Неточные совпадения
Когда вы входили в переднюю, вас
уже охватывала та атмосфера довольства, которая стояла в этом
доме испокон веку.
Хиония Алексеевна замахала руками, как ветряная мельница, и скрылась в ближайших дверях. Она, с уверенностью своего человека в
доме, миновала несколько комнат и пошла по темному
узкому коридору, которым соединялись обе половины. В темноте чьи-то небольшие мягкие ладони закрыли глаза Хионии Алексеевны, и девичий звонкий голос спросил: «Угадайте кто?»
Они
уже вносили с собой новую струю в жизнь бахаревского
дома; одно их присутствие говорило о другой жизни.
— Я на днях уезжаю на заводы, — заметил Привалов, когда они
уже подъезжали к бахаревскому
дому.
Как Привалов ни откладывал своего визита к Ляховскому, ехать было все-таки нужно, и в одно прекрасное утро он отправился к Половодову, чтобы вместе с ним ехать к Ляховскому. Половодова не было
дома, и Привалов хотел вернуться домой с спокойной совестью, что на этот раз
уж не он виноват.
— Вот
уж поистине — связался черт с младенцем, — ворчал Половодов, шагая по какому-то длинному коридору развязной походкой своего человека в
доме. — Воображаю, сколько поймет Привалов из этих книг… Ха!..
Вечерние посещения бахаревского
дома Привалову
уже не доставляли прежнего удовольствия.
Старик, под рукой, навел кое-какие справки через Ипата и знал, что Привалов не болен, а просто заперся у себя в комнате, никого не принимает и сам никуда не идет. Вот
уж третья неделя пошла, как он и глаз не кажет в бахаревский
дом, и Василий Назарыч несколько раз справлялся о нем.
— Ах, старый хрен, успел
уж набрехать по всему
дому, — проговорил он, косясь на Луку. — Здравствуйте, барышня… Хорошеете, сударыня, да цветете.
При виде улыбавшейся Хины у Марьи Степановны точно что оборвалось в груди. По блудливому выражению глаз своей гостьи она сразу угадала, что их разорение
уже известно целому городу, и Хиония Алексеевна залетела в их
дом, как первая ворона, почуявшая еще теплую падаль. Вся кровь бросилась в голову гордой старухи, и она готова была разрыдаться, но вовремя успела собраться с силами и протянуть гостье руку с своей обыкновенной гордой улыбкой.
Широкая плотина замыкала озеро и связывала мыс с лесистой крутой горкой, у самого подножия которой резко выделялся своей старинной архитектурой господский старый
дом с почерневшей высокой железной крышей и
узкими окнами.
На другой день Привалов
уже подъезжал к
дому Половодова, как вспомнил, что Антонида Ивановна назначила ему свидание у матери. Появление Привалова удивило и обрадовало Агриппину Филипьевну.
Но слишком частые свидания в половодовском
доме сделались наконец неудобны. Тогда Антонида Ивановна решила бывать в Общественном клубе, членом которого Привалов числился
уже несколько месяцев, хотя ни разу не был в нем.
Лучше
уж прямо принять все на свою голову и с спокойной совестью оставить отцовский
дом.
— Это еще хуже, папа: сын бросит своего ребенка в чужую семью и этим подвергает его и его мать всей тяжести ответственности… Дочь, по крайней мере,
уже своим позором выкупает часть собственной виды; а сколько она должна перенести чисто физических страданий, сколько забот и трудов, пока ребенок подрастет!.. Почему родители выгонят родную дочь из своего
дома, а сына простят?
Раза два Антонида Ивановна удерживала Привалова до самого утра. Александр Павлыч кутил в «Магните» и возвращался
уже засветло, когда Привалов успевал уйти. В третий раз такой случай чуть не разразился катастрофой. Антонида Ивановна предупредила Привалова, что мужа не будет
дома всю ночь, и опять задержала его. В середине ночи вдруг послышался шум подъехавшего экипажа и звонок в передней.
