Неточные совпадения
Кроме двух стариков в высоком
доме жила молодая девушка — вторая дочь Петра Иннокентьевча — Татьяна Петровна. Ей шел двадцать первый год, но на вид никто не дал бы ей более шестнадцати — ее тоненькая фигурка, розовый цвет лица, с наивным, чисто детским выражением не могли навести никого на мысль, что она
уже давно взрослая девушка-невеста.
Варнак сказал правду: Петру Иннокентьевичу Толстых летом 186… года было около пятидесяти лет.
Уже несколько лет, как он был вдовцом и жил по зимам в городе К., а летом на своей заимке в высоком
доме, со своей дочерью Марией.
Молодая девушка потушила свечу, чтобы в
доме подумали, что она
уже легла спать.
— Петр! —
уже с сердцем начал Иннокентий Антипович. — Это
уже слишком, чересчур слишком! Ты без сожаления, как собаку, прогнал свою дочь из
дому и теперь клевещешь на нее… Я знаю тебя за злого, злопамятного, горячего человека, за человека страшного в припадках своего бешенства, но теперь ты дошел до низости… Несмотря на мою преданность и любовь к тебе, я сегодня тебя не уважаю, не уважаю первый раз в жизни…
«Я завтра заставлю осмотреть всех жителей поселка, всех рабочих на приисках Толстых и всех живущих на заимке», — решил заседатель и
уже стал запирать свой портфель, чтобы ехать обратно в высокий
дом, как вдруг в «анатомию» не вошел, а вбежал знакомый всем присутствующим мещанин Харитон Спиридонович Безымянных.
Когда Павел Сергеевич вернулся из половинки в высокий
дом, он нашел
уже связанного Егора Никифорова у двери людской.
Одни эти примеры достаточно объясняют, что и дело Егора Никифорова не могло прийти скоро к окончанию, несмотря на то, что следствие было произведено всесторонне и полно.
Уже одно то обстоятельство, что труп был найден вблизи заимки Толстых, почти около высокого
дома, давало основание затянуть дело.
Оба верные хранителя тайны высокого
дома хотя, как мы
уже сказали, узнали друг друга, но не выдали этого — Гладких от неожиданности, а Егор Никифоров из боязни, что Иннокентий Антипович может объяснить его возвращение в поселок близ высокого
дома желанием получить вознаграждение за перенесенное наказание от богача Толстых, место которого он добровольно занял на каторге.
Она
уже считала себя покинутой всеми, отверженной, выгнанной из
дома, где она провела счастливое детство и раннюю юность.
Через день он
уже был в К., в
доме своего родителя. Небольшой домик в три окна, принадлежавший Семену Порфирьевичу Толстых, помещался в конце Средней улицы, при выезде из города в слободу на Каче, как называется протекающая здесь речка.
— Ну, садись же, касаточка моя бриллиантовая, дай наглядеться на тебя, ведь я
уж с месяц не была в высоком
доме и не видала тебя, моя радость.
— Он раскаялся во всем… Не вас он теперь проклинает, а свою горячность, которая разбила всю и его, и вашу жизнь… Он довольно наказан за свое преступление… Мучимый день и ночь угрызениями совести, он
уже десятки лет не знает покоя… Видели ли вы его когда-нибудь с тех пор, как ушли из
дому?
— Но сегодня я еще не хочу войти в
дом моего отца… Только в тот день, когда там меня встретит мой сын, я войду в этот
дом: Борис и Иннокентий Антипович должны встретить меня на пороге
дома моего отца… До тех же пор никто не должен знать, что я еще жива… Днем я буду по-прежнему скрываться в лесу, а ночью мы будем встречаться с тобой, Егор, и говорить о наших любимцах… Дня через три-четыре, Гладких
уже может быть здесь с моим сыном!.. Время промчится незаметно…
— Это
уже сказано. Завтра в полночь
дом будет для меня открыт…
В то время, когда внизу высокого
дома происходило описанное нами, Семен Семенович
уже поднялся наверх.
