Неточные совпадения
Зараз двух невест братья приглядели — а были те девицы меж собой свойственницы, сироты круглые, той и другой по восьмнадцатому годочку только что ми́нуло. Дарья Сергевна шла за Мокея, Олена Петровна за Марку Данилыча. Сосватались в Филипповки; мясоед в том году был короткий, Сретенье в Прощено воскресенье
приходилось, а старшему брату надо было в Астрахань до во́дополи съездить. Решили венчаться на Красну горку, обе свадьбы справить зáраз в один
день.
Евдокиин
день в том году
приходился в среду на четвертой неделе поста; по старинному обычаю, за обедом подали «кресты» из тертого на ореховом масле теста.
Другие бурлаки тоже не чаяли добра от водяного. Понадеясь на свои паспорты, они громче других кричали, больше наступали на хозяина, они же и по местам не пошли. Теперь закручинились.
Придется, сидя в кутузке, рабочие
дни терять.
— Уж как мне противен был этот тюлень, — продолжал свое Смолокуров. — Говорить даже про него не люблю, а вот поди ж ты тут — пустился на него… Орошин, дуй его горой, соблазнил… Смутил, пес… И вот теперь по его милости совсем я завязался. Не поверишь, Зиновий Алексеич, как не рад я тюленьему промыслу, пропадай он совсем!.. Убытки одни… Рыба —
дело иное: к Успеньеву
дню расторгуемся, надо думать, а с тюленем до самой последней поры
придется руки сложивши сидеть. И то половины с рук не сойдет.
— Есть того
дела, точно что есть, — тоненьким голосом весело захихикал копне подобный Седов Иван Ермолаич, — товарец наш деви́чью носу по нутру не
придется. Скривит его девка, ежель понюхает.
— Не
приходится!.. Эко ты слово молвил, — с досадной усмешкой сказал Смолокуров. — По всей Волге, по всей, можно сказать, России всякому известно, что рыбному
делу ты здесь голова. На всех пошлюсь, — прибавил он, обводя глазами собеседников. — Соврать не дадут.
По приезде в Москву оказалось у него столько знакомых, что Татьяне Андревне две недели
пришлось изо
дня в
день разъезжать по Москве знакомства делать.
Но как ихняя квартира в нанято́м доме-особняке на Земляном валу еще не была как следует устроена, а именины
пришлись в пятницу, значит, стола во всей красе устроить нельзя, то и решили отложить пир до Татьянина
дня, благо он
приходился в скоромный понедельник.
Тюлень, писал он, в цене с каждым
днем падает, ежели кому и за рубль с гривной
придется продать, так должен это за большое счастье сочесть.
— Ну, целый-то
день в гостях сидеть ей не
приходится: с детками ведь приехала, — молвила Таифа. — Сам-от Иван Григорьич с приказчиком да с молодцами на ярманке живет, а она с детками у приказчика на квартире. Хоть приказчикова хозяйка за детками и приглядывает тоже, да сама ведь знаешь, сколь заботлива Грунюшка: надолго ребятишек без себя не оставит.
Живучи в Москве и бывая каждый
день у Дорониных, Никита Федорыч ни разу не сказал им про Веденеева, к слову как-то не
приходилось. Теперь это на большую досаду его наводило, досадовал он на себя и за то, что, когда писал Зиновью Алексеичу, не пришло ему в голову спросить его, не у Макарья ли Веденеев, и, ежели там, так всего бы вернее через него цены узнать.
— Как так? Да нешто можно без обеда? — с удивленьем вскликнул Морковников. — Сам Господь указал человеку четырежды во
дню пищу вкушать и питие принимать: поутру́ завтракать, потом полудничать, как вот мы теперь, после того обедать, а вечером на сон грядущий ужинать… Закон, батюшка… Супро́тив Господня повеленья идти не годится. Мы вот что сделаем: теперича отдохнем, а вставши, тотчас и за обед… Насчет ужина здесь, на пароходе, не стану говорить,
придется ужинать у Макарья… Вы где пристанете?
