Тайна высокого дома

Был двенадцатый час ночи.

В высоком доме все спали. Не спала только Софья. Она отперла дверь и дрожала, как осиновый лист, сидя на постели в комнате, отделенной от кухни недостигавшей до потолка перегородкой.

Она ждала своего возлюбленного Семена Семеновича.

«Что ему здесь надо?» — гвоздем сидел у нее в голове вопрос, остававшийся неразрешенным.

Ее охватывал панический страх. Он еще более усугубился, когда в отворенную дверь своей комнаты она увидала, что дверь в кухню, только что отпертая ею, бесшумно отворилась и в нее вошла белая женская фигура, которая как тень проскользнула в комнаты.

Напуганная рассказом о привидении, которое бродит около высокого дома, Софья от страха как бы приросла к месту, хотела крикнуть, но у ней недостало голоса.

Ее стало бить, как в лихорадке.

Татьяна Петровна тоже уже была в своей комнате, пожелав Петру Иннокентьевичу покойной ночи. В открытое окно ее комнаты проникала ночная прохлада.

Она закрыла его и стала молиться Богу. Помолившись, она разделась и легла в постель, но заснуть не могла.

Месяц ярко глядел в окно и освещал все комнаты. Его лучи проникали и за драпировку, где стояла постель молодой девущки.

Она начала уже дремать, когда услыхала тихие шаги в коридоре.

— Кто бы это мог быть? Петр Иннокентьевич?..

В этот вечер он ей показался беспокойнее, взволнованней, чем когда-нибудь… быть может, он захворал.

Она вскочила с постели и отворила дверь в коридор, из которого вела лестница вниз.

Луна ярко освещала его. В коридоре было пусто и тихо.

— Петр Иннокентьевич, это вы? — окликнула она. Ответа не было.

«Мне, должно быть, просто показалось!» — подумала Татьяна Петровна.

Она закрыла двери и снова легла. Через четверть часа она спала крепким сном.

Ровно в полночь перепуганная Софья увидела двух людей, тихо вошедших в дом через кухню. Она узнала в них Семена Семеновича и его отца.

Она успокоилась и выскользнула к ним навстречу.

— Со мной пришел и мой отец, — сказал ей Семен Семенович. — Раз мы в доме, твоей дальнейшей услуги нам не нужно. Иди в свою комнату; закройся одеялом с головой и не беспокойся ни о чем. Поняла!..

Она повиновалась.

«Боже, Боже, что теперь будет?» — мысленно вопрошала она. Оба негодяя прошли кухню, коридор и остановились у кабинета Петра Иннокентьевича. Оба почти не дышали.

— Иди! — указал сын отцу на дверь кабинета. — Ты решился…

— Да! А ты?

— Я… я хочу отомстить.

— Обдумай, пока не поздно… Откажись от твоего плана, Семен, — говорил Семен Порфирьевич.

— А ты от своего откажешься?

— Я… я хочу разбогатеть…

— Ну, а я хочу отомстить… Петр спит как убитый… Ты можешь быть покоен… Танька только может закричать… ну, да у меня не очень-то крикнет.

Оба негодяя были бледны, как мертвецы, только глаза у них блестели.

Старик наклонился к замочной скважине двери.

— Там все тихо… — шепнул он.

— Тем лучше, ты кажись, трусишь? — заметил с усмешкой сын и повернул ручку двери.

Дверь отворилась. Они вошли оба. Семен Семенович знал, что из кабинета есть другая дверь, которая выходит в коридор, ведущий к лестнице наверх, где была комната Татьяны Петровны. Петр Иннокентьевич крепко спал.

— Ишь как дрыхнет! — шепнул отцу Семен Семенович.

Семен Порфирьевич, тихо скользя по полу, добрел до кровати, сунул руку под подушку и вынул ключи.

— Желаю успеха! — шепнул ему сын и вышел в маленькую дверь.

Семен Порфирьевич опустился на колени и на четвереньках пополз к денежному сундуку. Он видит себя уже обладателем всех капиталов Петра Толстых.

Вдруг Петр Иннокентьевич зашевелился и простонал.

Семен Порфирьевич остолбенел и растянулся на полу, затаив дыхание. Его охватила внутренняя дрожь. Но скоро он убедился, что хозяин не проснулся. Он, как змея, пополз дальше.

