Неточные совпадения
Граф Юрий Петрович Сапега
был совсем большой барин по породе, богатству и своему официальному положению, а по доброте его все почти окружные помещики
были или обязаны им, или надеялись
быть обязанными.
Все себе дали слово: на другой же день явиться к
графу для засвидетельствования глубочайшего почтения, и только четыре лица не разделяли общего чувства; это
были: Задор-Мановский, который, любя управлять чужими мнениями, не любил их принимать от других; Анна Павловна, не замечавшая и не видевшая ничего, что происходило вокруг нее; потом Эльчанинов, которого в это время занимала какая-то мысль, — и, наконец, вдова, любовавшаяся в молчании задумчивым лицом своего собеседника.
Несмотря на то, что владельцы никогда не жили в нем, оно постоянно поддерживалось и улучшалось, что
было, я думаю, не столько по желанию самих
графов, сколько делом немцев-управителей, присылаемых из Петербурга.
Часов в шесть пополудни, это
было в пятницу,
граф, принявши от всех соседей визиты, сам никуда еще не выезжал, — и теперь, отобедавши, полулежал на широком канапе в своем кабинете.
Это
был лет шестидесяти мужчина, с несколько измятым лицом, впрочем, с орлиным носом и со вздернутым кверху подбородком, с прямыми редкими и поседевшими волосами; руки его
были хороши, но женоподобны; движения медленны, хотя в то же время серые проницательные глаза, покрывавшиеся светлой влагой, показывали, что страсти еще не совершенно оставили
графа и что он не
был совсем старик.
— Упрям? — сказал
граф, подумав. — Стало
быть, он не
был у меня не потому, что болен, а потому, что не хочет.
— Да, — отвечал отрывисто
граф, — ты теперь ступай в их усадьбу и как можно аккуратней узнай:
будут ли дома муж и жена? Теперь прощай, я спать хочу!
«Вот оно, какую передрягу наделал, — думал Иван Александрыч, — делать нечего, побожился. Охо-хо-хо! Сам, бывало, в полку жиду в ноги кланялся, чтобы не сказывал! Подсмотрел, проклятый Иуда, как на чердаке целовался. Заехать
было к Уситковым, очень просили сказать, если
граф к кому-нибудь поедет!» — заключил он и поехал рысцой.
— Очень вам благодарен, ваше сиятельство, за сделанную мне честь, — вежливо отвечал Мановский, — и прошу извинения, что первый не представился вам, но это единственно потому, что меня не
было дома: я только что сейчас вернулся. Прошу пожаловать, — продолжал он, показывая
графу с почтением на дверь в гостиную. — Жена сейчас выйдет: ей очень приятно
будет встретить старого знакомого. Просите Анну Павловну, — прибавил он стоявшему у дверей лакею.
—
Граф Сапега приехал, друг вашего отца,
будьте с ним полюбезнее, он человек богатый, — сказал он Анне Павловне. Та пошла. Приезд
графа ее несколько обрадовал. Она помнила, что отец часто говорил о добром
графе, которого он пользовался некоторой дружбой и который даже сам бывал у них в доме.
Новоприбывшие
были: толстый Уситков с женой, той самой барыней в блондовом чепце, которую мы видели у предводителя и которая приняла теперь намерение всюду преследовать
графа в видах помещения своего седьмого сынишки в корпус.
Муж
был высокий и необыкновенно худой отставной уланский корнет, m-me Симановская, несмотря на молодость лет, уже замечательно обнаруживающая в себе практические способности, в силу которых тоже решившаяся искать в
графе для определения мужа в какую-нибудь доходную службу, без которой он будто бы ужасно скучает.
Всем им
граф слегка кивнул головой, и на лице его заметно отразилось неудовольствие: ему
было досадно, что Анна Павловна, кроме него, должна
будет заниматься с прочими гостями.
— Анна Павловна, верно, прежде
была знакома с
графом? Она, говорят, ему крестница? — спросила его Уситкова.
— Но, может
быть, Анна Павловна действительно дурно себя чувствует, — сказал
граф отеческим голосом, в душе радовавшийся поспешности мужа.
