Неточные совпадения
Спасения и возврата его никто
не чаял, его считали погибшим навеки, причем губернскому человечеству были явлены новые доказательства человеческого, или, собственно
говоря, женского коварства и предательства,
со стороны одной молодой, но, как все решили, крайне испорченной и корыстной девушки, Александры Ивановны Гриневич.
Говорит он голосом ровным и спокойным, хотя левая щека его слегка подергивается
не только при противоречиях, но даже при малейшем обнаружении непонятливости
со стороны того, к кому относится его речь.
И с этим отец Евангел вдруг оборотился к Висленеву спиной, прилег, свернулся калачиком и в одно мгновение уснул, рядом
со спящим уже и храпящим майором. Точно порешили оба насчет Иосафа Платоновича, что с ним больше
говорить не о чем.
Ванскок
со своею теорией «свежих ран» открывала Горданову целую новую, еще
не эксплуатированную область, по которой скачи и несись куда знаешь, твори, что выдумаешь,
говори, что хочешь, и у тебя везде
со всех сторон будет тучный злак для коня и дорога скатертью, а вдали на черте горизонта тридцать девять разбойников, всегда готовые в помощь сороковому.
—
Со мною нельзя рассуждать, потому что я
говорю правду, что я вопию к человеческому правосудию и состраданию; потому что я убит, да, да, убит, уничтожен; что у меня ничего нет, и с меня нечего взять, а с Алиной Дмитриевной и с Кишенским можно дела делать… Гм! — взглянул он, заскрипев зубами и ринувшись вперед на Горданова, — так вот же делайте, подлецы, делайте
со мною, что вы хотите! Делайте, а я вас
не боюсь.
— Ну, а
со мной, брат, об этом
не говори: я этими делами
не занимался и ничего в них
не смыслю.
Висленев
не знал, как он дотанцевал кадриль с мотавшимся у него на груди букетом, и даже
не поехал домой, а ночевал у Горданова, который напоил его, по обещанию, шампанским и, помирая
со смеху,
говорил...
— Кроме того
говорю и о сердце. Мы с ним ведь старые знакомые и между нами были кое-какие счетцы. Что же вы думаете? Ведь он в глаза мне
не мог взглянуть! А когда губернатор рекомендовал ему обратиться ко мне, как предводителю, и рассказать затруднения, которые он встретил в столкновениях с Подозеровым, так он-с
не знал, как
со мной заговорить!
— Оставьте этот тон; я знаю, что вы
говорите то, чего
не чувствуете. Сделайте милость, ради вас самой,
не шутите
со мною.
Говорили, будто бы Филетер Иванович совсем убил квартального, и утверждали, что он даже хотел перебить все начальство во всем его составе, и непременно исполнил бы это, но
не выполнил такой программы лишь только по неполучению своевременно надлежащего подкрепления
со стороны общества, и был заключен в тюрьму с помощью целого баталиона солдат.
— Нет, вы очень ошибаетесь. В вас
говорит теперь жалость и сострадание ко мне, но все равно. Если б я
не надеялся найти в себе силы устранить от вас всякий повод прийти
со временем к сожалению об этой ошибке, я бы
не сказал вам того, что скажу сию секунду. Отвечайте мне прямо: хотите ли вы быть моею женой?
Солдаты,
со свойственною им отличною меткостью определений,
говорили про Катерину Астафьевну, что она
не живет по пословице: «хоть горшком меня зови, да
не ставь только к жару», а что она наблюдает другую пословицу: «хоть полы мною мой, но
не называй меня тряпкой».
— Да что-с? сижу бывало, глажу ее по головке да и реву вместе с нею. И даже что-с? — продолжал он, понизив голос и отводя майора к окну: — Я уже раз совсем порешил: уйди,
говорю, коли
со мной так жить тяжело; но она, услыхав от меня об этом, разрыдалась и вдруг улыбается: «Нет, —
говорит, — Паинька, я никуда
не хочу: я после этого теперь опять тебя больше люблю». Она влюбчива, да-с. Это один, один ее порок: восторженна и в восторге сейчас влюбляется.
