Неточные совпадения
— Эй, ребятишки! — крикнул Антон. — Вы и взаправду завалились на печку — ступайте сюда… а у меня тюря-то славная какая… э! постойте-ка,
вот я ее всю съем… слезайте скорее с печки… Ну, а ты, бабка,
что ж, — продолжал
он голосом, в котором незаметно уже было и тени досады, — аль с хозяйкой надломила хлебушка?
Чего отнекиваешься, режь да ешь, коли подкладывают, бери ложку — садись, — человек из еды живет,
что съешь, то и поживешь.
— А
вот нам, коли молвить правду, не больно тошно,
что брата нету: кабы да при теперешнем житье, так с
ним не наплакаться стать;
что греха таить, пути в
нем не было, мужик был плошный, неработящий, хмельным делом почал было напоследях-то заниматься; вестимо, какого уж тут ждать добра,
что уж это за человек, коли да у родного брата захребетником жил, —
вот разве бабу
его так жаль: славная была баба, смирная, работящая… ну да, видно, во всем бог… на то
его есть воля… ох-хо-хо…
—
Вот, бабушка, — так начал мужик, — было времечко, живал ведь и я не хуже других: в амбаре-то, бывало, всего насторожено вволюшку; хлеб-то, бабушка, родился сам-шост да сам-сём, три коровы стояли в клети, две лошади, — продавал почитай
что кажинную зиму мало
что на шестьдесят рублев одной ржицы да гороху рублев на десять, а теперь до того дошел,
что радешенек, радешенек, коли сухого хлебушка поснедаешь… тем только и пробавляешься, когда
вот покойник какой на селе, так позовут псалтырь почитать над
ним… все гривенку-другую дадут люди…
— Ну, господь с
ним, — отвечал откровенно Антон, — я тебе про свое горе говорю… эх, доля моя, доля!..
Вот, почитай, пятый год так бьюсь, и
что ни день, то плоше да плоше…
— А
вот потолкуй-ка еще у меня, потолкуй, — перебил управляющий, делая движение вперед, — я тебя погублю! Завтра же веди лошадь в город на ярманку, теперь пора зимняя, лошади не надо, — произнес
он лукаво, — да смотри, не будет у меня через два дня подушных в конторе, так я не погляжу,
что ты женат, — лоб забрею; я и так миловал тебя, мерзавца!..
—
Что тут баять, — отрывисто отвечал муж;
он тяжело вздохнул и, как бы собравшись с духом, промолвил: — Велел пегашку вести… на ярманку!.. Не надоть ее, говорит… теперь дело зимнее: проживешь без лошади… Ну,
вот, сказал тебе сдуру, а ты… Эх, Варюха, Варюха! Полно тебе рюмиться-то, ведь говорю, слезами-те пуще мутишь мне душу! Эка ты, право, неразумная баба какая… нешто горю этим пособишь?.. Знать, погрешил я, право,
чем перед господом богом!..
И
вот снова чудится
ему,
что кто-то едет навстречу.
— Братцы! — прохрипел старик. —
Он мошенник, хлыновец окаянный!.. Почитай
что вот с самого утра прикидывается у меня к кушаку; торгует, торгует, а, словно на смех, ничего не покупает… Ах ты, в стекляночной те разбей!.. Ах ты!..
Видно было по всему,
что он уже совсем упал духом; день пропал задаром: лошадь не продана, сам
он измучился, измаялся, проголодался; вдобавок каждый раз, как являлся новый покупщик и дело, по-видимому, уже ладилось,
им овладевало неизъяснимо тягостное чувство:
ему становилось все жальче и жальче лошаденку, так жаль,
что в эту минуту
он готов был вернуться в Троскино и перенести все от Никиты Федорыча, чтобы только не разлучаться с нею; но теперь почему-то заболело еще пуще по ней сердце; предчувствие ли лиха какого или
что другое, только слезы так
вот и прошибали ресницы, и многих усилий стоило бедному Антону, чтобы не зарыдать вслух.