Анна Павловна почти вбежала в свою комнату и написала к Эльчанинову записку: «Простите меня, что я не могла исполнить обещания. Мой муж посылает меня к
графу Сапеге, который
был сегодня у нас. Вы знаете, могу ли я ему не повиноваться? Не огорчайтесь, добрый друг, этой неудачей: мы
будем с вами видеться часто, очень часто. Приходите в понедельник на это место, я
буду непременно. Одна только смерть может остановить меня. До свиданья».
Эльчанинов ничего не мог понять. Он догадался, впрочем, что Анна Павловна уехала к
графу Сапеге, о котором он слышал от многих. Но зачем уехала, и как одна, и в тот именно день, когда назначено
было свидание? Ему сделалось не на шутку грустно и досадно.
«Вот женщины, — подумал он, — вот любовь их! Забыть обещание, забыть мою нетерпеливую любовь, свою любовь, — забыть все и уехать в гости! Но зачем она поехала к
графу и почему одна, без мужа? Может
быть, у
графа бал? Конечно, бал, а чем женщина не пожертвует для бала? Но как бы узнать, что такое у
графа сегодня? Заеду к предводителю: если бал, он должен
быть там же».
— Что такое за поручение? — продолжала Уситкова. — А поручение, говорит, сказать Михайлу Егорычу, чтоб он завтрашний день
был дома, потому что
граф хочет завтра к нему приехать. «Как, говорит Карп Федорыч, да являлся ли сам Михайло Егорыч к
графу?» — «Нет, говорит, да уж его сиятельству по доброте его души так угодно, потому что Анна Павловна ему крестница». Ну, мы, — так я и Карп Федорыч, ну, может
быть, и крестница.
— Вспомнить не могу, — продолжала Уситкова, — ну, мы вошли, поздоровались и начали
было говорить, но ни
граф, ни хозяйка ни на кого никакого внимания не обращают и, как голуби, воркуют между собою, и только уж бледный Михайло Егорыч (ему, видно, и совестно) суется, как угорелый, то к тому, то к другому, «Вот тебе и смиренница», — подумала я.
Молодой человек, которого называли одним только полуименем Савелий,
был такой же дворянин, как Эльчанинов, как предводитель, как даже сам
граф; но у него
было только несколько десятин земли и выстроенный на той земле маленький деревянный флигель.
Если бы Анна Павловна поехала к
графу не в этот день, в который назначено
было свидание, то, может
быть, он еще усомнился бы в истине слов Уситковой; но она забыла его, забыла свое слово и уехала.
В то же самое воскресенье, в которое, по воле судеб, моему герою назначено
было испытать столько разнообразно неприятных ощущений,
граф, начавший ждать Анну Павловну еще с десяти часов утра, ходил по своей огромной гостиной.
—
Граф, — возразила молодая женщина, — я должна и
буду принадлежать моему мужу всегда.
На этот раз Анна Павловна исполнила его желание почти с неудовольствием. Провожая ее до крыльца,
граф взял с нее честное слово приехать к нему через неделю и обещался сам у них
быть после первого визита Задор-Мановского.
«Отчего я не узнал, — подумал он с досадой, — она начинала
быть так откровенна. Но узнать ее любовь к другому от нее самой — значит потерять ее навсегда. Но от кого же узнать? Соседи… их неловко спрашивать».
Граф вспомнил об Иване Александрыче и позвонил в колокольчик.
— Слухов нет-с, а я кой-что знаю, — ответил Иван Александрыч. Он решительно не в состоянии
был скрыть от
графа узнанной им про Анну Павловну тайны, которой тот, как казалось ему, интересовался.
Теперь для
графа все
было ясно...
Анна Павловна
будет еще хуже жить с мужем; она
будет нуждаться в участии, в помощи; все это представит ей
граф; а там…
Иван Александрыч вышел из кабинета не с такой поспешностью, как делал это прежде, получая от
графа какое-либо приказание. В первый раз еще
было тягостно ему поручение дяди, в первый раз он почти готов
был отказаться от него: он без ужаса не мог представить себе минуты, когда он
будет рассказывать Мановскому; ему так и думалось, что тот с первых же слов пришибет его на месте.
Граф, знавший ее по Петербургу и, может
быть, уже бывший с нею в некоторых сношениях, приехав в деревню, захотел возобновить с нею прошедшее, а потому первый приехал к Мановскому.
