Танамор. Призрачный сыщик

Екатерина Соболь, 2021

Вторая книга захватывающей трилогии от автора «Дарителей» и «Анимы» Екатерины Соболь. Ирландия, 1827 год. Научный прогресс не остановить, и на смену чарам волшебника Мерлина приходит электричество. Вот только ожившие с помощью науки люди превращаются в зомби. Как же восставшим из праха ожить по-настоящему или обрести покой? Чтобы помочь им и себе, убитый, а потом воскресший при странных обстоятельствах Джонни Гленгалл отправляется на поиски затерянной среди зеленых холмов Ирландии деревушки, в которой сотни лет хранился танамор – удивительный талисман, оживляющий не только тело, но еще и душу, и разум.

Глава 2

Дом, милый дом

Мы сошли на берег, и я мысленно вычеркнул из списка пункт «добраться до Ирландии».

— Сердце рвется, — мрачно заявила Молли, оглядывая толчею на берегу. — Тут было так зелено!

— Ну, ты сама говорила, что вам трудно найти работу дома, вот и едете в Лондон, — философски изрек Бен: по его меркам это была невероятно любезная поддержка. — Теперь тут можно работать, это же хорошо, разве нет?

— Какой же вы черствый! — взревела Молли. — Не разговариваю с вами!

Бен быстро утешился: он любил все новое и принялся жадно оглядывать улицу, хоть в ней не было ничего экзотического. Беднее, чем в Лондоне, а в остальном картина знакомая: торговцы, экипажи, спешащие куда-то люди. Только минут через двадцать до меня дошло, чего тут не хватает.

— А где восставшие? — спросил я.

И правда: никто не прятался по домам, как в Лондоне, жизнь шла своим чередом. Неужели газеты ошиблись, и бедствие накрыло не всю Великобританию? Я завертел головой в поисках чего-то, что могло бы внести ясность, и заметил на стенах домов потрепанные листы бумаги, похожие на вырванные из книги страницы. Но зачем лепить их на стены? Такого я еще не видел. Я подошел ближе.

— Встречал такие объявления в Лондоне, — тоном эксперта сказал Бен, остановившись рядом со мной. — Бумаги, на которых люди пишут, что хотят продать или купить. Но я раньше не видел, чтобы их печатали на станке. О, гляди, они не от частного лица, это фабрика рассказывает о своих товарах. Какой отличный способ донести мысль до большого числа людей! Возмутительно, что первыми до такого дошли в Ирландии.

Я понимал его возмущение: наш отец участвовал в войне за присоединение Ирландии к Великобритании, и в пансионе нас всегда учили, что дикие островитяне-ирландцы жили впроголодь, не умели читать и не знали света культуры, пока наш великий народ не пришел освободить их от невежества, взамен потребовав всего-то налоги и подчинение нашему королю. Для нас — повод для гордости, а для них — выгодная сделка, вообще-то! Конечно, Молли принялась бы возражать, но столько образованных людей просто не могут ошибаться.

А Бен все не отрывался от объявлений, хотя эти штуки никак не отвечали на вопрос, где восставшие. Я тоже присмотрелся и тут-то понял, зачем на них картинки: там, где мало кто умеет читать, это, видимо, необходимо.

— Мне нравится этот Каллахан. Хотел бы я с ним познакомиться, — заинтересованно пробормотал Бен. — Наука на службе жизни! Вот об этом я всегда и говорил!

И правда, на всех объявлениях повторялась одна и та же фраза: «Каллахан меняет ваш мир!» и эмблема: шестеренка и элегантно обвившийся вокруг нее вьюнок. Этот Каллахан предлагал дрова, уголь, готовое платье, сталь, зубной порошок, — я не мог понять, как один человек может делать столько всего одновременно. А еще я вспомнил, где видел тот же знак: на борту некоторых кораблей в порту Ливерпуля. И Бен, похоже, вспомнил тоже.

— Какое производство наладил! Лодки, уголь, сталь. Наверное, он англичанин, — одобрил Бен.

— А вот и нет! — взревела Молли, вся потная от того, что ей приходилось тащить узел с деталями машины Бена. — Это наша, ирландская фамилия, выкусите! У нас тоже великие люди есть!

Потом она увидела что-то и помрачнела. Я проследил за ее взглядом. На железной решетке, окружавшей унылое новое здание, многократно повторялся тот же знак: шестеренка, обвитая вьюнком.

