Неточные совпадения
Нет,
говорю, сударыня, я тебе этого не спущу; хоть,
говорю, и не видывала я таких милостей, как ты, ни от Марка Данилыча, ни от Сергевнушки, а в
глаза при всех тебе наплюю и, что знаю, все про тебя, все расскажу, все как на ладонке выложу…
—
Говорила, — потупляя
глаза и слегка вспыхнув, ответила Дарья Сергевна. — Но ведь вы и того, думаю я, не забыли, после каких уговоров, после какого от меня отказа про то она
говорила?
— Теперь он, собака, прямехонько к водяному!.. Сунет ему, а тот нас совсем завинит, — так
говорил толпе плечистый рабочий с сивой окладистой бородой, с черными, как уголь,
глазами. Вся артель его уважала, рабочие звали его «дядей Архипом». — Снаряжай, Сидор, спину-то: тебе, парень, в перву голову отвечать придется.
И этому не моги
говорить, — прибавил он, указывая
глазами на отвернувшегося в сторону Веденеева.
Когда же у отца зашел разговор с Дмитрием Петровичем про цены на тюлений жир и вспомнила она, как Марко Данилыч хотел обмануть и Меркулова, и Зиновья Алексеича и какие обидные слова
говорил он тогда про Веденеева,
глаза у ней загорелись полымем, лицо багрецом подернулось, двинулась она, будто хотела встать и вмешаться в разговор, но, взглянув на Дуню, опустила
глаза, осталась на месте и только кидала полные счастья взоры то на отца, то на мать, то на сестру.
— Что же замолчал? — улыбаясь и пристально глядя в
глаза приятелю, спросил Меркулов. —
Говори, слушаю.
«
Глаза,
говорит, стыдно показать перед московскими…» Марья Гавриловна замуж ушла — матушке убыток, да какой еще убыток-от.
— Зачем, я тебя спрашиваю, зачем ты приехал сюда? — в сильном раздраженье она
говорила. — Баловаться по-прежнему?.. Куролесить?.. Не стану, не хочу… Будет с тебя!.. Зачем же ты кажешь бесстыжие
глаза свои мне?
— Давеча я к тебе приходил… С
глаз долой прогнала ты меня… Заперлась… — с нежным укором стал
говорить ей Петр Степаныч. — Видеть меня не хотела…
Просидеть разве в светелке три дня и три ночи, никому на
глаза не показываясь, а иконнику наказать строго-настрого —
говорил бы всем, что я наспех срядился и уехал куда-то?..
— Над вашими словами всю ночь я раздумывала, — потупив
глаза, робко и нерешительно молвила Дуня. — Много из того, что вы
говорили, кажется, я поняла, а иного никак понять не могу…
— Страшливый он у нас, опасливый такой, всех боится, ничего нé видя то́тчас и ревку задаст, —
говорила Пелагея Филиппьевна. — А когда один не на
глазах у больших, первый прокурат. Отпусти его, родной, не то он до ночи проревет. Подь, Максимушка, ступай на свое место.
Замолчала Пелагея, не понимая, про какого Ермолаича
говорит деверь. Дети с гостинцами в подолах вперегонышки побежали на улицу, хвалиться перед деревенскими ребятишками орехами да пряниками. Герасим, оставшись с
глазу на
глаз с братом и невесткой, стал расспрашивать, отчего они дошли до такой бедности.
Говорил про хитрого немчина, что на русском хлебе жирно отъедается, а сам без штуки и с лавки не свалится — ноги тонки,
глаза быстры, а хвостиком шлеп-шлеп, шлеп…
Со страстным увлеченьем, громко, порывисто
говорила взволнованным голосом Марья Ивановна.
Глаза горели у ней, будто у исступленной. Немало тому подвился Марко Данилыч, подивилась и Дарья Сергевна, а Дуня, опустя взоры, сидела как в воду опущенная. Изредка лишь бледные ее губы судорожно вздрагивали.
Мало-помалу она успокоилась, корчи и судороги прекратились, открыла она
глаза, отерла лицо платком, села на диван, но ни слова не
говорила. Подошла к ней Варвара Петровна со стаканом воды в руке. Большими глотками, с жадностью выпила воду Марья Ивановна и чуть слышно промолвила...