— Нет… Семен Семенович может быть совершенно спокоен, никто и не думает о нем… Я чуть свет
уже снова заперла дверь, так что никогда не смогут догадаться, как он мог попасть в
дом… Перед смертью барин рассказал как было дело, но кто был вор — назвать не мог…
Семен Порфирьевич прибыл к
дому, когда гроб
уже выносили, и с плачем и рыданием протолкался к самому гробу.
Приехал заседатель, и труп увезли в «анатомию» поселка. Вскрытие и погребение самоубийцы произошло
уже тогда, когда в высокий
дом возвратились его новые владельцы. Ее зарыли без церковного обряда за кладбищем поселка.
Год траура по Петру Иннокентьевичу
уже приближался к концу, когда новое горе, поразившее обитателей высокого
дома, вызвало новое препятствие для Бориса Ивановича и Тани в осуществлении соединения их любящих сердец перед церковным алтарем.
Самгин был уверен, что этот скандал не ускользнет от внимания газет. Было бы крайне неприятно, если б его имя оказалось припутанным. А этот Миша — существо удивительно неудобное. Сообразив, что Миша, наверное,
уже дома, он послал за ним дворника. Юноша пришел немедля и остановился у двери, держа забинтованную голову как-то особенно неподвижно, деревянно. Неуклонно прямой взгляд его одинокого глаза сегодня был особенно неприятен.
В шесть часов мы были
уже дома и сели за третий обед — с чаем. Отличительным признаком этого обеда или «ужина», как упрямо называл его отец Аввакум, было отсутствие супа и присутствие сосисок с перцем, или, лучше, перца с сосисками, — так было его много положено. Чай тоже, кажется, с перцем. Есть мы, однако ж, не могли: только шкиперские желудки флегматически поглощали мяса через три часа после обеда.
— Только подумаем, любезные сестры и братья, о себе, о своей жизни, о том, что мы делаем, как живем, как прогневляем любвеобильного Бога, как заставляем страдать Христа, и мы поймем, что нет нам прощения, нет выхода, нет спасения, что все мы обречены погибели. Погибель ужасная, вечные мученья ждут нас, — говорил он дрожащим, плачущим голосом. — Как спастись? Братья, как спастись из этого ужасного пожара? Он объял
уже дом, и нет выхода.
Неточные совпадения
Городничий. Я бы дерзнул… У меня в
доме есть прекрасная для вас комната, светлая, покойная… Но нет, чувствую сам, это
уж слишком большая честь… Не рассердитесь — ей-богу, от простоты души предложил.
Здесь есть один помещик, Добчинский, которого вы изволили видеть; и как только этот Добчинский куда-нибудь выйдет из
дому, то он там
уж и сидит у жены его, я присягнуть готов…
Хлестаков. Я, признаюсь, литературой существую. У меня
дом первый в Петербурге. Так
уж и известен:
дом Ивана Александровича. (Обращаясь ко всем.)Сделайте милость, господа, если будете в Петербурге, прошу, прошу ко мне. Я ведь тоже балы даю.
Замолкла Тимофеевна. // Конечно, наши странники // Не пропустили случая // За здравье губернаторши // По чарке осушить. // И видя, что хозяюшка // Ко стогу приклонилася, // К ней подошли гуськом: // «Что ж дальше?» // — Сами знаете: // Ославили счастливицей, // Прозвали губернаторшей // Матрену с той поры… // Что дальше?
Домом правлю я, // Ращу детей… На радость ли? // Вам тоже надо знать. // Пять сыновей! Крестьянские // Порядки нескончаемы, — //
Уж взяли одного!
— Певец Ново-Архангельской, // Его из Малороссии // Сманили господа. // Свезти его в Италию // Сулились, да уехали… // А он бы рад-радехонек — // Какая
уж Италия? — // Обратно в Конотоп, // Ему здесь делать нечего… // Собаки
дом покинули // (Озлилась круто женщина), // Кому здесь дело есть? // Да у него ни спереди, // Ни сзади… кроме голосу… — // «Зато
уж голосок!»