В разгоряченном мозгу Половодова мелькнула взбалмошная мысль, и он решительно позвонил у подъезда заплатинского
дома. Виктор Николаич был
уже в постели и готовился засыпать, перебирая в уме последние политические известия; и полураздетая Хиония Алексеевна сидела одна в столовой и потягивала херес.
— Мир
дому сему, — крикнул поп Савел еще под окошком. — У меня сегодня в голове такая мельница мелет… А я
уж поправился, стомаха ради и частых недуг!..
Весь
дом был в страшном переполохе; все лица были бледны и испуганы. Зося тихонько рыдала у изголовья умирающего отца. Хина была какими-то судьбами тут же, и не успел Ляховский испустить последнего вздоха, как она
уже обшарила все уголки в кабинете и перерыла все бумаги на письменном столе.
Утром было еще темно, когда на дворе бахаревского
дома уже топталась лихая почтовая тройка.
Самгин был уверен, что этот скандал не ускользнет от внимания газет. Было бы крайне неприятно, если б его имя оказалось припутанным. А этот Миша — существо удивительно неудобное. Сообразив, что Миша, наверное,
уже дома, он послал за ним дворника. Юноша пришел немедля и остановился у двери, держа забинтованную голову как-то особенно неподвижно, деревянно. Неуклонно прямой взгляд его одинокого глаза сегодня был особенно неприятен.
В шесть часов мы были
уже дома и сели за третий обед — с чаем. Отличительным признаком этого обеда или «ужина», как упрямо называл его отец Аввакум, было отсутствие супа и присутствие сосисок с перцем, или, лучше, перца с сосисками, — так было его много положено. Чай тоже, кажется, с перцем. Есть мы, однако ж, не могли: только шкиперские желудки флегматически поглощали мяса через три часа после обеда.
— Только подумаем, любезные сестры и братья, о себе, о своей жизни, о том, что мы делаем, как живем, как прогневляем любвеобильного Бога, как заставляем страдать Христа, и мы поймем, что нет нам прощения, нет выхода, нет спасения, что все мы обречены погибели. Погибель ужасная, вечные мученья ждут нас, — говорил он дрожащим, плачущим голосом. — Как спастись? Братья, как спастись из этого ужасного пожара? Он объял
уже дом, и нет выхода.
Неточные совпадения
Городничий. Я бы дерзнул… У меня в
доме есть прекрасная для вас комната, светлая, покойная… Но нет, чувствую сам, это
уж слишком большая честь… Не рассердитесь — ей-богу, от простоты души предложил.
Здесь есть один помещик, Добчинский, которого вы изволили видеть; и как только этот Добчинский куда-нибудь выйдет из
дому, то он там
уж и сидит у жены его, я присягнуть готов…
Хлестаков. Я, признаюсь, литературой существую. У меня
дом первый в Петербурге. Так
уж и известен:
дом Ивана Александровича. (Обращаясь ко всем.)Сделайте милость, господа, если будете в Петербурге, прошу, прошу ко мне. Я ведь тоже балы даю.
Замолкла Тимофеевна. // Конечно, наши странники // Не пропустили случая // За здравье губернаторши // По чарке осушить. // И видя, что хозяюшка // Ко стогу приклонилася, // К ней подошли гуськом: // «Что ж дальше?» // — Сами знаете: // Ославили счастливицей, // Прозвали губернаторшей // Матрену с той поры… // Что дальше?
Домом правлю я, // Ращу детей… На радость ли? // Вам тоже надо знать. // Пять сыновей! Крестьянские // Порядки нескончаемы, — //
Уж взяли одного!
— Певец Ново-Архангельской, // Его из Малороссии // Сманили господа. // Свезти его в Италию // Сулились, да уехали… // А он бы рад-радехонек — // Какая
уж Италия? — // Обратно в Конотоп, // Ему здесь делать нечего… // Собаки
дом покинули // (Озлилась круто женщина), // Кому здесь дело есть? // Да у него ни спереди, // Ни сзади… кроме голосу… — // «Зато
уж голосок!»