Неточные совпадения
А маменька — такая несносная — слышу, говорит: «Извините,
граф, она у меня такая дикарка…» Тут я и догадалась, что это должен
быть наш сосед,
граф Новинский.
— Вот прекрасно! долго ли рассмотреть? Я с ним уж говорила. Ах! он прелюбезный: расспрашивал, что я делаю; о музыке говорил; просил
спеть что-нибудь, да я не стала, я почти не умею. Нынешней зимой непременно попрошу maman взять мне хорошего учителя пения.
Граф говорит, что это нынче очень в моде —
петь.
Адуев не совсем покойно вошел в залу. Что за
граф? Как с ним вести себя? каков он в обращении? горд? небрежен? Вошел.
Граф первый встал и вежливо поклонился. Александр отвечал принужденным и неловким поклоном. Хозяйка представила их друг другу.
Граф почему-то не нравился ему; а он
был прекрасный мужчина: высокий, стройный блондин, с большими выразительными глазами, с приятной улыбкой. В манерах простота, изящество, какая-то мягкость. Он, кажется, расположил бы к себе всякого, но Адуева не расположил.
Александр, несмотря на приглашение Марьи Михайловны — сесть поближе, сел в угол и стал смотреть в книгу, что
было очень не светски, неловко, неуместно. Наденька стала за креслом матери, с любопытством смотрела на
графа и слушала, что и как он говорит: он
был для нее новостью.
Адуев не умел скрыть, что
граф не нравился ему.
Граф, казалось, не замечал его грубости: он
был внимателен и обращался к Адуеву, стараясь сделать разговор общим. Все напрасно: тот молчал или отвечал: да и нет.
«
Граф, а
ест простоквашу!» — шептал Адуев, с ненавистью глядя на
графа.
Граф ужинал с аппетитом, продолжая шутить, как будто он
был у себя.
Граф наконец ушел, но говорить о деле
было поздно. Адуев взял шляпу и побежал вон. Наденька нагнала его и успела успокоить.
Какая сцена представилась ему! Два жокея, в графской ливрее, держали верховых лошадей. На одну из них
граф и человек сажали Наденьку; другая приготовлена
была для самого
графа. На крыльце стояла Марья Михайловна. Она, наморщившись, с беспокойством смотрела на эту сцену.
«Что это, говорю,
граф, вы ее балуете? она совсем ни на что не похожа
будет!..» — и ее побраню.
Внимательность и услужливость
графа и его ежедневные посещения можно
было приписать соседству дач и радушному приему, который он всегда находил у Любецких.
Он застал ее с матерью. Там
было человека два из города, соседка Марья Ивановна и неизбежный
граф. Мучения Александра
были невыносимы. Опять прошел целый день в пустых, ничтожных разговорах. Как надоели ему гости! Они говорили покойно о всяком вздоре, рассуждали, шутили, смеялись.
Чтоб
графа не
было здесь! — говорил он задыхающимся голосом, — слышите ли? оставьте, прекратите с ним все сношения, чтоб он забыл дорогу в ваш дом!.. я не хочу…
Ему, как всякому влюбленному, вдруг пришло в голову и то: «Ну, если она не виновата? может
быть, в самом деле она равнодушна к
графу.
Ей, может
быть, нравятся цветы, верховая езда, невинные развлечения, а не сам
граф?
«А отчего же перемена в обращении со мной? — вдруг спрашивал он себя и снова бледнел. — Зачем она убегает меня, молчит, будто стыдится? зачем вчера, в простой день, оделась так нарядно? гостей, кроме его, не
было. Зачем спросила, скоро ли начнутся балеты?» Вопрос простой; но он вспомнил, что
граф вскользь обещал доставать всегда ложу, несмотря ни на какие трудности: следовательно, он
будет с ними. «Зачем вчера ушла из саду? зачем не пришла в сад? зачем спрашивала то, зачем не спрашивала…»
Адуев посмотрел на нее и подумал: «Ты ли это, капризное, но искреннее дитя? эта шалунья, резвушка? Как скоро выучилась она притворяться? как быстро развились в ней женские инстинкты! Ужели милые капризы
были зародышами лицемерия, хитрости?.. вот и без дядиной методы, а как проворно эта девушка образовалась в женщину! и все в школе
графа, и в какие-нибудь два, три месяца! О дядя, дядя! и в этом ты беспощадно прав!»
