Антон-Горемыка

Время подходило уже к самому рассвету, когда толстоватый ярославец был внезапно пробужден шумом в избе. Открыв глаза, он увидел стол опрокинутым; из-под него выползал на карачках Антон, крестясь и нашептывая: «Господи благослови, господи помилуй, с нами крестная сила…»

— Что, брат, с тобою?.. Эй, что ты? — спросил мужичок, соскакивая с нар и принимаясь трепать Антона по плечу. — Эк ты меня испужал; словно «комуха» [Лихорадка, по-ярославски. (Прим. автора.)], вот так и трясет меня всего…

— Господи благослови… ох!.. Насилу отлегло… — выговорил Антон, вздрагивая всем телом, — ишь, какой сон пригрезился… а ничего, ровно ничего не припомню… только добре что-то страшно… так вот к самому сердцу и подступило; спасибо, родной, что подсобил подняться… Пойду-ка… ох, господи благослови! Пойду погляжу на лошаденку свою… стоит ли она, сердешная…

Антон снова перекрестился и поспешно вышел из избы. Мужик сел на нары и начал мотать онучи.

Шум, произведенный Антоном, разбудил не одного толстоватого ярославца; с полатей послышались зевота, оханье, потягиванье; несколько босых ног свесилось также с печки. Вдруг на дворе раздался такой пронзительный крик, что все ноги разом вздрогнули и повскакали наземь вместе с туловищами. В эту самую минуту дверь распахнулась настежь, и в избу вбежал сломя голову Антон… Лицо его было бледно, как известь, волосы стояли дыбом, руки и ноги дрожали, губы шевелились без звука; он стоял посередь избы и глядел на всех страшными, блуждающими глазами.

— Что там? — отозвалась хозяйка, просовывая голову между перекладинами полатей.

— Что ты?.. Эй, сват!.. Мужичок… дурманом прихватило, что ли?.. Эк его разобрало, — заговорили в одно время мужики, окружая Антона.

— Что ты всех баламутишь? — произнес грубо хозяин, оттолкнув первого стоявшего перед ним мужика и хватая Антона за рубаху. — Да ну, говори!.. Что буркалы-то выпучил…

— Увели!.. — мог только вскрикнуть Антон. — Лошаденку… ей-богу… кобылку пегую увели!..

— Ой ли?.. Братцы… ишь, что баит… долго ли до греха… э-э-э!..

И все, сколько в избе ни было народу, не исключая даже Антона и самого хозяина, все полетели стремглав на двор. Антон бросился к тому месту, куда привязал вечор пегашку, и, не произнося слова, указал на него дрожащими руками… оно было пусто; у столба болталась одна лишь веревка…

— Взаправду увели лошадь! Ишь вот, вот и веревка-то разрезана, ножом разрезана… и… и… и… — слышалось отовсюду.

Антон ухватился обеими руками за волосы и зарыдал на весь двор.

— Братцы, — говорил бедный мужик задыхающимся голосом, — братцы! Что вы со мною сделали?.. Куды я пойду теперь?.. Братцы, если в вас душа есть, отдайте мне мою лошаденку… куды она вам?.. Ребятишки, вишь, у меня махонькие… пропадем мы без нее совсем… братцы, в Христа вы не веруете!..

Ничто не совершается так внезапно и быстро, как переходы внутренних движений в простом народе: добро ряд об ряд с лихом, и часто одно венчается другим почти мгновенно. Почти все присутствующие, принявшие было горе Антона со смехом, теперь вдруг как бы сообща приняли в нем живейшее участие; нашлись даже такие, которые кинулись к хозяину с зардевшими, как кумач, щеками, со сверкающими глазами и сжатыми кулаками. Толстоватый ярославец горячился пуще всех.

— Ты, хозяин, чего глядел! — вскричал он, подступая к нему. — Разве так делают добрые люди? Нешто у тие постоялый двор, чтобы лошадей уводили?.. нет, ты сказывай нам теперь, куда задевал его лошадь, сказывай!..

— Да ты-то, тие, тие… охлестыш ярославский пузатый, — возразил не менее запальчиво хозяин, — мотри, не больно пузырься… что ко мне приступаешь? Мотри, не на таковского наскочил!..