— О, это его заводы, — восхитился Бен. — А производят они, видимо…

— Адское пламя! — взвыла Молли, ткнув пальцем в дым, валящий из труб.

Мои эстетические чувства этот дым тоже оскорблял. Бен, впрочем, нашего мнения не разделил.

— По-моему, все должны сказать ему спасибо. Будущее создают люди с воображением, деловой хваткой и смелыми идеями, — заявил Бен, явно имея в виду и себя.

— Да тут все было куда лучше: поле, здания не выше двух этажей!

— В общем, деревня.

— Еще одно слово, и останетесь без крыши над головой, — бросила Молли и зашагала дальше, — потому что я вас тут брошу и пойду домой одна. Посмотрим, как вы запоете!

— Запоем отлично, — сказал Бен, ткнув в еще одно объявление. — Тут написано, что Каллахан открыл комфортную гостиницу для приезжих по адресу Говард-стрит, шесть.

Молли зашипела и ускорила шаг.

— Чтобы строить новый мир, надо подвинуть старый, в этом и состоит труд ученых и коммерсантов! — крикнул ей вслед Бен и все-таки умолк, влюбленно провожая взглядом каждое новое объявление.

В том, что он нашел бы общий язык с этим типом, я не сомневался. А потом Бен увидел одно объявление, самое новое, даже чернила еще блестели, и удивленно остановился. Я посмотрел туда же.

Вот так мы и узнали, почему на улицах города нам не встретилось ни одного восставшего. Газеты не ошибались, катастрофа произошла по всему королевству, и тут тоже, вот только… На картинке был очень похоже изображен восставший, со стеклянным взглядом бредущий в большое некрасивое здание, а подпись гласила: «Не искать причины, а принимать меры! Ведите бродящих мертвецов на фабрику Каллахана по адресу Ред-стрит, 1, за каждого — 10 шиллингов наличными. Очистим город вместе!»

Сумма была напечатана особенно крупно, чтобы даже те, кто не умеет читать, поняли, что можно заработать. И, судя по отсутствию восставших, идея пользовалась успехом.

— Десять шиллингов! — процедила Молли, которая мгновенно ухватила суть, даже будучи неграмотной. — Хорошие деньги.

«Не вздумай избавиться от меня за такую мелочь», — подумал я.

— Идемте, пока нашего мистера тут кто-нибудь не прикарманил, — сказала Молли, пристыдив меня своей добротой. — Всего два часа пешком, если поднажмем. Мы живем в деревне, тут недалеко. Я каждую пятницу, как на ферме дела закончу, в город ходила работу поискать. Вот на этой площади мы собирались. Однажды услышала: ищут работников в Лондон — и решилась. А теперь тут кто? Никого! Злые дела творятся.

— Очень злые, — проворчал Бен, таща меня следом за собой по плохо уложенной брусчатке. — Безработица побеждена, ну что за кошмар!

Конечно, я предпочел бы сразу приступить к поискам деревни праведников, но идея отдохнуть где-нибудь в безопасности, полежать неподвижно, как камень, казалась такой соблазнительной, что я не стал спорить.

— Не объясняй своим родичам, что я… не совсем живой, — пробормотал я, удивившись, как же трудно стало говорить.

— А то они не заметят!

— Если я буду достаточно учтив, не заметят.

— Да почему вы вечно прикидываетесь? — буркнула Молли, косясь на меня.

— Правда далеко не всегда лучше, чем ложь.

— Но правдивее — точно. Неужто боитесь, что вас за десять шиллингов загонят? Мои родичи не такие! Какой же вы иногда… противный человек!

— И еще мы никому не скажем, что восставшие появились из-за нас, — продолжил я, и глазом не моргнув. Потому что не мог моргать, ха-ха. — Если скажешь хоть кому-то, Молли, я буду очень раздосадован.

— Напугали, аж коленки дрожат. Вранье и скрытность до добра не доводят, извольте запомнить. Хотя этому вас еще в детстве должны были учить, теперь уж, видать, поздно.

— Ой, вот тебя забыл спросить! — вспылил я, и Молли обиженно отвернулась.

Но я просто не доверял никому на свете, кроме себя, и эта линия поведения никогда меня не подводила. Бен и Молли — славные, но спасти Великобританию и себя заодно могу только я.

Я — граф Джон Гленгалл, и ничто меня не остановит.