— Хозяин! — начал первый, прислушавшись прежде к шуму телеги отъехавшего мужика. — Подсядь-ка, брат, к нам, не спесивься;
вот у меня товарищ-ат что-то больно приуныл, есть не ест и пить не пьет;
что ты станешь с
ним делать…
— Полно, кум,
что баишь пустое! Ну, зачем пойдет
он в Заболотье? Тут
вот, может статься, и ближе найдешь свою лошадь… Послушай, брат Антон, ступай помимо всех в Спас-на-Журавли, отсель всего верст двадцать станет… я знаю, там спокон века водятся мошенники… там нагдысь еще накрыли коноводов… ступай туда…
— Право слово,
ему податнее будет сходить в Котлы…
вот как бог свят, податнее… Антон, право слово, ступай в Котлы;
оно,
что говорить, маненько подалее будет, да зато, брат, вернее;
вот у нас намедни у мужичка увели куцего мерина, и мерин-ат такой-то знатный, важнеющий, сказывали, в Котлах, вишь, нашли…
— Да, как бы не так, — возразил сурово хозяин, — я небось так
вот и отпущу
его вам в угоду…
он у меня пил, ел, а я
его задаром отпущу; коли так, ну-ткась, ты хорохорился за
него пуще всех, ну-кась заплати…
Что?.. А! Нелюбо?..
Вот, примерно, — прибавил
он после молчка, — у нас по соседству, верстах эвтак в пяти, и того не станет, жил вольный мужик, и парень у
него сын, уж такой-то был знатный, смирный, работящий,
что говорить, на все и про все парень!..
Молодяк, сын-ат, слышите, братцы, такой-то парень был,
что, кажись, во всем уезде супротив ни одному не вытянуть… куды смирный, такой-то смирный… хорошо,
вот, на бяду, спознаться
ему с солдаткой из Комарева; знамо, дело молодое! а уж она такая-то забубенная, озорная баба, бяда!
Вот, братцы, раз этак под утро приезжают к
ним три купца: также поохотиться, видно, захотели; ну, хорошо; парнюха-то и выгляди у одного из
них невзначай книжку с деньгами; должно быть,
они с ярманки или базара какого к
ним завернули; разгорелось у
него сердце; а парень, говорю, смирный,
что ни на есть смирнеющий; скажи
он сдуру солдатке-то про эвти деньги, а та и пошла
его подзадоривать, пуще да и пуще, возьми да возьми: никто, мол, Петруха, не узнает…
— Ну хорошо, — продолжал ярославец, — сам, братцы, сказывал опосля Петруха… самому, говорит, так-то стало жалко, ужасти, говорит, как жалко, за
что, говорит, потерял я
его; а как сначала-то обернулся купец-ат, говорил Петруха, в ту пору ничего, так
вот сердце инда закипело у меня, в глазах замитусило… и не знать,
что сталось такое… знать, уж кровь
его попутала…
— Здравствуйте, братцы, — произнес
он, приподымая легонько шляпу, —
вот что, не здесь ли остановился троскинский мужичок Антон?..
Он сюда лошадь приехал продавать… лошаденка у
него пегая, маленько с изъянцем… Обещался я
его проведать, да никак не найду; по всему низовью прошел, ни на одном постоялом дворе нету…
— Нет, не сродственник: земляк; да больно жаль мне
его, пуще брата… то есть
вот как жаль!.. Мужик-то такой добрый, славный, смирный!..
Его совсем, как есть, заест теперь управляющий… эка, право, горемычная
его доля… да
что толковать, совсем
он пропал без лошади…
— Хоть верьте, хоть нет, я не про то
его хвалю,
что земляк
он мне… да
вот, братцы, спросите… — С этими словами указал
он на мужика в красной александринской рубахе, подходившего к
их кружку. — Знаешь, Пантюха, — крикнул
он ему, когда тот мог слышать, — знаешь, беда какая… подь скорей сюда…
Раз
вот как-то иду я и, признаться, не заприметил, шапку
ему не снял; ну хорошо; как подошел
он ко мне да как хватит меня
вот в эвто само место; ну хорошо; я
ему и скажи в сердцах-то: Карл Иванович, за
что, мол, ты дерешься?
— И такой-то человек этот Никита, — сказал фабричный, —
что хоть бы раз забыл свою злобу.
Вот нагдысь сказывал мне наш же мужик, приходит к
нему нынешнюю весну Антон попросить осину — избенку поправить; уж
он его корил, корил, все даже припомнил… опричь того, и осины не дал… Вестимо, одно в одно; до того дошел теперь Антон,
что хошь ступай сумой тряси, то есть совсем, как есть, сгиб человек… Уж так-то, право, жаль мне
его…
— Что-то теперь с землячком твоим станет, где-то
он, сердешный? — сказал ярославец, подходя к одному из фабричных, прислонившемуся к завалинке. —
Вот ему куды, чай, как плохо: ишь, чичер [Чичер — резкий ветер с дождем.], сиверца пошла какая…
— А
что сталось, — перебил седой старикашка, проходя в это время мимо, — бежит себе да бежит, как когда я
его встрел… так
вот и дует, чай… Такой-то мужик любопытный…
Иметь под надзором несколько сот бедных крестьянских семейств, входить в мельчайшие
их отношения, чуять сердцем
их потребности и нужды, обладать возможностью иногда словом или даже движением обращать
их частные горести в радость, довольствоваться умеренно
их трудами, всегда готовыми к услугам, и вместе с тем наблюдать за
их благополучием, спокойствием, — словом, быть для
них, бедных и безответных, отцом и благодетелем, —
вот какая доля досталась Никите Федорычу!