— Вестимо, вестимо, — заговорили в толпе, — он тебе дело баит; сам ты, мотри, не скаль зубы-те! Нешто вы на то дворы держите? Этак у всех нас, пожалуй, уведут лошадей, а ты небось останешься без ответа.

— Да что вы, ребята, — отвечал хозяин, стараясь задобрить толпу, — что вы, взаправду: разве я вам сторож какой дался! Мое дело пустить на двор да отпустить, что потребуется… А кто ему велел, — продолжал он, указывая на Антона, — не спать здесь… Ишь он всю ночь напролет пропил с таким же, видно, бесшабашным, как сам; он его и привел… а вы с меня ответа хотите…

— Братцы! — закричал Антон, отчаянно размахивая руками. — Братцы, будьте отцы родные… он, он же и поил меня… вот как перед богом, он, и тот парень ему, вишь, знакомый… спросите хошь у кого… во Христа ты, видно, не веруешь!..

— Ребята, — вымолвил ярославец, — я сам видел, как он вечор поил его… право слово, видел…

— А нешто я отнекиваюсь? Пил с ними; да, позвал меня товарищ, сам подносил; ну и пил…

— Да ты его знаешь… того, рыженького-то? Что прикидываешься!

— А отколь мне знать его? Эка леший! Нешто у меня здесь мало всякого народу перебывает! Так мне всех и знать… я его впервинку и в глаза-то вижу… да что вы его, братцы, слушаете? Может, лошадь-то у него крадена была… вы бы наперед эвто-то разведали.

— Братцы, кобылка, как перед господом богом, девятый год у меня стоит… спросите у кого хотите…

— Да, ишь, ловок больно! А у кого они спросят? Экой прыткой какой! — заметил хозяин.

— Что мне теперь делать? Что делать, братцы? — воскликнул снова бедный мужик, ломая руки.

— Слушай, брат, как бишь тебя?..

— Антон, родимый… как перед господом богом, Антон.

— Ну, хорошо; слушай, Антон, — сказал ярославец, выступая вперед, — коли так, вот что ты сделай: беги прямо в суд, никого не слушай, ступай как есть в суд; ладно; сколько у те денег-то?..

— Ни полушки нетути, касатик, то-то и горе мое; кабы деньги были, так разе стал бы продавать последнюю лошаденку… Нужда!..

— Как! У тебя денег нету? — возразил хозяин, разгорячаясь. — Ах ты, мошенник! так как же ты приходишь на постой?.. Ты, видно, надуть меня хотел… Братцы! Вот вы за него стояли, меня еще тазать [Тазать – бранить.] зачали было… вишь он какой! Он-то и есть мошенник…

— Тебе, я чай, сказывал рыженький… ах он… Господи! Чем погрешился я перед тобою? — произнес Антон, едва-едва держась на ногах.

— Да, теперь отвертываться да на другого сваливать станешь… Ах ты, бездельник! Да я сам пойду в суд, сам потащу тебя к городничему; мне и приказные-то все люди знакомые и становой!..

— Полно, хозяин, ты, может, напраслину на него взводишь, ишь он какой мужик-ат простой, куды ему чудить! И сам, чай, не рад, бедный; может, и сам он не ведал, с каким спознался человеком… — послышалось в толпе.

Но хозяин и слышать не хотел; сколько ни говорили ему, сколько ни увещевал его толстоватый ярославец, принимавший, по-видимому, несчастие Антона к сердцу, он стоял на одном. Наконец все присутствующие бросили дворника, осыпав его наперед градом ругательств, и снова обратились к Антону, который сидел теперь посередь двора на перекладине колодца и, закрыв лицо руками, всхлипывал пуще прежнего.

— Слушай, брат Антон, — начал один из них, — не печалься добре; гореваньем лошади не наживешь; твоему горю можно еще пособить; этако дело не впервинку случается; слушай: ступай-ка ты прямо, вот так-таки прямо и беги в Заболотье… знаешь Заболотье?

— Нет, кормилец, не знаю: я не здешний.

— Ну, да нешто… ступай все прямо по большой дороге; на десятой версте, мотри, не забудь, — на десятой, сверни вправо, да там спросишь… Как придешь в Заболотье-то, понаведайся к Ильюшке Степняку… там тебе всякий укажет…

— Полно, кум, что баишь пустое! Ну, зачем пойдет он в Заболотье? Тут вот, может статься, и ближе найдешь свою лошадь… Послушай, брат Антон, ступай помимо всех в Спас-на-Журавли, отсель всего верст двадцать станет… я знаю, там спокон века водятся мошенники… там нагдысь еще накрыли коноводов… ступай туда…

— А как туда пройти-то, касатик?..

