Неточные совпадения
Форов, жена его, Подозеров и Синтянина, — все четверо теперь сидели рядом на скамейке и, за исключением
майора, который снова читал, все, не сводя глаз, смотрели на встречу брата с сестрой. Катерина Астафьевна держала в своей
руке стынущую
руку генеральши и постоянно ее пожимала, Синтянина это чувствовала и раза два отвечала легким благодарным пожатием.
— Смотри, — она стала загибать один по одному пальцы на левой
руке, — генерал Синтянин предатель, но его опасаться особенно нечего; жена его — это женщина умная и характера стального;
майор Форов — честность, и жена его тоже; но
майора надо беречься; он бывает дурацки прям и болтлив; Лариса Висленева… я уже сказала, что если б я была мужчина, то я в нее бы только и влюбилась; затем Подозеров…
В это время на тропинке показался
майор Форов. Он был в старом, грязном-прегрязном драповом халате, подпоясанном засаленными шнурами; за пазухой у него был завязан ребенок, в левой
руке трубка, а в правой книга, которую он читал в то самое время, как дитя всячески старалось ее у него вырвать.
Ни Лариса, ни Подозеров, ни Горданов и Висленев не трогались, но в эту минуту вдруг сильным порывом распахнулась калитка и на двор влетели отец Евангел и
майор Форов, с огромной палкой в
руке и вечною толстою папироскою во рту.
Подозеров поцеловал ее
руку и, выйдя, скоро догнал за воротами Форова и Евангела, который, при приближении Подозерова, тихо говорил что-то
майору. При его приближении они замолчали.
— Да, я этого особенно не хочу, а только напоминаю, — отвечал, крепко сжав его
руку,
майор. Вы не смейтесь над этим, потому что… кто знает, чего нельзя узнать.
Синтянина едва удержала ее за
руку и тут увидала, что в нескольких шагах пред ними, на тряских извозчичьих дрожках ехал
майор Форов в сопровождении обнимавшего его квартального.
Катерина Астафьевна ничего не могла проговорить и только манила его к себе ближе и ближе, и когда
майор придвинулся к ней и стал на колесо тележки ногой, она обняла левою
рукой его голову, а правою схватила его
руку, прижала ее к своим запекшимся губам и вдруг погнулась и упала совсем на его сторону.
— Ну, Торочка, я и в поход… — заторопился
майор и поцеловал женину
руку.
— Теперь я начинаю, — молвил
майор, и точно фотограф, снимающий шапочку с камерной трубы, дал шаг назад и, выдвинув вперед
руку с синим бумажным платком, громко и протяжно скомандовал: р-а-з, д-в-а и… Выстрел грянул.
Невдалеке он заарестовал бабу, ехавшую в город с возом молодой капусты и, дав этой, ничего не понимавшей и упиравшейся бабе несколько толчков, насильно привел ее лошадь к тому месту, где лежал бесчувственный Подозеров. Здесь
майор, не обращая внимания на кулаки и вопли женщины, сбросив половину кочней на землю, а из остальных устроил нечто вроде постели и, подняв тяжело раненного или убитого на свои
руки, уложил его на воз, дал бабе рубль, и Подозерова повезли.
Этот восьмиверстный переезд на возу, который чуть волокла управляемая бабой крестьянская кляча, показался Форову за большой путь. С седой головы
майора обильно катились на его загорелое лицо капли пота и, смешиваясь с пылью, ползли по его щекам грязными потоками. Толстое, коренастое тело Форова давило на его согнутые колена, и ноги его ныли,
руки отекали, а поясницу ломило и гнуло. Но всего труднее было переносить пожилому
майору то, что совершалось в его голове.
По исконному обычаю масс радоваться всяким напастям полиции, у
майора вдруг нашлось в городе очень много друзей, которые одобряли его поступок и передавали его из уст в уста с самыми невероятными преувеличениями, доходившими до того, что
майор вдруг стал чем-то вроде сказочного богатыря, одаренного такою силой, что возьмет он за
руку — летит
рука прочь, схватит за ногу — нога прочь.
Генеральша торопливо оправилась и зажгла спичкой свечу. Огонь осветил пред нею обросшую косматую фигуру
майора Филетера Форова, к которому в исступлении самых смешанных чувств ужаса, радости и восторга, припала полновесная Катерина Астафьевна. Увидев при огне лицо мужа, майорша только откинула назад голову и, не выпуская
майора из
рук, закричала: «Фор! Фор! ты ли это, мой Фор!» — и начала покрывать поцелуями его сильно поседевшую голову и мокрое от дождя и снега лицо.
Они в сенях встретили Форова, который осторожно нес на
руках человека, укутанного в долгорунную баранью шубу
майора, а Лариса поддерживала ноги больного и прикрывала от ветра его истощенное тело.
Вскоре за сим Катерина Астафьевна сдала плачущим солдатам все хранившиеся у нее на
руках их собственные деньги, а затем
майор распростился со своим батальоном, сел с своею подругой в рогожную кибитку и поехал.
Солдаты плакали; Катерина Астафьевна тоже плакала и, развязав за спиной
майора кошелочку с яблоками, печеными яйцами и пирогами, заготовленными на дорогу, стала бросать эту провизию солдатам, которые сию же минуту обсыпали кибитку, нахлынули к ней и начали ловить и целовать ее
руки.
