Дневник грозы. Когда мы смотрим на море, море смотрит на нас

Чайка Богдан

По Атлантике ходит Капитан, которого повсюду преследуют свирепые шторма. Команда давно считает своего Капитана морским дьяволом: ведь только сатана может виртуозно управлять судном в таких штормах, и только сатана мог накликать на себя столько гнева божьего. Новенький Юнга, который начинает свое плавание на этом корабле, постепенно понимает, что это не грозы преследуют Капитана, а он сам не дает им покоя. Молодой человек сам начинает хотеть закончить этот «Дневник грозы».

Изгнание

Он слышал такое слово — «гуманизм». Это так один священник, которого они встретили на невольничьем рынке Рабата, называл вселенскую доброту во всем и ко всем. Ну как встретили?! Можно сказать, выкупили для папского престола. Коку было забавно слушать об этом слове, потому что его, как он понял тогда, достали не из священного писания. То есть нас бог учит быть добрым ко всем и прощать, но само слово придумали какие-то книжные червяки, которые просто работали на Папу в Ватикане, оттуда священник это слово и принес, и добавил в свои проповеди, которые и услышал Кок. Знал бы священник, что сам святой престол замешан в торговле черными людьми на этом богом забытом континенте! Твой Папа дал одобрение королям на престол, а те кричат народу, что они наместники божьи таким простакам как ты, священник, да и как я. А у каждого благословения есть своя цена. И в этом мире они жили на суше, а потом убежали сюда в гости. Здесь нам тяжело — мы не можем отдохнуть, когда нам хочется, солнце и ветер постепенно нас убивают, хорошо хоть, что вместо воды дают ром или вино. А еще мы вольны плыть, куда хотим, зарабатывать на жизнь, как мы хотим. Но не потаканием торговле свободой. Именно этого и не понимал наш ловец ветра, акуленок, который вырос теперь в акулу, самого зверского работорговца Атлантики. Волны памяти вернули Кока к их последнему разговору с их «ловцом ветра».

Они не знали, сколько ему лет, и добиться от него этого было невозможно, он всегда при этом вопросе начинал громко смеяться и уходить от ответа. Тогда он выглядел на четырнадцать, но, может, он был и старше, а может, и младше. В его темных зрачках на белом яблоке глаза читался легкий страх и отчаяние. «Почему?» — глазами спрашивал он у них обоих — у властелина трюмов и властелина руля, парусов и верхней палубы.

— Почему мы его не можем оставить? — спрашивал тогда Кок. Ему было невыносимо больно в душе, и он пытался не показывать вида. Что-то внутри него громко билось наружу.

— Потому что мы с тобой, по сравнению с ним, добрые киты, а он — акула, которая сожрет нас и не подавится, — ответил ему Капитан.

— Сударь, Вы не верите в гуманизм! — молил Кок голосом, не похожим на мольбу.

— Новое слово! Где ты его подслушал? — забавлялся Капитан, но от Кока не ускользнуло, что Капитан не спросил, что это слово значит.

— Рассказал один священник, — Кока немного перекосило при этих словах, он понимал, что нарывается на все острословие и цинизм Капитана этим аргументом. Но Капитан не воспользовался упущением своей «правой руки». У них был серьезный разговор, и Капитан не хотел тратить время на бичевание своего друга из-за легкой оплошности.

— Разве мы не гуманны к нему, Кок? Но задайся вопросом, сможем ли мы научить его доброте? Он пока еще маленькая акула, а мы — просто большие киты, которые попались ему на дороге. Но акула когда-то вырастет.

— Думаешь, мы не справимся?

— Справимся, но помогать ему я не хочу. На той стороне острова — маленький порт, он не единственный человек на этом острове. Ты прекрасно знаешь, что для нас на этом корабле стало самым дорогим в этом проклятом мире. И если тебе недостаточно моих аргументов, то ответь себе сейчас при мне на один вопрос.

— Какой?

— Хотел бы ты быть матросом на корабле, на котором этот черный мальчик будет капитаном!

Кока при этой мысли бросило в дрожь. Его душа, его сердце могло долго обманывать самого себя, но жажда жить быстро вернула все его части души на место — нарисовала черного капитана, который ведет корабль, и каждому матросу на этом корабле не хотелось завидовать, и не хотелось плыть одними курсами с этим кораблем. Он смотрел в детские глаза этого мальчонки, и эти глаза не смогли его обмануть. Кок понял, что они его еще встретят, также он знал, что маленький акуленок их любит, любит своей любовью, которая не похожа на их собственные чувства к нему. Возможно, они никогда не будут им съедены, конечно, если не встанут у него на пути. Но им не быть друзьями, им не быть вместе. Этот проклятый мир развел их навсегда, акуленок никогда не начнет уважать чужую свободу, а это было то, что объединяло Кока и Капитана. Кок точно знал, что это еще и то, что никому никогда не прощает сам Капитан, поэтому ему здесь не место, пока этот Капитан — хозяин этого дома под парусами. Они могут держать в узде своих морских гиен, но с акулой им не совладать. Так они и расстались. Черный мальчик еще попытается прорваться на лодку, на которой они приплыли, и Капитан выставит шпагу перед его лицом и произнесет несколько фраз на их чернокожем языке. Махнет шпагой, чтобы указать направление движения куда-то вглубь острова. Мальчик с удивлением переспросит, и Капитан снова что-то уточнит. Кок с удивлением понял, что Капитан сказал, где находятся люди на этом острове, и в каком направлении местный порт. Эх, капитан, интересно все-таки, сколько секретов ты еще хранишь!

Их гиены-матросы с облегчением, хоть и недоумением воспримут изгнание черного — никто не будет теперь их подгонять навешивать быстрее паруса, зло подшучивать над ними, когда они делают глупости. У гиен такой характер: они боятся хищников покрупнее.

Надежда умерла в Коке сразу после последнего вопроса Капитана. И теперь, когда он смотрел на маленькую черную фигуру на берегу, которая постепенно растворялась на горизонте, то Кок просто проклинал про себя этот мир. Что он вот такой, какой есть — прекрасный, жестокий, гуманный, иногда лживый, иногда честный. И он такой: иногда постоянный и стабильный, а иногда сегодня он — ад на земле, а завтра — рай. А они умудряются любить его таким — наверное, самая странная любовь, о которой он знает, даже более странная странная, чем любовь Капитана. Его глаза уже давно не могут разглядеть лицо мальчика, а его сознание все рисует то слезы, то злость, то отчаяние, то ненависть на черном лице, обрамленном кудрями, которое все еще обращено к ним. На белом песчаном берегу он смотрится неприродно, неестественно, не на своем месте. Но это ненадолго, Кок уверен: свое место тот быстро найдет. В этом Кок ему даже немного завидует — у него самого так никогда не получалось.