— Спасибо, Митенька, — сказал он, крепко сжимая руку приятеля. — Такое спасибо, что и сказать тебе не смогу. Мне ведь чуть не вовсе пропадать
приходилось. Больше рубля с гривной не давали, меньше рубля даже предлагали… Сидя в Царицыне, не имел никаких известий, как идут
дела у Макарья, не знал… Чуть было не решился. Сказывал тебе Зиновей Алексеич?
— Местá куплены, лес заготовлен, стройка началась, под крышу вывели, скоро зачнут и тесом крыть, — говорила Манефа. — Думала осенью перебраться, да хлопоты задержали,
дела. Бог даст, видно, уж по весне
придется перевозиться, ежели Господь веку продлит. А тем временем и решенье насчет наших обстоятельств повернее узнаем.
На другой
день воскресенье
приходилось.
От Дорониных вести про Петра Степаныча дошли и до Марка Данилыча. Он только головой покачал, а потом на другой аль на третий
день — как-то к слову
пришлось, рассказал обо всем Дарье Сергевне. Когда говорил он, Дуня в смежной комнате сидела, а дверь была не притворена. От слова до́ слова слышала она, что отец рассказывал.
Фармазонка говорила, что ее
дела на ярманке затянулись и ей
приходится пока в Нижнем оставаться.
Пришлось задаривать писаря и волостного голову с заседателями и добросовестными; рассыльных, сторожей и тех нельзя было обойти, чтоб по их милости
дела чем-нибудь не испортить.
Из волостного правления
дело об увольнении Чубаловых из общества государственных крестьян пошло к окружному, там
пришлось мошну еще пошире распустить, а когда поступило
дело в палату, так и больно ее растрясти.
Как ярый гром из тихого ясного неба грянули эти слова над Марком Данилычем. Сразу слова не мог сказать. Встрепенулось было сердце радостью при вести, что давно оплаканный и позабытый уж брат оказался в живых, мелькнула в памяти и тесная дружба и беззаветная любовь к нему во
дни молодости, но тотчас же налетела хмарая мрачная дума: «Половину достатков
придется отдать!.. Дунюшку обездолить!.. Врет Корней!»
Пирог хану
пришелся по вкусу, и с того
дня Матрена Васильевна каждый
день должна была ему пироги печь.
— Отпустите, Марко Данилыч, — продолжала Марья Ивановна. — Каково в самом
деле целый месяц ей одной быть. Конечно, при ней Дарья Сергевна останется, да ведь у нее и без того сколько забот по хозяйству. Дунюшке одной
придется скучать.
— Тяжеленьки условия, Никита Федорыч, оченно даже тяжеленьки, — покачивая головой, говорил Марко Данилыч. — Этак, чего доброго, пожалуй, и покупателей вам не найти… Верьте моему слову — люди мы бывалые, рыбное
дело давно нам за обычай. Еще вы с Дмитрием-то Петровичем на свет не родились, а я уж давно всю Гребновскую вдоль и поперек знал… Исстари на ней по всем статьям повелось, что без кредита сделать
дела нельзя. Смотрите, не
пришлось бы вам товар-от у себя на руках оставить.
Сей святой обители основание положил князь Федор Иоаннович Хабаров еще во
дни царя Михайла Федоровича, а тот князь Хабаров, основатель и строитель монастыря,
приходится ближайшим сродником жившим в те отдаленные уж теперь времена боярам Луповицким.
Лето на исходе, совсем надвигается нá землю осень. Пчелы перестали носить медовую взятку, смолкли певчие птицы, с каждым
днем вода холодеет больше и больше. Пожелтели листья на липах, поспели в огородах овощи, на Николу-кочанного стали и капустные вилки в кочни завиваться. Успенский пост на дворе — скоро
придется веять мак на Макавеев.
