Дневник грозы. Когда мы смотрим на море, море смотрит на нас

Чайка Богдан

По Атлантике ходит Капитан, которого повсюду преследуют свирепые шторма. Команда давно считает своего Капитана морским дьяволом: ведь только сатана может виртуозно управлять судном в таких штормах, и только сатана мог накликать на себя столько гнева божьего. Новенький Юнга, который начинает свое плавание на этом корабле, постепенно понимает, что это не грозы преследуют Капитана, а он сам не дает им покоя. Молодой человек сам начинает хотеть закончить этот «Дневник грозы».

Проводник

За его знания ему платили достаточно. Людям нужна суша, а земле нужны люди. Они рождены были для твердой поверхности, и сколько бы ни пробыли в море, сто из ста одного хотели попасть к своей мечте, которая была, чаще всего, в каком-то в портовом баре. Поэтому в проводнике через узкие русла реки всегда была потребность — никто не хочет рисковать, когда уже так близок к берегу. Редко теперь он был одинок, ему даже не нужно было ловить рыбу, чтобы себя прокормить — повсюду за ним следовал его ветер, везде он ему подсказывал дорогу. В конце концов, у него появится первая яхта, которую он не построит собственными руками. Но слово «яхта» для этого корыта было слишком гордым названием. Иногда ему потом казалось, что не было доски в этом корыте, которую бы он не обтесал своими руками или не доделал. Но слово «яхта», в конце концов, это корыто заслужило. Парус он выбросил после первого же значительного дохода от фрахты. Так он начал плавать по рекам на самой быстрой шхуне в радиусе триста миль в округе. По этим маленьким неглубоким ручейкам. Яхта ходила вверх и вниз по ручью. Они возили всякую всячину к большому порту. Он помнит, как каждый раз находил поток, который выводил его к этому порту. Каждый раз он думал, что они становились друзьями, но каждый раз они расставались. Они прощались. Прощаться ему не нравилось. Ему казалось, что у каждого маленького поточка было имя, и он даже мог его произнести. Но есть какой-то негласный договор — им нельзя появляться в нашем мире, они сами показывают себя здесь. Тогда он первый раз задумался о реальности. Почему они не пересекаются — почему его знания для людей кажутся чуть ли не магией. Знания из того мира живут в мире людей. Они помогают ему. Они сводят его с ума, они заставляют его думать о своем здравом смысле. Эти маленькие ручейки убегают из мира людей и зовут его за собой. А ему тогда было дико страшно оказаться в том большом пространстве, где человек кажется иллюзией. И мир людей сводится к маленькой деревянной щепке, которую несут ветра, куда они захотят. Почему-то уже тогда он был уверен, что ветра обязательно чего-то хотят, как и эти ручейки, уходящие из мира, окруженного людьми, в мир, где людей нет. Почему-то они не хотят оставаться с нами. Они кого-то из нас любят, но все равно прощаются. Наверное, там их родина. У меня же есть родина — земля, которую я люблю. Правда, люблю ли я? Нет?! Он и ходит под ветрами, потому что хочет найти свой дом.

Лоцман вспоминал свое детство. В бескрайнем пространстве воды — ты или медленно и верно затуманиваешь свой разум вином и ромом, или плаваешь в воспоминаниях, или книгах, или накладываешь воспоминания на новые впечатления из книг. Лоцман сначала занимался только воспоминаниями, потому что не умел читать. Не умел он читать, потому что сейчас умел плавать под парусами. Лоцман хорошо помнит, как долго зарылся в первые впечатления от книги, когда таки научился читать после первых уроков чтения, полученных от того капитана, корабль которого он поднял к порту. Он отлично понимал, почему матросы любят это состояние опьянения — не приходится уживаться с самим собой. Это оказалось трудно — в этом было что-то мазохистское, что-то от самобичевания. Родители, которых он покинул, лес, в котором он любил гулять, первый друг, которого забрала вода. Интересно, плавали бы они вместе, если бы он не утонул на той первой их лодке под парусом. Его моряки на этой маленькой шхуне сейчас, как он тогда, когда был ребенком — бесятся и играют со всем, до чего могут дотянуться. Они ему напоминают деревенских котов весной. Непонятно ему, как у него получилось перестать быть этим котом, почему у него появился свой парус, который он так любит. В конце концов, его же капитан научил читать. Тот капитан рассказывал ему так много, и все это было так интересно, но моряк все забывал. И от этого бесился, приходил в ярость. Почему он помнит всякую чушь о роме и не помнит таких нужных вещей, как название парусов. Помнит удивление того пожилого капитана, который неожиданно узнал о безграмотности своего проводника и усиленно стал учить его читать. И подарил ему его первую книжку «О корабельном деле», и просто сказал: «Все, что я тебе рассказал за время нашего путешествия, описано в первой главе, а в этой книге таких глав двенадцать». В эти времена — это был очень дорогой подарок, и проводник не смог себе позволить просто его принять, поэтому просто не взял с капитана денег за провод корабля. Его не могли научить читать за столь короткое время, но показали направление и цель — эта книга. Теперь в его мире появилась еще одна странная вещь — слово. «Сначала было слово», — помнит он фразу их священника в родном приходе. Он бил за это выражение, и мальчик вместо того, чтобы выучиться грамоте, убегал строить лодки. Теперь оставалось только сожалеть. Простые слова оказались такими непростыми — его слово на этом корабле значит очень много.