Неточные совпадения
Нет, не отделяет в уме ни копейки, а отделит разве столько-то четвертей ржи, овса, гречихи, да того-сего, да с скотного двора телят, поросят, гусей, да меду с ульев, да гороху, моркови, грибов, да всего, чтоб к Рождеству послать столько-то четвертей родне, «седьмой воде на киселе», за сто верст, куда
уж он посылает десять лет этот оброк, столько-то в год какому-то бедному чиновнику, который женился на сиротке, оставшейся после погорелого соседа, взятой еще отцом в
дом и там воспитанной.
Зеленый только было запел: «Не бил барабан…», пока мы взбирались на холм, но не успел кончить первой строфы, как мы вдруг остановились, лишь только въехали на вершину, и очутились перед широким крыльцом большого одноэтажного
дома, перед которым
уже стоял кабриолет Ферстфельда.
Проходя по двору, обратно в
дом, я увидел, что Вандик и товарищ его распорядились
уж распрячь лошадей, которые гуляли по двору и щипали траву.
На веранде одного
дома сидели две или три девицы и прохаживался высокий, плотный мужчина, с проседью. «Вон и мистер Бен!» — сказал Вандик. Мы поглядели на мистера Бена, а он на нас. Он продолжал ходить, а мы поехали в гостиницу — маленький и дрянной домик с большой, красивой верандой. Я тут и остался. Вечер был тих. С неба
уже сходил румянец. Кое-где прорезывались звезды.
Показались огни, и мы
уже свободно мчались по широкой, бесконечной улице, с низенькими
домами по обеим сторонам, и остановились у ярко освещенного отеля, в конце города.
На высотах горы, в разных местах вы видите то одиноко стоящий каменный
дом, то расчищенное для постройки место: труд и искусство дотронулись
уже до скал.
Мы не верили глазам, глядя на тесную кучу серых, невзрачных, одноэтажных
домов. Налево, где я предполагал продолжение города, ничего не было: пустой берег, маленькие деревушки да отдельные, вероятно рыбачьи, хижины. По мысам, которыми замыкается пролив, все те же дрянные батареи да какие-то низенькие и длинные здания, вроде казарм. К берегам жмутся неуклюжие большие лодки. И все завешено: и домы, и лодки, и улицы, а народ, которому бы очень не мешало завеситься, ходит
уж чересчур нараспашку.
Наконец, слава Богу, вошли почти в город. Вот подходим к пристани, к доку, видим
уже трубу нашей шкуны; китайские ялики снуют взад и вперед. В куче судов видны клиппера, поодаль стоит, закрытый излучиной, маленький, двадцатишестипушечный английский фрегат «Spartan», еще далее французские и английские пароходы. На зданиях развеваются флаги европейских наций, обозначая консульские
дома.
Вон огороженная забором и окруженная бассейном кумирня; вдали
узкие, но правильные улицы; кровли
домов и шалашей, разбросанных на горе и по покатости, — решительно кущи да сени древнего мира!
Вы лучше подождите, — заключил я, — когда учредятся европейские фактории, которые, конечно, выговорят себе право отправлять
дома богослужение, и вы сначала везите священные книги и предметы в эти фактории, чего японцы par le temps qui court запретить
уже не могут, а от них исподволь, понемногу, перейдут они к японцам».
Но там
уж ничего не видать: ни
домов, ни церквей.
Наконец вот и
дом, один; вдали,
уж на загибе, другой — и только.
Мы промчались по предместью, теперь
уже наполненному толпами народа, большею частию тагалами и китайцами, отчасти также метисами: весь этот люд шел на работу или с работы; другие, казалось, просто обрадовались наступавшей прохладе и вышли из
домов гулять, ходили по лавкам, стояли толпами и разговаривали.
Часов в десять-одиннадцать, не говоря
уже о полудне, сидите ли вы
дома, поедете ли в карете, вы изнеможете: жар сморит; напрасно будете противиться сну.
Но я гулял по
узкой тропинке между Европой и Китаем и видал, как сходятся две руки: одна, рука слепца, ищет уловить протянутую ей руку зрячего; я гулял между европейскими
домами и китайскими хижинами, между кораблями и джонками, между христианскими церквами и кумирнями.
— И что? — допытывался я
уже на другой день на рейде, ибо там, за рифами, опять ни к кому приступу не было: так все озабочены. Да почему-то и неловко было спрашивать, как бывает неловко заговаривать, где есть трудный больной в
доме, о том, выздоровеет он или умрет?
Самгин был уверен, что этот скандал не ускользнет от внимания газет. Было бы крайне неприятно, если б его имя оказалось припутанным. А этот Миша — существо удивительно неудобное. Сообразив, что Миша, наверное,
уже дома, он послал за ним дворника. Юноша пришел немедля и остановился у двери, держа забинтованную голову как-то особенно неподвижно, деревянно. Неуклонно прямой взгляд его одинокого глаза сегодня был особенно неприятен.
— Только подумаем, любезные сестры и братья, о себе, о своей жизни, о том, что мы делаем, как живем, как прогневляем любвеобильного Бога, как заставляем страдать Христа, и мы поймем, что нет нам прощения, нет выхода, нет спасения, что все мы обречены погибели. Погибель ужасная, вечные мученья ждут нас, — говорил он дрожащим, плачущим голосом. — Как спастись? Братья, как спастись из этого ужасного пожара? Он объял
уже дом, и нет выхода.
Неточные совпадения
Городничий. Я бы дерзнул… У меня в
доме есть прекрасная для вас комната, светлая, покойная… Но нет, чувствую сам, это
уж слишком большая честь… Не рассердитесь — ей-богу, от простоты души предложил.
Здесь есть один помещик, Добчинский, которого вы изволили видеть; и как только этот Добчинский куда-нибудь выйдет из
дому, то он там
уж и сидит у жены его, я присягнуть готов…
Хлестаков. Я, признаюсь, литературой существую. У меня
дом первый в Петербурге. Так
уж и известен:
дом Ивана Александровича. (Обращаясь ко всем.)Сделайте милость, господа, если будете в Петербурге, прошу, прошу ко мне. Я ведь тоже балы даю.
Замолкла Тимофеевна. // Конечно, наши странники // Не пропустили случая // За здравье губернаторши // По чарке осушить. // И видя, что хозяюшка // Ко стогу приклонилася, // К ней подошли гуськом: // «Что ж дальше?» // — Сами знаете: // Ославили счастливицей, // Прозвали губернаторшей // Матрену с той поры… // Что дальше?
Домом правлю я, // Ращу детей… На радость ли? // Вам тоже надо знать. // Пять сыновей! Крестьянские // Порядки нескончаемы, — //
Уж взяли одного!
— Певец Ново-Архангельской, // Его из Малороссии // Сманили господа. // Свезти его в Италию // Сулились, да уехали… // А он бы рад-радехонек — // Какая
уж Италия? — // Обратно в Конотоп, // Ему здесь делать нечего… // Собаки
дом покинули // (Озлилась круто женщина), // Кому здесь дело есть? // Да у него ни спереди, // Ни сзади… кроме голосу… — // «Зато
уж голосок!»