Не
день и не два по разным местам разъезжали конторщик Пахом да дворецкий Сидорушка, сзывая «верных-праведных» на собор в Луповицы. За иными
приходилось ехать верст за восемьдесят, даже за сто. Не успеть бы двоим всех объехать, и вот вызвались им на подмогу Кислов Степан Алексеич, Строинский Дмитрий Осипыч да еще матрос Фуркасов. Напрашивался в объезд и дьякон Мемнон, но ему не доверили, опасаясь, не вышло бы от того каких неприятностей.
— Так лучше, по-моему, будет, — сказал Чубалов. — Где же в самом
деле Авдотье Марковне заниматься такими
делами, да и Дарье Сергевне не
приходится. Правду вы сказали, что это не женское
дело.
— И
дело, — молвил Патап Максимыч. — Хорошо придумано. На новом месте и новая жизнь пойдет. А сколько с дяди-то
пришлось?
— Сам понимаю это, — отвечал Самоквасов. — Да ведь невест на базаре не продают, а где ее, хорошую-то, сыщешь? Девушки ведь все ангелы Божьи, откуда же злые жены берутся? Жену выбирать — что жеребей метать, — какая попадется. Хорош жеребей вынется — век проживешь в веселье и радости, плохой вынется — пожалуй, на другой же
день после свадьбы
придется от жены давиться либо топиться.
Пришел Покров девкам головы крыть — наступило первое зазимье, конец хороводам, почин вечерним посиделкам. Патап Максимыч уладил все
дела — караульщики были наняты, а Герасим Силыч согласился домовничать. Через недолгое время после Покрова
пришлись сорочины. Справивши их, Патап Максимыч с Аграфеной Петровной, с Дуней и Дарьей Сергевной поехали за Волгу. На перепутье остановились у Колышкиных.
Видеться хоть каждый Божий
день видайтесь, а жить в доме не
приходится.
И в самом
деле, железный аршин не по костям
пришелся ему.
И что-то всем стало невесело. Недолго гостили парни у Мироновны, ушли один за другим, и
пришлось девушкам расходиться по домам без провожатых; иные, что жили подальше от Ежовой, боясь, чтобы не приключилось с ними чего на дороге, остались ночевать у Мироновны, и зато наутро довелось им выслушивать брань матерей и даже принять колотушки: нехорошее
дело ночевать девке там, где бывают посиделки, грехи случаются, особливо если попьют бражки, пивца да виноградненького.
…
Приходилось Асафу караулить деревню под самый Михайлов
день, и о том повестил он друзей своих, приятелей.
От
дела, однако, все трое были не прочь, задумано-затеяно — на попятный идти не
приходится.
С нетерпеньем ждал Самоквасов Крещеньева
дня, чтобы сыграть свадьбу, но
пришлось помедлить: около Крещенья умерла Прасковья Патаповна, нельзя было Патапу Максимычу прямо с похорон на свадьбу ехать, а без него Дуня никак не хотела выходить замуж.
— Гостить долго мне не
приходится, — ответил Семен Петрович. — В Москву спешу по хозяйским
делам. Завтра бы утром, пожалуй, и выехал.
— Нет, — сказал Алексей. — Всего моего житья у него и полугода не было. Когда воротился я в Осиповку, хоронили старшую дочку хозяина. После похорон немного
дней прошло, как он меня рассчитал. И так рассчитал, что, проживи я у него и два года и больше того, так по уговору и получать бы не
пришлось. На этом я ему всегда на всю мою жизнь, сколько ее ни осталось, буду благодарен.
Марья Гавриловна приезжала на похороны и в тот же
день, как зарыли ее мужа, уехала в Самару, а оттуда по скорости в Казань к своим родным. Лохматов не оставил никакого духовного завещанья; Марье Гавриловне по закону из ее же добра
приходилось получить только одну четвертую долю, остальное поступало в семью Трифона Лохматова. Но Трифон, зная, какими путями досталось богатство его сыну, отступился от нежданного наследства, и таким образом Марье Гавриловне возвратился весь ее капитал.