— Экие какие, в левом! А я загадала,
будет ли
граф сегодня.
— Я сдержу свое слово, Надежда Александровна, — отвечал он, — не сделаю вам ни одного упрека. Благодарю вас за искренность… вы много, много сделали… сегодня… мне трудно
было слышать это да… но вам еще труднее
было сказать его… Прощайте; вы более не увидите меня: одна награда за вашу искренность… но
граф,
граф!
— Сейчас, maman! — отвечала она и, задумчиво склонив голову немного на сторону, робко начала перебирать клавиши. Пальцы у ней дрожали. Она, видимо, страдала от угрызений совести и от сомнения, брошенного в нее словом: «Берегитесь!» Когда приехал
граф, она
была молчалива, скучна; в манерах ее
было что-то принужденное. Она под предлогом головной боли рано ушла в свою комнату. И ей в этот вечер казалось горько жить на свете.
— Вот хоть мы с тобой — чем не порядочные?
Граф, если уж о нем зашла речь, тоже порядочный человек; да мало ли? У всех
есть что-нибудь дурное… а не все дурно и не все дурны.
— Начнем с
графа: положим, он примет твой вызов, положим даже, что ты найдешь дурака свидетеля — что ж из этого?
Граф убьет тебя, как муху, а после над тобой же все
будут смеяться; хорошо мщение! А ты ведь не этого хочешь: тебе бы вон хотелось истребить
графа.
— Оспоривать с дубиной в руках! — перебил дядя, — мы не в киргизской степи. В образованном мире
есть другое орудие. За это надо
было взяться вовремя и иначе, вести с
графом дуэль другого рода, в глазах твоей красавицы.
Она разыграла свой роман с тобой до конца, точно так же разыграет его и с
графом и, может
быть, еще с кем-нибудь… больше от нее требовать нельзя: выше и дальше ей нейти! это не такая натура: а ты вообразил себе бог знает что…
— Впрочем, — прибавлял он еще с большим презрением, — ей простительно: я слишком
был выше и ее, и
графа, и всей этой жалкой и мелкой сферы; немудрено, что я остался не разгаданным ей.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Тебе все такое грубое нравится. Ты должен помнить, что жизнь нужно совсем переменить, что твои знакомые
будут не то что какой-нибудь судья-собачник, с которым ты ездишь травить зайцев, или Земляника; напротив, знакомые твои
будут с самым тонким обращением:
графы и все светские… Только я, право, боюсь за тебя: ты иногда вымолвишь такое словцо, какого в хорошем обществе никогда не услышишь.
Стародум. Оставя его, поехал я немедленно, куда звала меня должность. Многие случаи имел я отличать себя. Раны мои доказывают, что я их и не пропускал. Доброе мнение обо мне начальников и войска
было лестною наградою службы моей, как вдруг получил я известие, что
граф, прежний мой знакомец, о котором я гнушался вспоминать, произведен чином, а обойден я, я, лежавший тогда от ран в тяжкой болезни. Такое неправосудие растерзало мое сердце, и я тотчас взял отставку.
5) Ламврокакис, беглый грек, без имени и отчества и даже без чина, пойманный
графом Кирилою Разумовским в Нежине, на базаре. Торговал греческим мылом, губкою и орехами; сверх того,
был сторонником классического образования. В 1756 году
был найден в постели, заеденный клопами.
Мастерски
пел он гривуазные [Легкомысленные, нескромные (от франц. grivois).] песенки и уверял, что этим песням научил его
граф Дартуа (впоследствии французский король Карл X) во время пребывания в Риге.
— Бетси говорила, что
граф Вронский желал
быть у нас, чтобы проститься пред своим отъездом в Ташкент. — Она не смотрела на мужа и, очевидно, торопилась высказать всё, как это ни трудно
было ей. — Я сказала, что я не могу принять его.