У сундука он приподнялся и стал выбирать ключи. Он пробовал один, другой, наконец, третий подошел. Его руки дрожали, сердце билось. Он боязливо оглянулся на кровать.

Петр Иннокентьевич спал.

Семен Порфирьевич поднял крышку сундука. Глаза негодяя чуть не выскочили из орбит при виде открывшегося зрелища. Он увидал пачки билетов внутреннего займа, банковых билетов, облигаций, серий, стопочки золотых и мешки с серебряною монетою…

Семен Порфирьевич был ослеплен. Его била лихорадка, губы улыбались. В эту минуту он ничего не видел, кроме лежавшего перед ним колоссального богатства. Он совсем позабыл о спящем хозяине, а, между тем, этот спящий уже не спал.

Петр Иннокентьевич проснулся. Он услыхал звук отпираемого замка и тихо приподнялся на постели.

У несгораемого сундука, спиной к нему, стоял освещенный луною вор. Он его не узнал, но и не испугался, несмотря на неожиданность.

Он встал с постели.

— Как я все это унесу, — шептал, между тем, Семен Порфирьевич. — Спрячем раньше золото и бумаги…

Он уже захватил полные горсти золота… В эту минуту Петр Иннокентьевич, подкравшись сзади, схватил его за шиворот и оттащил от сундука с криком:

— Караул, грабят!

В то время, когда внизу высокого дома происходило описанное нами, Семен Семенович уже поднялся наверх.

В его подлом сердце кипела жажда мести и животная страсть.

Которое из этих чувств было сильнее, он сам не мог дать себе отчета.

Перед его глазами то мелькал соблазнительный образ Татьяны Петровны, то восставал полный гадливости и отвращения взгляд, брошенный на него любимой им девушкой в садовой беседке.

«Отомстив Татьяне, я отомщу и Петру Иннокентьевичу и Гладких, которые выгнали меня как собаку из дому!» — думал он.

Первое преступление ему не удалось — он жаждал другого.

Он вошел в комнату молодой девушки с горящими глазами. Злобная улыбка искривила его губы и красноречиво говорила, что этот человек был готов в эту минуту на все, даже на убийство, если иначе нельзя.

Он проскользнул к кровати и раздвинул занавеску.

Татьяна Петровна сладко спала, раскинувшись на постели. Мягкое одеяло прикрывало ее только до пояса. Тонкая ткань белоснежной сорочки поднималась ровными движениями на не менее белрснежной груди. Одна миниатюрная ручка спустилась с кровати, а другая была закинута под голову. Раскрытые розовые губки как бы искали поцелуя. Видимо, сладкие грезы, грезы будущего счастья с Борисом, витали над ее хорошенькой головкой.

Он несколько секунд любовался этой картиной и прислушивался к ровному дыханию молодой девушки.

Вдруг вся кровь бросилась ему в голову, в виски застучало, он наклонился к ней и…

В эту минуту чья-то сильная рука схватила его за шиворот и отбросила в сторону. Между ним и его жертвой встала высокая женщина. Все это произошло так скоро, что Семен Семенович не успел опомниться и помутившимся взглядом смотрел на бледную женщину. Он вспомнил описания привидения и трусливый и суеверный, как все негодяи, задрожал.

Привидение говорило глухим, угрожающим голосом:

— Чего ты ищешь тут, негодяй!.. Ты хочешь смерти Гладких, но ты ошибся комнатами… Ты тут у Татьяны Петровны Толстых… Она, слава Богу, не одна и небеззащитна… Я здесь, чтобы защитить ее от такого дикого животного, как ты… Если поступить справедливо, то тебя следует предать суду, но в память твоей матери, которая была добрая и честная женщина, я прощаю тебя и даю тебе время исправиться… Но чтобы нога твоя не приближалась более к высокому дому… А теперь… вон…

Она показала ему рукою на дверь. Семен Семенович продолжал стоять как вкопанный, не говоря ни слова и не двигаясь с места. Он весь дрожал.

Марья Петровна — это была она, проскользнувшая, покрытая скатертью, в дверь, отворенную Софьей, ранее подлых заговорщиков, подошла к нему со сверкающими глазами и высоко поднятою головою и, снова показывая на дверь, сказала:

— Вон!

Он отступил назад перед ее грозным взглядом и вдруг выскочил из комнаты, сбежал с лестницы и через кухню с криком: «привидение, привидение» выбежал, как сумасшедший, из дома.