* * *

…Кроме ужасных, изрытых колеями дорог! Шли мы куда больше двух часов. Если точнее, то целую вечность, и это притом что провожатый у нас был весьма резвый. Надеюсь, не я всех задерживал. От усталости я еле переставлял ноги, движения были деревянными, неестественными, и это сослужило мне плохую службу: не успели мы дойти до окраины города, как к нашей процессии пристал какой-то мужчина.

— Мертвяк, — зловеще заявил он, ткнув пальцем в мою сторону. — Ваш или ничей?

— Наш, — твердо сказала Молли.

Бен опешил от бестактности вопроса и только глазами хлопал.

— Продаете? — осведомился мужчина. — Дам три шиллинга и сам доставлю его к Каллахану, а то вы не в ту сторону идете. Не местные, небось?

Ну тут уж я нашел в себе силы открыть рот.

— Любезнейший, — просипел я. — Вы хам.

Эффект был что надо: похоже, наглец не привык, что люди в моем положении способны за себя постоять. Он глупо вытаращился и бросился прочь, поминутно оглядываясь через плечо. Я победно оскалился ему вслед. Он вскрикнул и набрал дополнительную скорость.

Теперь, когда стало ясно, что каждая собака может догадаться, в каком я состоянии, похитить меня и продать за десять шиллингов, я из последних сил ускорил шаг. Город закончился, и теперь мы шагали по дороге мимо жалких домишек, ряд которых время от времени прерывался каким-нибудь голым полем.

— Что-то плохо сеют в нынешнем году, — бормотала Молли. — Обычно в это время все на полях, а тут, видать, мертвецов боятся. И все же как хорошо дома быть! Родной воздух!

— Я чувствую только навоз и сырую землю, — принюхавшись, трагически сообщил Бен.

— А я вообще ничего не чувствую и сейчас об этом не жалею, — сказал я.

Мы шагали в унылом молчании, пока Молли не остановилась у одного из убогих домишек.

— Мам! — гаркнула она во всю силу своих живых легких.

Дом из грубых серых камней был полностью лишен архитектурных красот. Рядом ютился сарай, вокруг которого, квохча, бродили куры. Заборов и оград тут не было в принципе — похоже, местные фермеры из поколения в поколение передавали знания, от какого куста до какого камня простираются их владения. Мы с Беном переглянулись. Сейчас, в столь чуждой нам обоим среде, я как никогда прочувствовал наши родственные узы: мы с ним оба и в деревне-то никогда в жизни не были.

Из дома выскочила низенькая растрепанная женщина, увидела Молли и с визгом бросилась навстречу. Последовали бурные слезы и объятия. Потом женщина заметила нас.

— Ой, я думала, ты из Лондона вещей каких-нибудь привезешь, а ты вместо них вон кого прихватила, — громко зашептала она, лишний раз доказав, что простолюдины учтиво здороваться не умеют. — И который из них твой? Надеюсь, тот, что посимпатичней.

А вот это приятно! Я уже мысленно простил ей грубость — и тут понял, что она смотрит на Бена. Вот негодяйка! Я расправил плечи и задрал нос. Мое прискорбное состояние не заставит меня потерять веру в себя и спасовать перед какой-то деревенщиной.

— Мама, все не так просто, — размазывая слезы по лицу, сказала Молли.

— Ты у меня не промах! — Мамаша одобрительно потрепала Молли по щеке.

«Ну, зато на радостях она не заметила моего состояния», — скептически подумал я.

— А где дорогая Лиззи, почему не встречает? — спросила Молли.

— Лиззи замуж вышла, — важно ответила мамаша. — В Галлоуэй переехала. Выгодная партия, хозяин хлебной лавки. Приезжал к нам за солью, вот и встретились. Спасибо тебе за деньги, которые ты через старика Шона передавала, дочка. На приданое ей пошли, а то бы ее не взяли! Теперь и тебе пора. Она все-таки младшая, а уже пристроена.

Молли загрустила. Вот она, неграмотность! Сестра вышла замуж, но никто даже не черкнул Молли открыточку, поскольку не умел писать (а она — читать).

— Одна я на земле управляюсь, хорошо, что ты вернулася, — продолжила мамаша.

— Второе поле не распахано, вон, отсюда вижу, — проворчала Молли.

