Тайна высокого дома

— Барышня, касаточка моя ненаглядная, вот радость-то старухе нежданная! — встретила Фекла восклицаниями свою крестницу. — Ну, как здоровье-то драгоценное Петра Иннокентьевича и Иннокентия Антиповича, все ли там живы у вас и благополучны?

— Все, Феклуша, слава Богу, здоровы… — отвечала Татьяна Петровна.

— Ну, садись же, касаточка моя бриллиантовая, дай наглядеться на тебя, ведь я уж с месяц не была в высоком доме и не видала тебя, моя радость.

Молодая девушка молча села на лавку.

— Да ты, кажись, голубка моя, невесела с чего-то, грустная такая… Что это тебе попритчилось?

— Феклушка… Ты знала мою мать… Арину? — прерывающимся голосом спросила Татьяна Петровна.

— Как, тебе это сказали? — удивленно вскинула на нее глаза старуха.

— Да…

— Иннокентий Антипович?

— Да… Но я не знаю, где ее могила, сведи меня на нее… Мне хочется помолиться о ее душе…

— Дивные дела деются, дивные… — бормотала про себя старуха. — Мое дело сторона, — сказала она вслух, — мне нечего тебя и пытать об этом… Изволь, я покажу тебе могилу твоей матери…

Старуха накинула на голову шерстяной платок.

— Идем!

Молодая девушка поспешно встала и последовала за своей крестной матерью.

Через четверть часа они уже были на кладбище.

Татьяна Петровна была очень взволнована, на ее глазах то и дело выступали слезы.

Войдя на кладбище, старуха вскоре остановилась перед единственным на нем большим гранитным памятником, содержимым в необыкновенной для кладбища поселка чистоте.

— Вот мы и пришли! — сказала Фекла, осеняя себя размашистым крестом.

«Это, верно, крестный так заботится о могиле!» — мелькнуло в голове Татьяны Петровны.

Она упала на колени в горячей молитве о душе своей несчастной матери и о прощении своего преступного отца.

Только после молитвы молодая девушка обратила внимание на надпись на памятнике. Эта надпись гласила:

Здесь покоится тело

Арины Селиверстовой

несчастной жены и матери

молитесь за нее

Молодая девушка зарыдала и обвила камень обеими руками. Ее горячие губы прикоснулись к холодному граниту. Несколько минут она, как бы в оцепенении, не переменяла позы.

Фекла испугалась.

— Пойдем, касаточка, пойдем! — дотронулась она рукой до своей крестницы. — Помолилась и буде… Еще не раз прийти можешь на могилку… Чего убиваться… уж не весть сколько лет прошло, как Аринушка лежит в сырой земле…

— Да, да, я буду ходить сюда часто!.. — проговорила сквозь слезы молодая девушка.

— Ходи, касаточка, ходи…

Старуха помогла ей встать с колен, и они отправились в обратный путь. На душе у Татьяны Петровны стало как-то спокойнее, светлее…

— Я хотела бы знать еще… — проговорила она и остановилась.

— Говори, касаточка, говори…

— Я бы хотела видеть ту избу, где я родилась и где умерла моя бедная мать.

— Она вся уж развалилась… В ней никто не жил с тех пор, а уж прошло более двадцати годов… — сказала Фекла.

— Пусть развалилась, я хочу видеть эти дорогие для меня развалины.

— Пойдем… уж будь по-твоему.

Они прошли в конец поселка и пришли к избе, в которой некогда жил Егор Никифоров со своей женой. Она действительно представляла из себя груду развалин.

Татьяна Петровна печально ходила вокруг этих развалин и старалась восстановить эту избу, как она была более двадцати лет тому назад, когда в ней жили ее отец и мать, и когда она увидала в ней Божий свет.

Картина создалась в ее воображении, но затем вдруг исчезла и на ее месте восстали: памятник матери и каторжные работы, на которых находится ее отец.

Из груди ее вырвался невольный вздох.

— Вот прошедшее, а здесь и там настоящее… Что же сулит мне будущее?.. — вслух произнесла она.

— Надейся! — послышался ей голос.

Она быстро осмотрелась кругом. Около нее никого не было, кроме ее крестной матери, а, между тем, слово «надейся» было произнесено не ею.