— Этого мне никак сделать нельзя, сударыня Варвара Петровна. Как же можно из дядина дома уйти? — пригорюнившись, с навернувшимися на
глазах слезами, сказала Лукерьюшка. — Намедни по вашему приказанью попросилась было я у него в богадельню-то, так он и слышать не хочет, ругается. Живи,
говорит, у меня до поры до времени, и, ежель выпадет случай, устрою тебя. Сначала,
говорит, потрудись, поработай на меня, а там, даст Бог, так сделаю, что будешь жить своим домком…
«Пожалуйте-с! сделайте такое ваше одолжение!..» —
говорит он, глядя на нее палючими
глазами…
— Углубись в себя, Дунюшка, помни, какое время для души твоей наступает, —
говорила ей перед уходом Марья Ивановна. — Отложи обо всем попечение, только о Боге да о своей душе размышляй… Близишься к светозарному источнику благодати святого духа — вся земля, весь мир да будет скверной в
глазах твоих и всех твоих помышленьях. Без сожаленья оставь житейские мысли, забудь все, что было, — новая жизнь для тебя наступает… Всем пренебрегай, все презирай, возненавидь все мирское. Помни — оно от врага… Молись!!.
— Будьте уверены, слова никому не вымолвлю, — отвечала Дуня. — И разве можно
говорить мне, ежель это повредит вам. Ведь вы мой избавитель, я ведь без вас непременно бы пропала. А как бы после того показалась я на
глаза тятеньке?
— Что мне миллион! — горячо воскликнул Петр Степаныч. — На что он мне? Теперь у меня у самого денег за
глаза — на жизнь хватит, еще, пожалуй, останется. По ней изболело сердце, а не по деньгам, по ней по самой… Вам все ведь известно, Аграфена Петровна, — помните, что
говорил я вам в Вихореве?
— Верно, Аграфена Петровна. Бог свидетель, что
говорю не облыжно! — горячо вскликнул Самоквасов. — Господи! Хоть бы глазком взглянуть! А
говорить не посмею, на
глаза к ней боюсь показаться. Помнит ведь она, как я в прошлом году за Волгу уехал, а после того, ни с кем не повидавшись, в Казань сплыл?
— С приезда не удавалось еще мне
поговорить с тобой с
глазу нá
глаз, — сказала она Дуне. — Все кто-нибудь помешает: либо тятенька Патап Максимыч, либо Герасим Силыч, либо Дарья Сергевна, а не то ребятишки мои снуют по всем горницам и к тебе забегают.
— То же самое и она сейчас мне
говорила, — сказал Мокей Данилыч. — А как я один-то жизнь свою свекую? Кто ж мне на смертном одре
глаза закроет? Кто ж будет ходить за мной во время болезней? Спору нет, что будут в моем доме жить Герасим Силыч с племянником, да ведь это все не женская рука. Да и хозяйка в доме нужна будет.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Вот хорошо! а у меня
глаза разве не темные? самые темные. Какой вздор
говорит! Как же не темные, когда я и гадаю про себя всегда на трефовую даму?
Хлестаков. Я, признаюсь, рад, что вы одного мнения со мною. Меня, конечно, назовут странным, но уж у меня такой характер. (Глядя в
глаза ему,
говорит про себя.)А попрошу-ка я у этого почтмейстера взаймы! (Вслух.)Какой странный со мною случай: в дороге совершенно издержался. Не можете ли вы мне дать триста рублей взаймы?
И точно: час без малого // Последыш
говорил! // Язык его не слушался: // Старик слюною брызгался, // Шипел! И так расстроился, // Что правый
глаз задергало, // А левый вдруг расширился // И — круглый, как у филина, — // Вертелся колесом. // Права свои дворянские, // Веками освященные, // Заслуги, имя древнее // Помещик поминал, // Царевым гневом, Божиим // Грозил крестьянам, ежели // Взбунтуются они, // И накрепко приказывал, // Чтоб пустяков не думала, // Не баловалась вотчина, // А слушалась господ!
Вздрогнула я, одумалась. // — Нет, —
говорю, — я Демушку // Любила, берегла… — // «А зельем не поила ты? // А мышьяку не сыпала?» // — Нет! сохрани Господь!.. — // И тут я покорилася, // Я в ноги поклонилася: // — Будь жалостлив, будь добр! // Вели без поругания // Честному погребению // Ребеночка предать! // Я мать ему!.. — Упросишь ли? // В груди у них нет душеньки, // В
глазах у них нет совести, // На шее — нет креста!
— И так это меня обидело, — продолжала она, всхлипывая, — уж и не знаю как!"За что же, мол, ты бога-то обидел?" —
говорю я ему. А он не то чтобы что, плюнул мне прямо в
глаза:"Утрись,
говорит, может, будешь видеть", — и был таков.