.
Елена послала пожаловаться на него частному приставу, который очень наивно велел ей
сказать, что частные доктора ни к
кому из бедных не ходят, так как те им не платят.
Миклаков через неделю опять заехал к Елене; но она на этот раз не приняла его, велев ему через горничную
сказать, что у ней так разболелся бок, что ей ставят пиявки, и потому она никак не может выйти к нему. Через неделю Миклаков опять к ней заехал. Тут уже вышел к нему Николя с сконфуженным и расстроенным лицом. Он
сказал, что жена его очень больна и что к ней никого не пускают и не велят ей ни с
кем говорить.
Неточные совпадения
Городничий. Это бы еще ничего, — инкогнито проклятое! Вдруг заглянет: «А, вы здесь, голубчик! А
кто,
скажет, здесь судья?» — «Ляпкин-Тяпкин». — «А подать сюда Ляпкина-Тяпкина! А
кто попечитель богоугодных заведений?» — «Земляника». — «А подать сюда Землянику!» Вот что худо!
Городничий. Жаловаться? А
кто тебе помог сплутовать, когда ты строил мост и написал дерева на двадцать тысяч, тогда как его и на сто рублей не было? Я помог тебе, козлиная борода! Ты позабыл это? Я, показавши это на тебя, мог бы тебя также спровадить в Сибирь. Что
скажешь? а?
Городничий.
Скажите! такой просвещенный гость, и терпит — от
кого же? — от каких-нибудь негодных клопов, которым бы и на свет не следовало родиться. Никак, даже темно в этой комнате?
Анна Андреевна. Ну,
скажите, пожалуйста: ну, не совестно ли вам? Я на вас одних полагалась, как на порядочного человека: все вдруг выбежали, и вы туда ж за ними! и я вот ни от
кого до сих пор толку не доберусь. Не стыдно ли вам? Я у вас крестила вашего Ванечку и Лизаньку, а вы вот как со мною поступили!
Впрочем, я так только упомянул об уездном суде; а по правде
сказать, вряд ли
кто когда-нибудь заглянет туда: это уж такое завидное место, сам бог ему покровительствует.