вот чему он так горячо мог сочувствовать и сердцем и головою.
Этак станешь посылать-то без разбору — так,
чего доброго, — напляшешься с
ними; повадятся: давай да давай… я ведь знаю нашего молодца:
вот Терентий Федорыч пишет,
что он опять стал ездить на игру; как напишет,
что проигрался, да к горлу пристало, тут
ему и деньги будут, а раньше не пошлю, хоть
он себе там тресни в Петербурге-то!
Меня не учить, барыня-сударыня; я ведь знаю, как с
ними справляться, с господами-то: «нет у меня денег, — написал
ему, да и баста! — пар, мол, сударь, не запахан, овсы не засеяны, греча перепрела»,
вот тебе и все; покричит, покричит, да и перестанет; разве
они дело разумеют;
им что гречь,
что овес,
что пшеница — все одно, а про чечевицу и не спрашивай…
им вот только шуры-муры, рюши да трюши, да знай денежек посылай; на это
они лакомки…
—
Вот так-то лучше, — говорил
он, кладя деньги в карман, — а насчет дарового леса я уж писал барину… сказывал,
что плотину сшибло паводком;
он непременно пришлет разрешение выдать… ну, доволен,
что ли, борода?..
— Да
вот, батюшка, у вас здесь мужичок находится, Антоном звать; прикажите
ему отдать мне деньги; с самой весны, почитай, молол
он у меня, по сю пору не отдает; да еще встрелся я как-то с
ним, на ярманку вы
его,
что ли, посылать изволили, так еще грубиянить зачал, как я
ему напомнил… уж такой-то мужик пропастный… батюшка…
—
Вот что! — сказала вдруг Фатимка, выпрямляясь и становясь посередь толпы. —
Вот что! Ваня, Аксюшка, все, все… побежимте туда… берите все камни, швырнем
ему в окно, я покажу, в какое… мы
его испужаем! Кто из вас меток?..
— Эхва!.. так ты теперь-то управляющего хватился!.. Ну, брат, раненько! Погоди,
вот тебе ужотко еще будет… Эк
его, как накатился… Федька, знать выпимши добре, ишь, лыка не вяжет…
Что те нелегкая дернула, — продолжал Дорофей, толкая Антона под бок, — а тут-то без тебя
что было… и-и-и…
— А
что попритчилось, — примолвил Дорофей, — запил!
Вот те и все тут; экой, право, черт… должно быть, деньги-то все кончил… Поди ж ты, Федюха, а, кажись, прежде за
ним такого дела не важивалось; управляющего, слышь, захотелось
ему ночью… знать, уж больно
он его донимает… ну, да пойдем, Федюха: я индо весь промок… так-то стыть-погода пошла…
— Мы ведь недавно, всего, кажись, три недели, сюда подоспели…
Вот парнюхе старуху свою хотелось проведать… да место вышло податно, так и остались зимовать… а то бы я навестил тебя… на ребяток поглядеть хотелось, мать-то
их добре померла… так
что ж ты, Антонушка?.. К нам,
что ли?..
— Братцы… отпустите меня… за
что вы меня тащите… это
вот он с своим братом… мужик тот… седой-то… обобрали купца… отпустите!..
— Да, братцы, не думали не гадали про
него, — начал опять другой. — Дались мы диву: чтой-то у нас за воры повелись: того обобрали да другого;
вот намедни у Стегнея все полотно вытащили… а это, знать, всё
они чудили… Антон-от, видно, и подсоблял
им такие дела править… Знамо, окромя своего некому проведать, у кого
что есть…
— Эки мошенники! — произнес
он, отряхиваясь и продолжая путь. — Ведь
вот говорил же я,
что вся семья такая… Недаром не жалел я
их, разбойников… Ну, слава богу, насилу-то, наконец, отделался!.. Эк, подумаешь, право, заварили дело какое… с одним судом неделю целую, почитай, провозились… Ну, да ладно… Теперь по крайней мере и в помине
их не будет!..