С этим отец Евангел, подвинув слегка
майора к себе, показал ему через дверь другой комнаты, как Катерина Астафьевна, слышавшая весь их разговор, вдруг упала на колени и, протянув
руки к освященному лампадой образ-пику, плакала радостными и благодарными слезами.
Но веселый Евангел вдруг смутился и, взяв
майора за
руку, тем же добродушным тоном проговорил...
— Нет; вы ей не верьте: она преумная, — уверял, смеясь и тряся
майора за
руку, Евангел. — Она вдруг иногда, знаете, такое скажет, что только рот разинешь. А они, Паинька, в Бога изволят не веровать, — обратился он, указывая жене на
майора.
Майор перестал закусывать и с удивлением смотрел на сидевшую у стола с подпертым на
руку подбородочком попадью; но ту это нимало не смутило, и она спокойно продолжала...
— Покорно вас благодарю-с, — отвечал, комически поклонясь и шаркнув ногой,
майор, и затем еще раз поцеловал на прощанье
руку у попадьи и откланялся.
Майор посмотрел на священника, и видя, что тот говорит с ним совершенно серьезно, провел себя
руками по груди и громко плюнул в сторону.
Катерина Астафьевна потерянно защипала свою верхнюю губу, что у нее было знаком высшего волнения, и страшно испугалась, когда
майор взял ее молча за
руку и повел к аналою, у которого уже стоял облаченный в ризу Евангел и возглашал...
И
майор взял жену за
руку и потянул ее, но она не поднималась: она продолжала сетовать, что ей до сих пор не куплены и не принесены те башмаки, обещание которых напоминало пожилой Катерине Астафьевне тоже не совсем молодое и уже давно минувшее время, предшествовавшее бесповоротному шагу в любви ее к
майору.
— Нет, я не сумасшедшая, а я знаю, о чем я сокрушаюсь. Я сокрушаюсь о том, что вас много, что во всяком поганом городишке дома одного не осталось, куда бы такой короткобрюхий сверчок, вроде тебя, с рацеями не бегал, да не чирикал бы из-за печки с малыми детями! — напирала майорша на Филетера Ивановича, встав со своего ложа. — Ну, куда ты собрался! — и майорша сама подала мужу его фуражку, которую
майор нетерпеливо вырвал из ее
рук и ушел, громко хлопнув дверью.
— А зачем бы ей не воспользоваться? — вставил не терпящий сплетен
майор и сейчас развил, что Глафира Васильевна «баба ловкая и левою
рукой не крестится».
Отец Евангел бродил по комнате и, заходя в углы, кусал свою бороду и чмокал сожалительно губами; Катерина Астафьевна ломала
руки; генеральша была бледна как плат; а
майор, по общему замечанию, вдруг похудел.
Катерина Астафьевна подхватила чепец, исчезла, и менее чем через час снова явилась на станцию с узелочком в сопровождении
майора, который держал под
рукой визжавшего поросенка.
Но он не скоро дождался ответа, и то, как слушатели отозвались на его вопрос, не могло показаться ему удовлетворительным.
Майор Форов, первый из выслушавших эту повесть Гордановского обращения, встал с места и, презрительно плюнув, отошел к окну. Бодростин повторил ему свой вопрос, но получил в ответ одно коротенькое: «наплевать». Потом, сожалительно закачав головой, поднялся и молча направился в сторону Евангел. Бодростин и его спросил, но священник лишь развел
руками и сказал...
— И вывихнули плечо? — договорил
майор. — Гм!.. обыкновенно при этих случаях ломают
руки или ноги, иногда ребра, но плечо… это довольно удивительно.
Неточные совпадения
Я подошел к окну и посмотрел в щель ставня: бледный, он лежал на полу, держа в правой
руке пистолет; окровавленная шашка лежала возле него. Выразительные глаза его страшно вращались кругом; порою он вздрагивал и хватал себя за голову, как будто неясно припоминая вчерашнее. Я не прочел большой решимости в этом беспокойном взгляде и сказал
майору, что напрасно он не велит выломать дверь и броситься туда казакам, потому что лучше это сделать теперь, нежели после, когда он совсем опомнится.
Вулич молча вышел в спальню
майора; мы за ним последовали. Он подошел к стене, на которой висело оружие, и наудачу снял с гвоздя один из разнокалиберных пистолетов; мы еще его не понимали; но когда он взвел курок и насыпал на полку пороха, то многие, невольно вскрикнув, схватили его за
руки.
Едва я успел в аудитории пять или шесть раз в лицах представить студентам суд и расправу университетского сената, как вдруг в начале лекции явился инспектор, русской службы
майор и французский танцмейстер, с унтер-офицером и с приказом в
руке — меня взять и свести в карцер. Часть студентов пошла провожать, на дворе тоже толпилась молодежь; видно, меня не первого вели, когда мы проходили, все махали фуражками,
руками; университетские солдаты двигали их назад, студенты не шли.
— Вот-с, как это было, — начал Михаил Поликарпович, — не полковник, а
майор подошел к ней, и только было наклонился, чтобы
руку ей подать и отвести в карету, она выхватила из-под фартука кинжал да и пырнула им его.
Подле него, по правую
руку, лежал, облокотившись, седой
майор, уже значительно выпивший, и с аффектацией хладнокровия понтировал по полтиннику и тотчас же расплачивался.