Неточные совпадения
Поразительное сходство между обеими девочками, видимо, не обращало особенного внимания
княгини. Злые языки говорили, что она
знала причину этого сходства, а еще более злые утверждали, что из-за этого сходства мать девочки сошла в преждевременную могилу и что в быстром развитии смертельной болезни Ульяны не безучастна была
княгиня Васса Семеновна. Как бы то ни было, но девочки были почти погодки и за несколько лет стали задушевными подругами.
— Права, несомненно, права, — продолжала
княгиня Васса Семеновна. — Это говорю я, потому что
знаю, что значит иметь единственного ребенка. То, что вы взяли у нее мальчика, было в порядке вещей: подобная мать не пригодна для воспитания, но то, что теперь, через двена-дцать лет, вы запрещаете ей видеться с сыном, — жестокость, внушить которую может только ненависть. Как бы ни была велика ее вина — наказание слишком сурово.
— Но мы
знали о нем с детских лет, и он нравился нам. Не старайтесь оправдать меня,
княгиня, я слишком хорошо
знаю, какой вред нанес тогда нам и… себе.
— Я
знаю это,
княгиня, но в таком деле я один могу решать и действовать. Прошу вас, позовите Осипа ко мне. Я поговорю с ним.
Сергей Семенович иногда серьезно, с искренним сожалением поглядывал на своего друга. В душе у него сложилось полное убеждение, что мать одержит победу над сыном и что последний не вернется.
Княгиня Васса Семеновна думала то же самое, хотя и не успела объясниться с братом ни одним словом по этому вопросу. И брат и сестра слишком хорошо
знали Станиславу Феликсовну.
— Кто
знает! Быть может, она сама уже не прежняя, давно исправилась… — возразила
княгиня Васса Семеновна.
Бестужев
знал, что в семейной жизни великая
княгиня была несчастлива.
Не
зная совершенно жизни, выходящей из рамок сельского житья-бытья, если не считать редкие поездки в Тамбов,
княгиня Васса Семеновна, естественно, и для своей дочери не желала другой судьбы, какая выпала ей на долю, за исключением разве более здорового и более нравственного мужа.
Несмотря на то что
княгиня Васса Семеновна только, как мы
знаем, туманным намеком открыла дочери свои надежды на князя Лугового, вся дворня каким-то образом основывала на нем такие же надежды и искренно желала счастья найти в нем суженого молодой
княгине.
Более он о покойной не распространялся, так как
княгиня Полторацкая совершенно не
знала ее.
«И кроме того, — неслось в голове
княгини соображение, — и Архипыч и Федосья — свидетели прошлого, они
знают тайну рождения Татьяны и тайну отношений покойного князя к жене стоявшего перед ней человека».
Исполнить запрет было ей тем легче, что вскоре после женитьбы отец
княгини Вассы Семеновны, как мы
знаем, покинул Зиновьево и поселился в соседнем, принадлежавшем ему маленьком именье.
Староста, как мы
знаем, доложил «ее сиятельству»
княгине Вассе Семеновне, а та одобрила его выбор местожительства для Никиты.
Несмотря на принятые
княгиней Вассой Семеновной меры предосторожности, в девичьей не только
узнали о возвращении Никиты Берестова, о чем
знала вся дворня, но даже и то, что он был принят барыней и по ее распоряжению поселен в Соломонидиной избушке. Некоторые из дворовых девушек успели, кроме того, подсмотреть в щелочку, каков он из себя.
Глаза ее загорелись огнем бешенства. Уже тогда, когда Никита заявил, что ненавидит
княгиню и княжну, в сердце молодой девушки эта ненависть мужа ее матери нашла быстрый и полный отклик. В ее уме разом возникли картины ее теперешней жизни в княжеском доме в качестве «дворовой барышни» — она
знала это насмешливое прозвище, данное ей в девичьей — в сравнении с тем положением, которое она занимала в этом же доме, когда была девочкой.
Теперь же, когда она
узнала, что
княгиня, по словам Никиты, она верила — человек охотно верит тому, чему хочет — извела ее мать, чувство ненависти к ней и ее отродью, как назвал тот же Никита княжну Людмилу, получило для нее еще более реальное основание. Оно как бы узаконилось совершенным преступлением Вассы Семеновны.
Княжна Людмила, ничего не знавшая об отправке Тани
княгиней «по ягоды», тотчас побежала разыскивать свою любимицу, чтобы, во-первых, передать ей впечатление визита князя, а во-вторых,
узнать, понравился ли он Тане.
Каково же было ее удивление, когда она
узнала, что Таня, по распоряжению
княгини, послана с остальными девушками в дальний лес.