Неожиданное обстоятельство несколько изменило порядок их жизни. Однажды, это
было уже спустя два месяца, от
графа привезли письмо. На конверте
было написано: «Анне Павловне, в собственные руки». Оно
было следующее...
Несмотря на то, что Анна Павловна пересказала ему еще прежде об объяснениях
графа и об его предложениях, он обрадовался покровительству Сапеги, которое могло
быть очень полезно в их положении, потому что хоть он и скрывал, но в душе ужасно боялся Задор-Мановского.
— Он может жить, сколько ему угодно; но дело в том, что сегодня
граф прислал к нам письмо и советовал
быть спокойными, обещая своим покровительством охранить нас от всего.
— Что ж такое?.. Это
была ошибка с моей стороны. Я сам хорошо вижу, что
граф ее любит как друг ее отца, тем больше, что он ей дальний родственник.
Дня через четыре
граф прислал человека с письмом, в котором в тот же день приглашал их к себе и уведомлял, что он весь день
будет один. Часу в двенадцатом Анна Павловна, к соблазну всех соседей, выехала с Эльчаниновым, как бы с мужем, в одной коляске.
Между тем
граф часу в первом пополудни
был по-прежнему в своей гостиной: хотя туалет его
был все так же изыскан, но он, казалось, в этот раз
был в более спокойном состоянии духа, чем перед первым визитом Анны Павловны: он не ходил по комнате тревожными шагами, не заглядывал в окно, а спокойно сидел на диване, и перед ним лежала раскрытая книга.
Будь другой человек на месте Эльчанинова, он бы, может, понял, на что бил
граф; он бы понял, что Сапега с намерением будил в нем давно уснувшее честолюбие; он бы понял, что тот хочет его удержать при себе, покуда сам
будет жить в деревне, а потом увезти вместе с Анной Павловной в Петербург.
— Эльчанинову только мелькнула богатая перспектива, которую может открыть ему покровительство такого человека, каков
был граф.
— Увидим, увидим, — отвечал
граф. — Не помешает ли еще нам Анна Павловна? Мы еще ее не спрашивали, да и не
будем спрашивать покуда.
У предводителя назначен
был обед. Общество
было прежнее, за исключением Мановского и Эльчанинова. Клеопатра Николаевна сидела на диване между Уситковою и Симановскою. Перед ними стоял исправник. Прочие дамы сидели на креслах. Мужчины стояли и ходили. Все ожидали
графа.
— Я не имею чести
быть знакома с вами,
граф, — отвечала Клеопатра Николаевна, приподняв с гордостью голову.
— Вы позволили мне
быть у вас? — сказал
граф с легким наклонением головы.
— Поздравьте меня, Михайло Егорыч, — сказала она, — ко мне завтра
будет граф.
Старик, извинившись перед
графом, пошел
было в диванную.
— Право? — спросил
граф, весьма хорошо понявший, что эта фраза сказана
была собственно для него.
Были даже минуты, когда ему приходило в голову, что как бы
было хорошо, если бы он
был совершенно свободен — не связан с этой женщиною; как бы мог он воспользоваться покровительством
графа, который мог ему доставить место при посольстве; он поехал бы за границу, сделался бы секретарем посольства, и так далее…
В этой мысли поддерживал его сам
граф, который,
бывши с ним весьма любезен, постоянно и тонко намекал на его необыкновенные способности и жалел только о том, что подобный ему молодой человек не служит и даром губит свой век.
— Во-первых, я думал о моей службе в Петербурге. Я
буду получать две тысячи рублей серебром, эта верно, —
граф сказал. И если к этому прибавить мои тысячу рублей серебром, значит, я
буду иметь три тысячи рублей — сумма весьма достаточная, чтобы жить вдвоем.
Проснувшись на другой день, Эльчанинов совершенно забыл слова Савелья о каком-то письме и поехал в двенадцать часов к
графу. Анна Павловна, всегда скучавшая в отсутствие его, напрасно принималась читать книги, ей
было грустно. В целом доме она
была одна: прислуга благодаря неаккуратности Эльчанинова не имела привычки сидеть в комнатах и преблагополучно проводила время в перебранках и в разговорах по избам. Кашель и шаги в зале вывели Анну Павловну из задумчивости.