— Я надеюсь!.. — машинально повторила Татьяна Петровна.

Бросив последний взгляд на дорогие развалины, молодая девушка пошла назад по поселку к избе Феклы. Изба эта была очень хорошая, и, благодаря заботам Гладких, старуха с сыном жили безбедно.

— Я попрошу крестного, чтобы он велел снова выстроить избу моих родителей в том виде, как она была в то время… — задумчиво, как бы про себя, сказала Татьяна Петровна.

— Он, наверно, исполнит твою просьбу, моя касаточка! — сказала старуха.

Когда они отошли уже довольно далеко от избы, в одном из уцелевших, лишенных рам оконных отверстий показалась голова нищего Ивана. Он весело улыбался, глядя вслед удаляющимся женщинам.

— Отдохни у меня минуточку, — сказала Фекла, подходя к своей избе.

— Нет, спасибо, Феклуша, мне надо спешить, крестный будет беспокоиться, я ушла, никому не сказавшись…

— Ну, ладно, так я тебя провожу… — сказала старуха.

Они расстались почти у ворот высокого дома.

Татьяна Петровна не ошиблась. Иннокентий Антипович действительно обеспокоился ее долгим отсутствием. Он ожидал ее в зале.

Она бросилась к нему на шею с почти прежней радостной улыбкой.

— Ну, вот и славу Богу, что ты немного успокоилась, — сказал он, — а уж мы с Петром сумеем тебя развеселить окончательно, мы так любим тебя… Все печальное ты должна забыть.

— Разве это возможно?

— Конечно, хотя со временем, если ты будешь очень счастлива…

Она печально покачала головой.

— Где ты была?

— Я была в поселке… Феклуша водила меня на могилу к моей матери… Там я помолилась, и мне стало как-то легче на душе… Потом я была у развалившейся избушки, где жили мои родители… Я хотела просить тебя, крестный, приказать выстроить ее вновь…

— Твое желание будет исполнено. На днях начнут строить…

— Но, чтобы она была точь в точь такая, как прежде.

— Уж будешь довольна.

— Какой ты добрый!

— Ты знаешь, что Сабиров приехал снова из России и живет в Завидове? — вдруг неожиданно спросил Гладких.

Татьяна Петровна побледнела.

— Ты, значит, знала… А я узнал это только сегодня, кто же сказал тебе это?

— Иван.

— Вот как… Но ты сама не забыла его?..

Молодая девушка молчала, опустив глаза в землю.

— Ты все еще любишь его? — спросил он нетвердым голосом.

— Татьяна Петровна Толстых, быть может, и ответила бы тебе «да», но Татьяна Егоровна Никифорова отвечает: «Я не смею его любить».

Иннокентий Антипович понял всю горечь этих слов. Он заключил в объятия свою крестницу.

— Верно, мое золото, верно… ты не смеешь его любить, но совсем не по той причине, которую ты говоришь, ты не смеешь его любить потому, что у тебя есть жених, а я, я не буду Иннокентием Гладких, если я не достану его тебе хотя бы на дне морском…

Татьяна Петровна с необычайным удивлением и даже беспокойством смотрела на своего крестного отца — она ничего не понимала из его слов.

— Но я совсем не хочу выходить замуж! — воскликнула она.

— Поговори ты у меня, — шутливо-строгим тоном сказал Иннокентий Антипович. — Недоставало бы еще, чтобы такая хорошенькая девушка осталась бы в старых девках.

— Я не хочу расстаться ни с тобой, ни с па… Петром Иннокентьевичем, — поправилась она.

— И не расстанешься… Иннокентий Гладких, верь мне, желает тебе только счастья и устроить это счастье… Он не умрет раньше.

Татьяна Петровна снова опустила голову и тяжело вздохнула. Быть может, она думала о Борисе Ивановиче, которого не должна была видеть более никогда, а, между тем, он был так близко отсюда и продолжает любить ее.

Она вспомнила слова нищего Ивана.

«Надейся!» — вспомнился ей голос, который послышался из развалин избы ее родителей и на который она отвечала «я надеюсь».

«На что?» — восстал в ее уме роковой вопрос. Пока еще она не могла дать на него никакого ответа.