— Просила и убеждала, — передразнила ее
княгиня Васса Семеновна. — Надо было вчера же сказать мне при нем. Я бы с ним переговорила, как мать, а ты что. Самой, чай, интересно было
знать, что в этой беседке проклятой.
— Я благодарю за честь… — начала
княгиня Васса Семеновна. — Я, право, не
знаю… Люда еще молода, и притом я не могу ее неволить… Как она сама.
— Да, звала, плутовка… Нечего из себя строить наивную овечку, — начала
княгиня. — Ты
знаешь, зачем сегодня пожаловал к нам князь в полной амуниции?
Командировка последней для наблюдения была, собственно, номинальной, так сказать, почетной. С одной стороны,
княгиня Васса Семеновна не хотела освободить ее совершенно от спешной работы и таким образом резко отличить от остальных дворовых девушек, а с другой,
зная привязанность к Тане Берестовой своей дочери, не хотела лишить ее общества молодой девушки, засадив ее за работу с утра до вечера.
Таня Берестова слушала внимательно и, видимо, сочувственно относилась к своей барышне, которой скоро суждено сделаться из княжны
княгиней. Она рассудительно высказывала свои мнения по тем или другим вопросам, которые задавала княжна, и спокойно обсуждала со своей госпожой ее будущую жизнь в Петербурге. Чего стоили ей эта рассудительность и это спокойствие,
знала только ее жесткая подушка, которую она по ночам кусала, задыхаясь от злобных слез.
В Зиновьеве между тем тела убитых
княгини и Тани обмыли, одели и положили под образа —
княгиню в зале, а Татьяну в девичьей. К ночи прибыли из Тамбова гробы, за которыми посылали нарочного. Вечером, после отъезда чиновника, отслужили первую панихиду и положили тела в гроб. Об этой панихиде не давали
знать князю Луговому, и на ней не присутствовала княжна Людмила, для которой, бросив работу над приданым, спешно шили траурное платье.
Весь фундамент состоял из четырех рядов известкового камня. В сенях первого этажа архитектор велел поставить двенадцать деревянных столбов. Ему надо было ехать в Малороссию, и, уезжая, он сказал гостилицкому управляющему, чтобы до его возвращения он не позволял трогать этих подпорок. Несмотря на запрещение архитектора, управляющий, как скоро
узнал, что великий князь и великая
княгиня со свитой займут этот дом, тотчас приказал вынести эти столбы, которые безобразили сени.
К описываемому нами времени уже выяснялось блестящее будущее. Петр терял уважение окружающих и возбуждал к себе недоверие русских; даже враги Екатерины не
знали, как отделаться от него. Великая
княгиня была лишена даже материнского утешения. Когда у нее в 1754 году родился сын Павел, Елизавета Петровна тотчас же унесла ребенка в свои покои и редко показывала его ей.
Если убийца муж матери Татьяны, то, несомненно, эта последняя
знала о замышляемом убийстве и даже косвенно участвовала во всем, так как выгоды от смерти
княгини Полторацкой и ее дочери были всецело на ее стороне.
— Ты теперь
знаешь, что ты у меня в руках, я тебя не боюсь, а в соседней комнате к моим услугам люди, которые тотчас препроводят тебя в полицию как убийцу
княгини Полторацкой и ее горничной, которого разыскивают. Понял?
В это время
княгиня уже была убита, и Никита расправлялся с княжной Людмилой. Последняя не кричала, или, по крайней мере, она, Татьяна, не слыхала криков. Она слышала лишь несколько стонов, и эти стоны теперь стоят почти неотступно в ее ушах. Никита унес белье княжны, разбросав возле трупа разорванное платье и белье, снятое Татьяной. Она
знала, что он это сделает. Так они уговорились.
Главнокомандующий,
зная решительные намерения государыни, колеблется, сдерживается в их исполнении противоположными желаниями великой
княгини.
— Пришел, значит, к отцу Николаю неведомо какой странник… Больной, исхудалый… Вы ведь, ваше сиятельство,
знаете отца Николая, святой человек, приютил, обогрел… Страннику все больше неможется… Через несколько дней стал он кончаться, да на духу отцу Николаю и открыл, что он и есть самый Никита, убивец
княгини и княжны Полторацких.
Последнее, как
знали в Петербурге, принадлежало покойной княжне Людмиле Васильевне Полторацкой. Постройка обоих храмов началась и, ввиду того что князь не жалел денег, подвигалась очень быстро. Князь Сергей Сергеевич, как сообщали, проводил ежедневно несколько часов в родовом склепе Зиновьевых, где были похоронены князь и
княгиня Полторацкие, куда, с разрешения тамбовского архиерея, было перенесено тело дворовой девушки
княгини Полторацкой — Татьяны Берестовой.