— Как выйдешь за заставу, бери прямо по проселку влево; там тебе будет село Завалье; как пройдешь Завалье-то, спроси Селезнев колодезь…

— Эка, а Кокино-то и забыл… — заметил кто-то.

— Да, как пройдешь Завалье, спроси Кокинску слободу; обмолвился было маненько, ну, да нешто… а из Селезнева колодца пройдешь прямо в Спас-на-Журавли… вотчина будет такая большая…

— Дядя Михека, а дядя Михека, — перебил высокий и плешивый мужик, придвигаясь медленно к говорившему.

— Ну, что?

— А вот послушай ты меня, старика, что я тебе скажу…

— Ну…

— Право слово, ему податнее будет сходить в Котлы… вот как бог свят, податнее… Антон, право слово, ступай в Котлы; оно, что говорить, маненько подалее будет, да зато, брат, вернее; вот у нас намедни у мужичка увели куцего мерина, и мерин-ат такой-то знатный, важнеющий, сказывали, в Котлах, вишь, нашли…

— Э! Эка ты проворный какой! Ну куда ты его за семьдесят-то верст посылаешь…

— А что? Пойдет и за двести, коли лошади не отыщет, — ответил тот с чувством оскорбленного самолюбия.

— Полно, Антон, ступай, говорю, в Спас-на-Журавли; там как раз покончишь дело…

— И то ступай в Спас-на-Журавли! — закричали многие, — в Спас-на-Журавли ступай!

— Да, как бы не так, — возразил сурово хозяин, — я небось так вот и отпущу его вам в угоду… он у меня пил, ел, а я его задаром отпущу; коли так, ну-ткась, ты хорохорился за него пуще всех, ну-кась заплати… Что?.. А! Нелюбо?..

— Что?..

— А вот то-то — теперь что? Что?..

— Что мне тебе дать… — сказал Антон, поспешно вставая, — бери что хочешь, бери, не держи только…

— Давай полушубок!

— Бери, господь с тобою…

— Так-то сходнее; придешь опять — отдам, не то пришли из деревни девять гривен… за постой да за ужин…

— Ах ты, алочный человек! Пра, алочный! Жалости в тие нет… — сказал ярославец. — Ишь, на дворе стужа какая… того и смотри, дождь еще пойдет… ишь, засиверило, кругом обложило; ну, как пойдет он без одежды-то? Ему из ворот, так и то выйти холодно…

— А мне что, он пил, ел…

— Тебе что! Эх ты…

— Да ты-то что! Отдай ему свой полушубок, коли жалеешь…

— А я в чем пойду?

— Ну, вот то-то и есть; и всякой хлопочет, себе добра хочет…

— Куда же мне идти теперь? — перебил Антон, отдавая полушубок хозяину.

— Ступай в Спас-на-Журавли! — закричало несколько голосов.

— Как выйдешь за заставу, бери прямо по проселку вправо… не забудь, Завалье, так Кокино…

— Спасибо… отцы мои… спасибо… — бормотал Антон, выбегая без оглядки на улицу.

— Ступай все прямо… ступай!.. — кричали ему вслед мужики, выходя также за ворота. — Ступай, авось лошадь найдешь…

— А вряд ли ему найти, — заметил кто-то, когда Антон был уже довольно далеко, — ведь денег у него нету…

— Ой ли? И то, и то… где ж тут найти! Попусту только измается, сердешный…

— Ну, да пущай его поищет, авось как-нибудь и набредет на след… без денег, вестимо, плохо… да во всем милость божия…

— Дядя Федосей, найдет он лошадь аль нет?

— Как тут найдешь, черта с два найдешь; слышь, денег нету… напрасно набегается…

В это время Антон остановился у берега и крикнул:

— А куды пройти к заставе?

— Ступай, ступай все прямо по горе, мимо острога… ступай на гору, ступай вверх по горе… — отвечали мужички в один голос…

И долго еще продолжали они таким образом кричать ему вслед; Антона и вовсе не было видно; уже давным-давно закрыла его гора, а они все еще стояли на прежнем месте, не переставая кричать и размахивать на все стороны руками.