А потом снова всхлипнула и прижалась к матери: из-за разницы в росте это выглядело так, будто жираф обнимает гуся. Та в ответ сжала ее в своих мощных объятиях, и мне стало немного завидно, хоть я и не подал виду. Вот бы меня кто-нибудь так утешительно обнял!

Об отце никто не упоминал, из чего я сделал вывод, что его, видимо, давно нет на свете. Неудивительно, что Молли готова на все ради своего семейства. В любом слое общества это серьезная ответственность — быть старшей дочерью в семье, состоящей из одних женщин. Я невольно глянул на Молли с нежностью. Будь я на ее месте, строил бы глазки богатым кавалерам и женил на себе самого перспективного, решив этим финансовые проблемы семьи. А она вон укатила в далекий Лондон искать работу.

— Ох, что тут последний год творится! — Мамаша повела Молли в дом, предоставив нам, очевидно, самим решать, идти за ними или нет. Что за нравы! — Сама знаешь, как трудно было работу найти, да еще налоги англичанам, да разорение после войны с ними, да сколько погибло в ней! Но год назад…

Тут мы вошли в дом, и я какую-то часть истории пропустил. Посещать крестьянские жилища мне раньше не доводилось, и я подивился убожеству, закопченным стенам (а на них — ни одной картины, ни одного ковра!) и отсутствию мягкой мебели. Сплошные лавки, полки, столы без скатертей и прочие свидетельства отсутствия вкуса.

— Как вам? — взбудораженно зашептала Молли, увидев, как я озираюсь.

Я прокашлялся.

— Очень… мило. — Все-таки я чрезвычайно учтив, этого у меня даже смерть не отнимет. — И такой… м-м… такой огромный камень! — Я указал на булыжник, лежавший посреди стола. — Это какое-то произведение местного искусства?

— Хи-хи. Это камень. Прижималка для солений, — пояснила Молли. — Кладешь ее сверху на капусту, огурчики или еще какой овощ, они сок дают и бродят.

Прелестно. Слюнки потекли бы, если бы они у меня были.

— Так вот, мистер Каллахан у себя в Галлоуэе наладил такое про-из-вод-ство! — продолжала мамаша. — Там уже все без него работает, вот он сюда и переехал, новое место осваивать. О, это великий человек, он спасет Ирландию!

— Англичанин? — не выдержал Бен, чья национальная гордость была задета еще печатными объявлениями.

Мамаша сурово на него глянула.

— Пф! Вот еще! Он от самой сохи: простой сирота из Галлоуэя, всего сам добился. Какой пример для молодежи! В жизни успех ценится, а без него кто ты такой?

Она говорила, а сама ловко метала на стол миски, тарелки, плошки, хлеб и какие-то непонятные заготовки в горшках — возможно, те самые забродившие огурчики. Судя по лицу Бена, пахло все это вкусно. Не дожидаясь приглашения, он весело уселся за стол, отломил себе хлеба и начал мазать его чем-то непонятным. Я поморщился. Вот уж кому простота местных нравов придется по душе.

Молли тоже сияла. Ее несуразно крупные руки были постоянно в движении — поправляли шляпку, переставляли посуду туда и сюда, тянулись разжечь огонь, даже отставили стул, чтобы я мог сесть. Я послушно сел.

— Душенька, ну скажи: ты уже выскочила замуж за кого-то из этих джентльменов или только приглядываешься? — шепотом спросила мамаша, когда обе отвернулись к печке. — Если твой тот, что страшный, так это ничего: судя по виду, недолго ему осталось, наследство получишь. Только надеюсь, он не заразный.

Чудесно.

— Мама! — возмущенно шикнула Молли, но та уже бодро развернулась к столу и начала потчевать Бена: похоже, его звериный аппетит был ей в радость.

— Я болен, есть мне нельзя, питаюсь только лекарствами, — сказал я, когда передо мной грохнули тарелку с какой-то непонятной жижей. От возмущения у меня даже голос прорезался. — Впрочем, это не заразно.

Мамаша неодобрительно цокнула, но тарелку убрала и поставила перед Молли.

— Я и сама подумываю на фабрику устроиться, — важно сказала она. — Надоела бедность! А Каллахан — славный джентльмен, да еще спас нас от этих ужасных мертвяков, которые повсюду бродили. Мы так их боялись, всю ночь протряслись, а на утро Каллахан их собирать начал, да еще и за деньги. Два дня — и город чист. Хотя, говорят, некоторые своих не продают и дома держат, чтоб не бродили. Вот соседка наша свекровь свою скрывает. Ох, да что я все об этом! Молли, душенька, тебе-то уж точно на фабрику надо, раз ты дома теперь. Ты у меня сильная, там такие нужны.

