Неточные совпадения
— Да, — процедил сквозь зубы Николай Петрович. — Подбивают
их,
вот что беда; ну, и настоящего старания все еще нету. Сбрую портят. Пахали, впрочем, ничего. Перемелется — мука будет. Да разве тебя теперь хозяйство занимает?
—
Вот он, Прокофьич, — начал Николай Петрович, — приехал к нам наконец…
Что? как ты
его находишь?
— Да,
вот что! По старой, значит, памяти. Пленять-то здесь, жаль, некого. Я все смотрел: этакие у
него удивительные воротнички, точно каменные, и подбородок так аккуратно выбрит. Аркадий Николаич, ведь это смешно?
— А
вот на
что, — отвечал
ему Базаров, который владел особенным уменьем возбуждать к себе доверие в людях низших, хотя
он никогда не потакал
им и обходился с
ними небрежно, — я лягушку распластаю да посмотрю,
что у нее там внутри делается; а так как мы с тобой те же лягушки, только
что на ногах ходим, я и буду знать,
что и у нас внутри делается.
— Да зачем же я стану
их признавать? И
чему я буду верить? Мне скажут дело, я соглашаюсь,
вот и все.
Она провела по сфинксу крестообразную черту и велела
ему сказать,
что крест —
вот разгадка.
—
Вот видишь ли, Евгений, — промолвил Аркадий, оканчивая свой рассказ, — как несправедливо ты судишь о дяде! Я уже не говорю о том,
что он не раз выручал отца из беды, отдавал
ему все свои деньги, — имение, ты, может быть, не знаешь, у
них не разделено, — но
он всякому рад помочь и, между прочим, всегда вступается за крестьян; правда, говоря с
ними,
он морщится и нюхает одеколон…
— Да полфунта довольно будет, я полагаю. А у вас здесь, я вижу, перемена, — прибавил
он, бросив вокруг быстрый взгляд, который скользнул и по лицу Фенечки. — Занавески
вот, — промолвил
он, видя,
что она
его не понимает.
—
Вот как мы с тобой, — говорил в тот же день, после обеда Николай Петрович своему брату, сидя у
него в кабинете: — в отставные люди попали, песенка наша спета.
Что ж? Может быть, Базаров и прав; но мне, признаюсь, одно больно: я надеялся именно теперь тесно и дружески сойтись с Аркадием, а выходит,
что я остался назади,
он ушел вперед, и понять мы друг друга не можем.
— Да, — заметил Николай Петрович, —
он самолюбив. Но без этого, видно, нельзя; только
вот чего я в толк не возьму. Кажется, я все делаю, чтобы не отстать от века: крестьян устроил, ферму завел, так
что даже меня во всей губернии красным величают; читаю, учусь, вообще стараюсь стать в уровень с современными требованиями, — а
они говорят,
что песенка моя спета. Да
что, брат, я сам начинаю думать,
что она точно спета.
— Так
вот как! — промолвил
он странно спокойным голосом. — Нигилизм всему горю помочь должен, и вы, вы наши избавители и герои. Но за
что же вы других-то, хоть бы тех же обличителей, честите? Не так же ли вы болтаете, как и все?
— Поверите ли, — продолжал
он, —
что, когда при мне Евгений Васильевич в первый раз сказал,
что не должно признавать авторитетов, я почувствовал такой восторг… словно прозрел! «
Вот, — подумал я, — наконец нашел я человека!» Кстати, Евгений Васильевич, вам непременно надобно сходить к одной здешней даме, которая совершенно в состоянии понять вас и для которой ваше посещение будет настоящим праздником; вы, я думаю, слыхали о ней?
— Ну,
вот он взялся меня проводить… Слава богу, я свободна, у меня нет детей…
Что это я сказала: слава богу!Впрочем, это все равно.
— Ну
что, ну
что? — спрашивал
он, подобострастно забегая то справа, то слева, — ведь я говорил вам: замечательная личность!
Вот каких бы нам женщин побольше. Она, в своем роде, высоконравственное явление.
— По непринужденности обращения, — заметил Аркадию Базаров, — и по игривости оборотов речи ты можешь судить,
что мужики у моего отца не слишком притеснены. Да
вот и
он сам выходит на крыльцо своего жилища. Услыхал, знать, колокольчик.
Он,
он — узнаю
его фигуру. Эге-ге! как
он, однако, поседел, бедняга!
— Ну, смотри же, хозяюшка, хлопочи, не осрамись; а вас, господа, прошу за мной пожаловать.
Вот и Тимофеич явился к тебе на поклон, Евгений. И
он, чай, обрадовался, старый барбос.
Что? ведь обрадовался, старый барбос? Милости просим за мной.
— Да перестань,
что ты извиняешься? — перебил Базаров. — Кирсанов очень хорошо знает,
что мы с тобой не Крезы [Крез — царь Лидии (560–546 гг. до н. э.), государства Малой Азии, обладавший, по преданию, неисчислимыми богатствами; в нарицательном смысле — богач.] и
что у тебя не дворец. Куда мы
его поместим,
вот вопрос.