— Если бы… Я вам скажу откровенно: я
не могу думать, чтоб это сталось, потому что я… стара и трусиха; но если бы
со мною случилось такое несчастие, то, смею вас уверить, я
не захотела бы искать спасения в повороте назад. Это проводится в иных романах, но и там это в честных людях производит отвращение и от героинь, и от автора, и в жизни…
не дай бог мне видеть женщины, которую, как Катя Шорова
говорила: «повозят, повозят, назад привезут».
— Пустяки; я хотела сбежать с лестницы, спотыкнулась, упала и немножко зашибла себе плечо… а потом… — Она вдруг потянула к себе Синтянину за руку и прошептала: — бога ради
не говори, что я за тобой посылала, но ночуй здесь
со мной, бога ради, бога ради!
— Нет, если бы; вы узнали все, вы бы
со мною так
не говорили, потому что я имею права…
И пронесся он, этот огненный змей, из двора во двор, вдоль всего села в архангельскую ночь, и смутил он там все, что было живо и молодо, и прошла о том весть по всему селу:
со стыда рдели,
говоря о том одна другой говорливые, и никли робкими глазами скромницы, никогда
не чаявшие на себя такой напасти, как слет огненного змея.
— Что его теперь недолюбливать, когда он как колода валяется; а я ему всегда
говорил: «Я тебя переживу», вот и пережил. Он еще на той неделе
со мной встретился, аж зубами заскрипел: «Чтоб тебе,
говорит, старому черту, провалиться», а я ему
говорю: то-то, мол, и есть, что земля-то твоя, да тебя, изверга,
не слушается и меня
не принимает.
— Будь уверен, что по всем правилам искусства окончу, — исповедаюсь и причащусь. Я ведь тебе это давно
говорил и еще раз скажу: я, брат, здоровый реалист и вздора
не люблю: я
не захочу, чтобы кому-нибудь
со мною, с мертвым, хлопоты были, — все соблюду и приму «как сказано».
Неточные совпадения
Хлестаков. Я, признаюсь, рад, что вы одного мнения
со мною. Меня, конечно, назовут странным, но уж у меня такой характер. (Глядя в глаза ему,
говорит про себя.)А попрошу-ка я у этого почтмейстера взаймы! (Вслух.)Какой странный
со мною случай: в дороге совершенно издержался.
Не можете ли вы мне дать триста рублей взаймы?
Наконец, однако, сели обедать, но так как
со времени стрельчихи Домашки бригадир стал запивать, то и тут напился до безобразия. Стал
говорить неподобные речи и, указывая на"деревянного дела пушечку", угрожал всех своих амфитрионов [Амфитрио́н — гостеприимный хозяин, распорядитель пира.] перепалить. Тогда за хозяев вступился денщик, Василий Черноступ, который хотя тоже был пьян, но
не гораздо.
После помазания больному стало вдруг гораздо лучше. Он
не кашлял ни разу в продолжение часа, улыбался, целовал руку Кити,
со слезами благодаря ее, и
говорил, что ему хорошо, нигде
не больно и что он чувствует аппетит и силу. Он даже сам поднялся, когда ему принесли суп, и попросил еще котлету. Как ни безнадежен он был, как ни очевидно было при взгляде на него, что он
не может выздороветь, Левин и Кити находились этот час в одном и том же счастливом и робком, как бы
не ошибиться, возбуждении.
Он приписывал это своему достоинству,
не зная того, что Метров, переговорив
со всеми своими близкими, особенно охотно
говорил об этом предмете с каждым новым человеком, да и вообще охотно
говорил со всеми о занимавшем его, неясном еще ему самому предмете.
— Да нет, Маша, Константин Дмитрич
говорит, что он
не может верить, — сказала Кити, краснея за Левина, и Левин понял это и, еще более раздражившись, хотел отвечать, но Вронский
со своею открытою веселою улыбкой сейчас же пришел на помощь разговору, угрожавшему сделаться неприятным.