— Они все деревья у берега вырубили! Ноги моей там не будет.

— А и зря, неплохие денежки там платят. Мы на продаже овощей закупщикам столько не заработаем. Все изменилось, детка. Повсюду теперь эта… про-мыш-лен-ность! Смотри, какую я ткань купила, — это Каллахан делает, самой такую не спрясть!

— Вы не знаете, как найти деревню, где хранился танамор? — спросил я, решив, что хватит терять время на пустые разговоры, тем более настолько скучные. — Трилистник, который Мерлин подарил людям.

Мамаша покатилась со смеху.

— Ох, да вы чего! Это ж сказка! Дайте лоб потрогаю, не жар ли у вас. — Она потянула руку к моему лицу, но я успел отдернуться. — Ох, какой вы дикий. Я ж по-матерински здоровьем вашим интересуюсь.

Вот уж спасибо. Я выдавил что-то смутно похожее на улыбку и больше не сказал ни слова. Когда обед наконец завершился, я думал, мы немедленно пойдем расспрашивать соседей, но Молли завалилась спать (спали они на матрасе прямо в столовой, чем меня чрезвычайно шокировали). Нам с Беном, к счастью, туда же лечь не предложили, это было бы непристойно, и отправили спать на сеновал, чем шокировали меня второй раз.

— Какое приятное место, — пробормотал Бен, сонно ворочаясь на соломе, и немедленно уснул.

Мы не спали в одной постели с тех пор, как были детьми. Я лежал, грустно слушая его дыхание и глядя на полосы света, пробивающиеся сквозь щели в крыше. Мне было очень, очень одиноко.

И тут раздались шаги. Я перевел взгляд на дверь. В проеме удивленно замер молоденький парнишка: не поймешь, то ли у него еще отрочество, то ли уже юность. Никаких признаков бороды, темные волосы, карие глаза, весь какой-то щуплый: даже я по сравнению с ним ощутил себя шикарным взрослым мужчиной.

— Ты кто? — спросил я, но озарило меня еще до того, как он успел ответить. Темные волосы, прямой нос, резкая линия челюсти — я такое уже видел. — Ты брат Молли.

— Да, — осторожно ответил он, как будто не уверен был, с чего начать разговор. Я его понимал: не каждый день находишь у себя на сеновале полумертвого графа. И второго, вполне живого и спящего. — Я Киран. Вы меня звали?

Ой, какой вежливый мальчик. По сравнению со своей громогласной мамашей и бестактной остроумицей-сестрой он казался вполне приличным человеком.

— Не припоминаю, но, раз уж ты тут, можешь принести мне одеяло, — ответил я и поудобнее устроился, демонстрируя, что с этого места меня ничто не сгонит. — Мы друзья Молли из Лондона. Я — граф Гленгалл, а это… — я поколебался, но все же лишать Бена титула не стал: — граф Гленгалл, мой брат.

Я ждал чего-то вроде «Моя сестра водит дружбу со знатью, какая честь нашему дому!», но Киран молча подошел ближе. Солома под его ногами уютно зашуршала.

— Вы… вы не живой, — сказал он, нахмурившись.

— И что? — холодно спросил я, решив держать лицо до последнего. — На фабрику Каллахана меня отведешь?

Рот у него комически приоткрылся.

— Вы знаете про Каллахана? О… Теперь я понял. Вы хотите у него работать? Он кого только не нанимает — наверное, даже вот таких странных, полуживых мертвецов.

И пока я пытался определиться с ответом (я не странный, полуживой мертвец, что за оскорбление!), маленький наглец подошел, рывком поднял меня на ноги и куда-то потащил: очевидно, продавать за десять шиллингов. Мысли о его вежливости я тут же взял обратно.

— Эй! — возмущенно прохрипел я. — А ну пусти! Я спас твою сестру!

Бен заворочался, но не проснулся, и я не успел его позвать, как уже оказался на улице.

— Нам нужно туда, идемте! — частил Киран.