«
Вот, — воскликнул
он, — хоть мы и в глуши живем, а в торжественных случаях имеем
чем себя повеселить!»
Он налил три бокала и рюмку, провозгласил здоровье «неоцененных посетителей» и разом, по-военному, хлопнул свой бокал, а Арину Власьевну заставил выпить рюмку до последней капельки.
— Ты прав, — подхватил Базаров. — Я хотел сказать,
что они вот, мои родители то есть, заняты и не беспокоятся о собственном ничтожестве,
оно им не смердит… а я… я чувствую только скуку да злость.
— А
вот что; сказать, например,
что просвещение полезно, это общее место; а сказать,
что просвещение вредно, это противоположное общее место.
Оно как будто щеголеватее, а в сущности одно и то же.
— Я был наперед уверен, — промолвил
он, —
что ты выше всяких предрассудков. На
что вот я — старик, шестьдесят второй год живу, а и я
их не имею. (Василий Иванович не смел сознаться,
что он сам пожелал молебна… Набожен
он был не менее своей жены.) А отцу Алексею очень хотелось с тобой познакомиться.
Он тебе понравится, ты увидишь…
Он и в карточки не прочь поиграть и даже… но это между нами… трубочку курит.
— Как тебе не стыдно, Евгений…
Что было, то прошло. Ну да, я готов
вот перед
ними признаться, имел я эту страсть в молодости — точно; да и поплатился же я за нее! Однако, как жарко. Позвольте подсесть к вам. Ведь я не мешаю?
— В таком случае предлагаю вам мои. Вы можете быть уверены,
что вот уже пять лет, как я не стрелял из
них.
Раздался топот конских ног по дороге… Мужик показался из-за деревьев.
Он гнал двух спутанных лошадей перед собою и, проходя мимо Базарова, посмотрел на
него как-то странно, не ломая шапки,
что, видимо, смутило Петра, как недоброе предзнаменование. «
Вот этот тоже рано встал, — подумал Базаров, — да, по крайней мере, за делом, а мы?»
—
Вот новость! Обморок! С
чего бы! — невольно воскликнул Базаров, опуская Павла Петровича на траву. — Посмотрим,
что за штука? —
Он вынул платок, отер кровь, пощупал вокруг раны… — Кость цела, — бормотал
он сквозь зубы, — пуля прошла неглубоко насквозь, один мускул, vastus externus, задет. Хоть пляши через три недели!.. А обморок! Ох, уж эти мне нервные люди! Вишь, кожа-то какая тонкая.
—
Вот неожиданно! Какими судьбами! — твердил
он, суетясь по комнате, как человек, который и сам воображает и желает показать,
что радуется. — Ведь у нас все в доме благополучно, все здоровы, не правда ли?
— Да, брат, — промолвил
он, —
вот что значит с феодалами пожить.
—
Вот как, — проговорил
он, — а вы, кажется, не далее как вчера полагали,
что он любит Катерину Сергеевну братскою любовью.
Что же вы намерены теперь сделать?
— Вы думаете? — промолвила она. —
Что ж? я не вижу препятствий… Я рада за Катю… и за Аркадия Николаича. Разумеется, я подожду ответа отца. Я
его самого к
нему пошлю. Но
вот и выходит,
что я была права вчера, когда я говорила вам,
что мы оба уже старые люди… Как это я ничего не видала? Это меня удивляет!
«Енюша меня сокрушает, — жаловался
он втихомолку жене, —
он не то
что недоволен или сердит, это бы еще ничего;
он огорчен,
он грустен —
вот что ужасно.
— Эх, Анна Сергеевна, станемте говорить правду. Со мной кончено. Попал под колесо. И выходит,
что нечего было думать о будущем. Старая шутка смерть, а каждому внове. До сих пор не трушу… а там придет беспамятство, и фюить!(
Он слабо махнул рукой.) Ну,
что ж мне вам сказать… я любил вас! это и прежде не имело никакого смысла, а теперь подавно. Любовь — форма, а моя собственная форма уже разлагается. Скажу я лучше,
что какая вы славная! И теперь
вот вы стоите, такая красивая…
— Меня вы забудете, — начал
он опять, — мертвый живому не товарищ. Отец вам будет говорить,
что вот, мол, какого человека Россия теряет… Это чепуха; но не разуверяйте старика.
Чем бы дитя ни тешилось… вы знаете. И мать приласкайте. Ведь таких людей, как
они, в вашем большом свете днем с огнем не сыскать… Я нужен России… Нет, видно, не нужен. Да и кто нужен? Сапожник нужен, портной нужен, мясник… мясо продает… мясник… постойте, я путаюсь… Тут есть лес…
— Ты нас покидаешь, ты нас покидаешь, милый брат, — начал
он, — конечно, ненадолго; но все же я не могу не выразить тебе,
что я…
что мы… сколь я… сколь мы…
Вот в том-то и беда,
что мы не умеем говорить спичи! Аркадий, скажи ты.