Тайна высокого дома

Наступила ночь. Миллиарды звезд зажглись на темно-синем небосклоне. Воздух был пропитан ароматом сосны и свежестью, несшейся с быстроводного Енисея.

Луна освещала чудный ландшафт.

В высоком доме все спало. Один Егор Никифоров ходил дозором около сада.

Ему не спалось от счастья. Он нашел свое сокровище — свою дочь, которая сегодня ласкала его как отца. Он охранял ее покой. Он боялся за нее. Близость родственников Толстых тревожила его.

Бессонная ночь приводит с собой воспоминания. Он вспомнил — ему даже показалось странным, что первый год он забыл это — что сегодняшняя ночь, годовщина убийства, совершенного почти четверть века тому назад.

Он недавно слышал от прислуги высокого дома, что на месте, где совершено убийство, нечисто, что там ходит привидение, в образе высокой черной женщины с распущенными волосами… Многие из слуг и рабочих высокого дома клялись и божились, что видели его собственными глазами.

Егор Никифоров вспомнил о высокой женщине, которая предупредила его и Сабирова о несчастьи с Гладких, и тоже, как рассказывали и другие, исчезла без следа, как бы провалилась сквозь землю.

Не эту ли женщину принимают за привидение?

Было уже за полночь. Движимый какой-то неведомой силой, Егор Никифоров пошел к дороге, к тому месту, где четверть века тому назад, вел беседу с умирающим Ильяшевичем. Здесь он лег на траву и задумался. Все прошедшее мелькало в его уме, как в калейдоскопе. Его глаза были опущены вниз. Вдруг длинная тень легла на зеленой траве, ярко освещенной луной. Он быстро поднял голову и в двух шагах от себя увидал высокую, темную фигуру женщины.

«Это она, эта та самая, которая звала нас на помощь Гладких!» — мелькнуло в его уме.

Сердце его сильно билось. На лбу его выступил пот.

Женщина прошла мимо него. Ее растрепанные черные волосы развевались по ветру. Она то и дело поднимала руки кверху и глухо стонала.

Егор Никифоров дал ей пройти и пошел следом за ней. Она шла быстро, по направлению к поселку.

Миновав поворот в него, она пошла по дороге, ведущей мимо кладбища, на котором высился большой крест над могилой покойного Ильяшевича.

Егора Никифорова осенила внезапная мысль: «Боже, неужели это она? О, если бы это была она…»

Как бы в подтверждение этих слов, привидение остановилось у креста и опустилось на колени. Глухие стоны и рыдания раздались в ночной тишине. Несчастная женщина упала на могилу и ломала себе руки.

Он более не сомневался. Эта женщина, голос которой так поразил его тогда, при встрече в лесу, знакомыми нотами, которая каждую ночь странствует около высокого дома и которую люди принимают за привидение, была… Мария Толстых.

Он подошел к ней совсем близко. Она лежала ничком у подножия креста, обняв его руками.

— О, когда же я засну таким же, как и ты, сном непробудным! Здесь, здесь хотела бы я умереть, на твоей могиле… Милосердный Господь исполнит мое моление… О, умереть, умереть… Ад, ад!.. Я испытала его здесь, на земле, я его больше не боюсь… Я хочу умереть… скорей… скорей… Сейчас… сегодня… Чего мне ждать… на что надеяться… Я проклята… проклята… Река близка… в реку… в родной Енисей… — бессвязно бормотала она.

Егор Никифоров не проронил ни одного слова. С последними словами она вскочила и бросилась в сторону, к реке. Егор Никифоров поспешил за ней, задыхаясь на бегу. Он успел ухватить ее сзади почти у самой воды.

— Что вы хотите делать? — воскликнул он. Она дико вскрикнула и оглянулась.

— Кто ты такой? Оставь меня!.. Она вся дрожала.

— Остановитесь и выслушайте меня… Все ваши печали окончились… Поверьте мне, что Бог сжалился над вами и вы еще можете быть счастливы… — сказал ей Егор Никифоров.

— Ложь, ложь! — дико захохотала она.

— Я клянусь вам, что говорю правду…

— Но кто же ты такой?

— Я один из лучших старых друзей Марьи Петровны Толстых.

Она отшатнулась от него.