Я барахтался, Киран тащил, в доме было тихо, а голосисто вопить мне было теперь не под силу, так что я пытался отстоять свободу, цепляясь за деревья и угол куриного сарая. Безуспешно: ирландцев, похоже, с детства тренируют как борцов-силачей. Киран цепко держал меня за локоть и успел дотащить до соседнего дома, когда я почувствовал, что на меня смотрят. Я в ярости повернул голову — прекрасное развлечение, наслаждайтесь, господа, — и осекся.

Из-за соседского угла на меня смотрела старушка, и взгляд у нее был неподвижный, тусклый, лицо бледное. Я слишком много раз видел такие лица (в том числе в зеркале), чтобы не понять, что она мертва. Глядела она прямо на меня, точно как та девушка в Ливерпуле — и тоже вполне справлялась с тем, чтобы стоять на одном месте, а не шагать куда глаза глядят.

Все это успело промелькнуть у меня в голове, а потом мысли затянуло туманом. В ушах зазвенело, стало тяжело дышать, заболело в груди. У меня ведь ничего не может болеть, но болело все равно. Я метался на узкой деревянной кровати, и кто-то повторял мне: «Ты сама виновата», а я задыхался, и это продолжалось целую вечность. Потом туман рассеялся, и я резко сел.

Я сидел на широкой лавке, рядом суетилась Молли. Увидев меня, она выронила какое-то шитье. Так, есть и хорошая новость: продать меня не успели, я по-прежнему в ее доме.

— Доктор, он ожил! — звонко крикнула она.

Ну, «ожил» — это уж громко сказано, но возразить я не успел. Вот только на крик Молли в комнату зашел не Бен, а ее мамаша.

— Ах ты, исчадье! — простонала она, глядя на меня. — Я сразу поняла, с тобой что-то не то. Живой мертвяк в моем доме! Молли, да куда это годится?! Убери его отсюда, сотый раз говорю!

Молли вытолкала мать за дверь и села рядом со мной.

— Не выходите больше на улицу. — Она сжала обе мои руки в своих, наверняка теплых и приятных на ощупь. У меня осязание не работало, так что я и свои-то еле чувствовал. — Мы вас спрячем и спасем. С вами опять то же самое было, как в дилижансе: вышли и упали, как замертво.

Киран, видимо, со страху позвал на помощь. Надеюсь, он упомянул, что сам меня на улицу притащил? Но сказать я ничего не успел — прибежал Бен, одетый в какую-то уродливую деревенскую одежку с чужого плеча.

— Ох, Джонни, наконец-то. Двое суток без движения!

Двое?! Это уж слишком. А Бен сел рядом и продолжал:

— Насколько все было проще, когда ты был просто результатом моего эксперимента! Но тебя вернуло действие волшебного — за неимением лучшего слова — ирландского камня, и теперь я не понимаю, по каким законам ты работаешь. — Бен вытащил из своего кармана танамор, и я нахмурился. Он ведь был у меня в кармане, это я его храню! — Я забрал его, чтобы изучить, результат нулевой. И, уж прости, тебе не отдам: вдруг опять свалишься где-нибудь, а кто-то решит обыскать твои карманы.

Расставаться со своей драгоценностью мне не хотелось, но Бен, увы, был прав. Я уныло уставился на танамор. Теперь уже и поверить было невозможно, что он на моих глазах вернул Молли жизнь. Просто три обломка блеклого зеленого мрамора, которые с помощью какого-то странного магнетизма притягиваются друг к другу, образуя нечто похожее на трилистник. Вот и все чудеса.

— Говорил мне Майкл: проводи эксперименты только в контролируемой среде! — продолжал шептать Бен. — В тот раз ты портился, как обычное тело, а мой раствор поддерживал в тебе достаточно жизни, чтобы тормозить этот процесс. Но сейчас ты просто выпадаешь из реальности, а вернувшись, становишься более… — Он так стыдливо замолчал, что я понял: продолжение мне не понравится. — Мертвым.

Я с ужасом понял, что он прав: после этого пробуждения мне еще труднее стало разговаривать, я будто оцепенел. Попытался встать — и не смог. Пару дней назад такая новость меня бы прямо-таки убила (ха-ха, шутка, я уже был мертв), но сейчас я принял ее с тихим, покорным отчаянием.

Может, рассказать ему, что оба раза это происходило со мной после того, как я встретился взглядом с другим восставшим? Но что это даст? Бен со свойственным ему энтузиазмом уйдет в изучение новой загадки, хотя на самом деле спасти меня может только одно.

