Неточные совпадения
И вот «на старости
я сызнова живу» двумя жизнями: «старой»
и «новой». Старая — фон новой, который должен отразить величие второй.
И моя работа делает
меня молодым
и счастливым —
меня, прожившего
и живущего
— Ах, как бы
я хотел посмотреть знаменитый Хитров рынок
и этих людей, перешедших «рубикон жизни». Хотел бы, да боюсь. А
вот хорошо, если б вместе нам отправиться!
—
Вот беда!
Вот беда! — шептал Глеб Иванович, жадными глазами следил за происходящим
и жался боязливо ко
мне.
— Да, очень.
Вот от него
мне памятка осталась. Тогда
я ему бланк нашей анкеты дал, он написал, а
я прочел
и усомнился. А он говорит: «Все правда. Как написано — так
и есть. Врать не умею».
—
Вот вам десять рублей.
Я беру картину. Но если она не настоящая, то принесу обратно.
Я буду у знакомых, где сегодня Репин обедает,
и покажу ему.
— Это что, толпа — баранье стадо. Куда козел, туда
и она. Куда хочешь повернешь. А
вот на Сухаревке попробуй! Мужику в одиночку втолкуй, какому-нибудь коблу лесному, а еще труднее — кулугуру степному, да заставь его в лавку зайти, да уговори его ненужное купить. Это, брат, не с толпой под Девичьим, а в сто раз потруднее! А у
меня за тридцать лет на Сухаревке никто мимо лавки не прошел. А ты — толпа. Толпу… зимой купаться уговорю!
Я — за ними, по траве, чтобы не слышно. Дождик переставал. Журчала вода, стекая по канавке вдоль тротуара,
и с шумом падала в приемный колодец подземной Неглинки сквозь железную решетку.
Вот у нее-то «труженики» остановились
и бросили тело на камни.
— Да ведь не один же
я?
Вот и молодой человек не пьет.
— А
вот вы, барин, чего не пьете? У нас так не полагается. Извольте пить! — сказал бородач-банкомет
и потянулся ко
мне чокаться.
— Экономия: внизу в вагоне пятак, а здесь, на свежем воздухе, три копейки…
И не из экономии
я езжу здесь, а
вот из-за нее… —
И погрозил дымящейся сигарищей. — Именно эти сигары только
и курю… Три рубля вагон, полтора рубля грядка, да-с, — клопосдохс, настоящий империал, потому что только на империале конки
и курить можно… Не хотите ли сделаться империалистом? — предлагает
мне сигару.
Ну
вот,
я и удумал, да так уж
и начал делать: дам приказчику три копейки
и скажу: «
Вот тебе три копейки, добавь свои две, пойди в трактир, закажи чайку
и пей в свое удовольствие, сколько хочешь».
— Отпираю, а у самого руки трясутся, уже
и денег не жаль: боюсь, вдруг пристрелят. Отпер. Забрали тысяч десять с лишком,
меня самого обыскали, часы золотые с цепочкой сняли, приказали четверть часа не выходить из конторы… А когда они ушли, уж
и хохотал
я, как их надул: пока они
мне карманы обшаривали,
я в кулаке держал десять золотых, успел со стола схватить… Не догадались кулак-то разжать!
Вот как
я их надул!.. Хи-хи-хи! —
и раскатывался дробным смехом.
Ну
я и говорю: «Ваше сиятельство, не обессудьте уж, не побрезгуйте моим…» Да
вот эту самую мою анютку с хвостиком, берестяную —
и подношу…
—
Вот, Николай Семеныч, получена из Сибири копченая нельмушка
и маринованные налимьи печенки. Очень хороши. Сам
я пробовал. Вчера граф Рибопьер с Карлом Александрычем приезжали. Сегодня за второй порцией прислали… Так прикажете завернуть?
— Пусть тип, а был он хористом в театре в Ярославле
и был шулером. Фамилия другая… При
мне его тогда в трактире «Столбы» из окна за шулерство выкинули.
Вот только забыл, кто именно: не то Мишка Докучаев, не то Егорка Быстров!
— Ну-к што ж.
И у
меня они есть… У каждого свой
и «Юрий Милославский»,
и свой «Монтекристо» —
и подписи: Загоскин, Лажечников, Дюма.
Вот я за тем тебя
и позвал. Напиши
мне «Тараса Бульбу».
— Ну
вот, здесь
я и живу, зайдем.
Вот эту картину
я помнил, потому что каждый раз —
и проходя,
и проезжая — видел ее.
Фортунку
я уже не застал, а
вот воланы не перевелись. Вместо прежних крепостников появились новые богатые купеческие «саврасы без узды», которые старались подражать бывшим крепостникам в том, что было им по уму
и по силам.
Вот и пришлось лихачам опять воланы набивать ватой, только вдвое потолще, так как удар сапога бутылками тяжелее барских заграничных ботинок
и козловых сапог от Пироне.
Новые картины сменяются ежеминутно. Мысли
и воспоминания не успевают за ними.
И вот теперь, когда
я пишу, у
меня есть время подробно разобраться
и до мелочей воскресить прошлое.
Вот этого-то палисадника теперь
и не было, а
я его видел еще в прошлом году…
—
Вот и я, — сказал князь. — Я жил за границей, читал газеты и, признаюсь, еще до Болгарских ужасов никак не понимал, почему все Русские так вдруг полюбили братьев Славян, а я никакой к ним любви не чувствую? Я очень огорчался, думал, что я урод или что так Карлсбад на меня действует. Но, приехав сюда, я успокоился, я вижу, что и кроме меня есть люди, интересующиеся только Россией, а не братьями Славянами. Вот и Константин.
Неточные совпадения
Аммос Федорович.
Вот тебе на! (Вслух).Господа,
я думаю, что письмо длинно. Да
и черт ли в нем: дрянь этакую читать.
Бобчинский. Сначала вы сказали, а потом
и я сказал. «Э! — сказали мы с Петром Ивановичем. — А с какой стати сидеть ему здесь, когда дорога ему лежит в Саратовскую губернию?» Да-с. А
вот он-то
и есть этот чиновник.
Хлестаков. Да
вот тогда вы дали двести, то есть не двести, а четыреста, —
я не хочу воспользоваться вашею ошибкою; — так, пожалуй,
и теперь столько же, чтобы уже ровно было восемьсот.
Анна Андреевна. После?
Вот новости — после!
Я не хочу после…
Мне только одно слово: что он, полковник? А? (С пренебрежением.)Уехал!
Я тебе вспомню это! А все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку;
я сейчас».
Вот тебе
и сейчас!
Вот тебе ничего
и не узнали! А все проклятое кокетство; услышала, что почтмейстер здесь,
и давай пред зеркалом жеманиться:
и с той стороны,
и с этой стороны подойдет. Воображает, что он за ней волочится, а он просто тебе делает гримасу, когда ты отвернешься.
Анна Андреевна.
Вот хорошо! а у
меня глаза разве не темные? самые темные. Какой вздор говорит! Как же не темные, когда
я и гадаю про себя всегда на трефовую даму?