— Замолчи, замолчи… Марии Толстых более не существует… Она проклята, слышишь ли, проклята…

— Марья Петровна, если вы захотите, то ваш отец завтра же откроет вам свои горячие объятия. Несчастный! Только надежда вас увидеть, одна эта надежда привязывает его к жизни…

Она посмотрела на него безумными глазами, видимо, не понимая его, и затем сказала:

— Ты не назвал мне себя по имени.

— Марья Петровна, вы когда-то были милостивы ко мне… Конечно, вам трудно узнать меня, когда ни ваш батюшка, ни Иннокентий Антипович не узнали меня… Я страдал, боролся, но не отчаивался. Тот, на могиле которого вы были сейчас, умер на моих руках, произнося с любовью ваше имя. Пятнадцать лет я ради вашего отца пробыл на каторге…

В ее глаза вернулось сознание.

— Егор Никифоров, это ты… муж Арины?.. — сказала она дрожащим голосом.

— Да, это я, но я изменил теперь мое имя, меня зовут Иван-нищий…

— Иван! — пробормотала она, опустив голову.

Они шли снова по направлению к большому кресту и достигли его.

Она вдруг остановилась.

— Три жертвы теперь на этом месте, три жертвы Петра Толстых — одна мертвая и две живых…

— Мы должны, барышня, позабыть все прошлое и думать только о будущем.

Она покачала головой.

— У тебя дочь, Егор Никифоров, прелестная девушка, я два раза видела ее… Ты можешь говорить о будущем, а я…

— У вас есть сын…

— Я не знаю, где он… — простонала она.

— Вас нашли с сыном на томском тракте проезжие, вы были близки к смерти, когда вас привезли на почтовую станцию, и проезжие взяли с собой вашего сына…

— Почему это ты знаешь? — удивленно воскликнула она.

— Но ведь это так!

— Да, да, проклятые «навозники» увезли моего сына…

— Не браните их, они воспитали вашего сына и любили его, как родного…

— Егор, мой сын жив еще?.. — схватила она его за руку.

— Да.

— Ты не лжешь?

— К чему мне было бы вас обманывать?

— Я не знаю… Меня так часто обманывали, так часто…

— Кто же?

— Люди… — захохотала она.

— Успокойтесь, барышня, Егор вас слишком любит и уважает, чтобы осмелиться вас обманывать… Ваш сын жив… Я клянусь вам в этом памятью моей бедной Арины… счастьем моей дочери…

— Я верю тебе… о, я верю тебе, Егор! — воскликнула она и упала на колени перед крестом, тихо заплакав.

Она молилась, распростершись у креста, тихо всхлипывая.

«Как много она должна была выстрадать!» — мелькнуло в голове Егора Никифорова.

Он дал ей выплакаться вволю, затем поднял ее с земли и снова поставил на ноги.

— Пойдемте, барышня, мы с вами поговорим о нем.

Она беспрекословно последовала за ним по дороге к высокому дому. Некоторое время они шли молча. Марья Петровна заговорила первая:

— Голова моя горит, сердце бьется, но все-таки я совершенно спокойна… С той ужасной минуты, когда я очнулась на станции, я себя никогда так хорошо не чувствовала… Мой сын жив!.. Мой сын жив… Эти слова, как целительный бальзам, проникли в мою душу! Боже, мне кажется, что в эту минуту с меня снято проклятие отца… Я не была сумасшедшая, Егор, но много, много лет я жила в какой-то лихорадке… Мне кажется, что густой мрак, который скрывал от меня все, рассеялся… и я опять прежняя Мария Толстых…

Она вдруг остановилась…

— Но почему ты знаешь, что мой сын жив?

— Потому что я его видел.

— Ты видел моего сына…

— Да вы сами, Марья Петровна, видели его недавно…

— Что ты говоришь!..

— Вспомните, когда Гладких упал в старый колодец…

— Куда его столкнули два Семена Толстых…

— Вы видели совершение этого преступления?

— Я прибежала минутой позже, но я знала, что Гладких спасен.

— На ваш крик о помощи прибежали два человека…

— Да, я помню…

— Один из них был я…

— А другой?

— Борис… ваш сын…

— Мой сын… мой сын… И я его не узнала… — зарыдала она…