— Деревня… Танамор, — прошелестел я. — Ищи кого-то, кто знает, где.

Мой смелый план провалился, не добравшись и до третьего пункта. Я представлял себе — и не собирался расставаться с этой мечтой — поселение благородных праведных старцев, которые до сих пор ждут, когда вернется реликвия их народа. Я несу им эту реликвию на блюдечке, благородно готов от нее отказаться, а в обмен мне всего-то и нужно, чтобы меня оживили!

— Я уже отправлял Молли расспросить соседей, — забормотал Бен, таращась на меня сквозь грязное пенсне. — Никто не знает, Джон. Все повторяют, что это сказка. И я думаю… Может, так и есть? Нет никаких доказательств, что возвращение этих фрагментов мрамора туда, где они были, поможет тебе ожить или всем остальным — умереть.

Меня поражала способность Бена говорить такие ужасные вещи, продолжая смотреть на тебя ясными голубыми глазами, будто он читает невинный доклад на конференции или еще каком-нибудь сборище умников.

— И что ты мне предлагаешь? — пробормотал я.

Он схватил меня за обе руки и даже не поморщился от того, какие они ледяные.

— Давай забудем о твоем плане из семи пунктов, а? Возьмем танамор себе, изучим его свойства, придумаем способы использовать его в духе современной науки, а не бабушкиных сказок.

— Бабуш… что?! — Я смог сесть. — Бен, ты не забыл, что танамор забирает жизнь, душу и разум того, кто его хранит?

— И это какой-то не изученный наукой вид воздействия. Это наш шанс оставить след в истории! Джонни, что если камни могут излучать невидимые лучи, которые способны вредить человеку, если долго хранятся рядом с ним? Мы сделаем сейф, который будет это излучение подавлять, и…

— Бен… — застонал я и без сил упал обратно. — Мне кажется, когда я слышу такой бред, мне становится хуже.

— Серьезно? — оживился Бен. — Это тоже достойно изучения! Ты хочешь сказать, если что-то тебя печалит, это отражается на твоем уровне активности? — Я закрыл руками лицо, но Бен продолжал: — Такое возможно. В лодке ты грустил и всю дорогу лежал неподвижно. Мне постоянно казалось, будто мы с Молли кого-то убили и плывем, чтобы выбросить тело в море.

Если меня не станет, Бен вполне сможет подхватить падающее знамя графа Гленгалла, короля несмешных шуточек.

— Бен, я хочу ожить, — глухо проговорил я из-под рук. Наверное, я так злился потому, что он сказал вслух то, о чем я и подумать боялся. — И если для этого нужно верить в бородатых праведных старцев, я буду в них верить. Отдай мне танамор. Он мой, я его нашел.

— Нет, нет, — умоляюще застонал Бен и прижал трилистник к себе. — Тебе от него наверняка станет еще хуже. Я буду его изучать.

Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы нашло уже наконец одну маленькую географическую точку на карте весьма небольшой страны.

— Та сказка — правда. Ищи деревню, — отрезал я. — И можешь даже не говорить со мной, пока не продвинешься в поисках.

* * *

Киран явился под вечер: просунул голову в дверь и с подозрением уставился на меня.

— Не вздумай, — предупредил я. — Еще раз потащишь на фабрику, я так заору, что мало не покажется.

— Тогда сами бы шли. Место прямо для вас.

Он просочился в комнату и сел на край моей скамейки, пугливо озираясь.

— Родственничков своих боишься? Что ты такого сделал?

Киран дернул плечом, продолжая беспардонно меня разглядывать. Похоже, вежливости от него удостаивались только живые.

— Можете мне кое с чем помочь? — наконец спросил он. — Только для этого вам придется пойти на ту фабрику.

Я аж хохотнул. Ну и уловка! Он всерьез рассчитывал меня провести?

— Иди куда шел, Киран. Я даже отвечать на это не буду.

Шкет бросил на меня неприязненный взгляд, но послушно ретировался. Я удобнее устроился на лавке и сделал вид, что лежать одному гораздо приятнее, чем с кем-нибудь говорить.

В ближайшие дни Бена и Молли я видел редко: в основном за мной присматривала ее мамаша. Точнее, она часто занималась работой в той же комнате, где лежал я (унизительно тесная комната в задней части дома, где хранился всякий хозяйственный хлам), и заодно оскорбляла меня. Это успешно отвлекало от факта, что я не могу пошевелиться. Похоже, Бен оказался прав: чем грустнее мне было, тем мертвее я становился.

— Принесите мне одеяло.

— Обойдетесь. Чего вам мерзнуть? Мертвый вы.

— Мне настолько не интересно ваше мнение, что я все забываю узнать, как вас зовут.

— А мне настолько не интересно ваше, что я вас даже не спрошу, с чего вы померли. Я вас не сдаю только потому, что Молли не велела, а брат ваш, доктор, уж такой уважаемый человек! Ему ведь нравится моя Молли?

— Нет конечно. Он ее терпеть не может. Кстати, у него в Лондоне есть жена, он просто это скрывает.

— Ой, да не брешите, я женатых за версту отличаю.

— Богатый опыт?

— Я уж лучше не буду спрашивать, какой опыт у вас, милок. Потому что ответ на лице написан: никакого.

— Зато вас боится собственный сын, — буркнул я, не зная, чем еще ее задеть. — Что-то я его при вас ни разу не видел.

В ответ мамаша развернулась и запустила в меня глиняной миской. Я охнул, но увернуться, конечно, не успел. Миска с силой врезалась мне в грудь, скатилась на пол и разбилась. Больно не было, а вот обидно — еще как.

— Еще раз про моего сына что-то вякнете — я вам башку откручу, — прорычала мамаша. — Уяснили?

Я примирительно поднял руки.

— Уверен, он совершил какое-нибудь ужасное преступление и теперь скрывается от полиции, — еле слышно пробормотал я, когда она отошла, просто чтобы последнее слово осталось за мной.

Злодей Киран явился через пару часов, когда мать ушла работать в поле, и пересадил меня на стул, помешав моему комфортному пребыванию на лавке.

— До невозможности противно вас трогать, — заявил он, подхватив меня под руки. — Вы — противоестественное существо.

— Вот и положи на место! — возмутился я и бесполезно пнул воздух ногой.

Ого, я пошевелился! Но насладиться этим не успел: меня брякнули на жесткий стул с подлокотниками.

— На этом стуле при жизни любила сидеть наша бабушка, — сообщил Киран. Едва узнав, что я неживой, вежливый мальчик обернулся чудовищем, да так и не превратился обратно. — Вам нельзя лежать, вы от этого на вид совсем мертвый становитесь.

Интересно, в Ирландии все такие откровенные или только в этой семье? Киран упал на освободившуюся лавку и начал ковырять в зубах. Являлся он всегда в одной и той же одежде, чем глубоко оскорблял мои эстетические чувства.

— Киран, — твердо начал я, решив воспользоваться нашей беседой для дела. — Сосредоточься и скажи: что ты знаешь про деревню, где праведники хранили танамор?

— Вы еще спросите, где гномы золото прячут.

— Я бы удивился, если бы ты знал что-то настолько полезное.

Киран выразительно глянул на меня:

— Будете мне помогать или нет?

— Даже не подумаю.

Киран встал и сердито вышел из комнаты. Меня осенило: да он же сумасшедший! Поэтому его и держат в доме. Видимо, его ищет не полиция, а санитары лечебницы для душевнобольных.

* * *

Я много времени в жизни потерял, но никогда еще не терял его так буквально: даже рукой не получалось шевельнуть. Надежду во мне поддерживало лишь то, что кто-то из той деревни, уж конечно, еще жив — прошло всего-то сорок лет с тех пор, как оттуда забрали танамор, а значит, тем, кому было двадцать, теперь всего-то шестьдесят. Рано или поздно отыщутся.

Когда Бен был дома, он чем-то гремел в одной из комнат. Небось собирал обратно свою машину. Растроганный его преданностью делу моего оживления, я вызвал его к себе и ссыпал ему в руки все деньги, какие оставались у меня в карманах.

— Лучший способ что-то узнать — платить за сведения, — сказал я. — Удвой усилия.

— Да-да, — рассеянно протянул Бен и тут же пошел обратно к двери. — Но сдачу оставлю себе. Ты все равно никуда не ходишь, а мне пригодится на благое дело!

— В твоем исполнении слова «благое дело» звучат пугающе, — пробормотал я ему вслед и вяло улыбнулся.

Бен над моей шуткой не засмеялся.