Испытание

Трейси Вульф, 2021

«Испытание» – четвертая часть серии, продолжение бестселлеров «Жажда», «Искушение» и «Желание» Трейси Вульф. Серия-бестселлер № 1 New York Times. Выбор Amazon в категории «Лучшая YA-книга месяца». Самая популярная вампирская сага 2023 года. Для поклонников «Сумерек» и «Дневников вампира». Последняя битва не прошла бесследно ни для кого. Флинт зол на весь мир, Джексон превращается в нечто с трудом узнаваемое, а Хадсон воздвиг вокруг себя стены, которые я вряд ли смогу сломать. Грядет война, и мы к ней не готовы. Только наличие армии может подарить хоть какую-то надежду на победу. Но прежде всего мне нужно разобраться со своим прошлым. Я должна найти ответы, которые помогут определить, кто из нас настоящий монстр. Найти истинное чудовище в мире, наполненном кровожадными вампирами, бессмертными горгульями и непрекращающейся враждой богов. Нет никакой гарантии, что кто-то останется в живых, но, если мы хотим спасти этот мир, у меня нет выбора. Мне придется принять каждую часть себя… даже ту, что я боюсь больше всего. Об авторе Трейси Вульф – американская писательница, автор 64 книг в разных жанрах, некоторые из них стали бестселлерами по версии New York Times и USA Today. В прошлом преподавала английский язык и литературу, сейчас полностью посвятила себя писательству. Любит создавать загадочные и романтические истории с непростыми героями и крутыми героинями. Обожает вампиров, драконов и всяких жутких ночных тварей. Все свои книги написала в своем доме в Остине, Техас, где живет по сей день вместе со своей семьей.

Глава 33. Порой перерыв на кофе бывает роковым

Должно быть, он видит мой отказ на моем лице, потому что его плечи опускаются.

Но через секунду он расправляет их, и у него делается непроницаемое лицо — то, которое он показывает остальному миру. Даже его глаза, которые в последние дни всегда смотрели на меня с нежностью, ничего не выражают.

— Хадсон…

— Все в порядке, — говорит он, и его улыбка, когда он заправляет волосы мне за ухо, полна печали. — Как насчет того, чтобы немного поспать?

Я хочу возразить, хочу сказать, что надо бодрствовать, пока мы не решим эту проблему. Но, по правде говоря, я так устала, что в голове у меня туман и я уже ничего не соображаю. Так что, возможно, сон — это именно то, что нам нужно, прежде чем мы опять попытаемся разобраться в этом вопросе.

Бог свидетель, способность мыслить яснее нам бы не помешала.

— Ладно. — Я хочу принять душ, но боюсь, что засну прямо стоя под струями воды. В конечном итоге я просто раздеваюсь до нижнего белья и ложусь в кровать. Хадсон присоединяется ко мне через пару секунд, и я засыпаю еще до того, как он накрывает меня одеялом.

Я сплю как убитая четыре часа и просыпаюсь только потому, что Хадсон садится в изножье кровати, держа в руках стаканчик кофе навынос.

Части меня хочется малодушно смотреть только на этот кофе в его руке — все лучше, чем снова наткнуться на тот убитый взгляд, который я видела в его глазах, когда мы ложились спать — но он достоин большего. Наши отношения достойны большего.

Поэтому я медленно и осторожно перевожу взгляд на его лицо — и вздыхаю с облегчением, когда вижу в его глазах привычную нежность и доброту. Я не могу не спросить:

— Ты в порядке? — Я совсем не уверена, что сама сейчас в порядке.

— Да, вполне. Удивительно, что могут сделать даже несколько часов сна.

Мне становится не по себе, ведь обычно Хадсон говорит с выраженным британским акцентом, когда бывает зол, и ругается на чем свет стоит. Что же это значит? Он что, притворяется, что с ним все в порядке, но на самом деле это не так? Или же он смирился с моим решением и пытается жить с ним?

И в том, и в другом случае это как удар под дых — ведь мне совсем не хотелось сделать ему больно, — и я не знаю, что мне делать, что говорить, чтобы он почувствовал себя лучше.

В конце концов он поднимает стаканчик с кофе, держа его так, чтобы мне пришлось постараться, чтобы до него дотянуться.

— У тебя есть пятнадцать секунд, чтобы проснуться и взять его, — поддразнивает меня он, — или я вылью его в раковину.

— Ты не посмеешь! — восклицаю я, хватаясь за спасательный круг, который он бросил мне. Который он бросил нам обоим.

— Ты так считаешь? — Он пытается встать, но я хватаю его и дергаю вниз, затем жадно тянусь к кофе.

— Давай его сюда! — говорю я ему.

Он с улыбкой протягивает его мне.

— Я искал в четырех местах, но, похоже, в Ирландии нелегко найти как «Доктор Пеппер», так и «Поп-Тартс». — Он держит в руке белый бумажный пакет. — Тут фруктовый салат, йогурт, кекс и сандвич из пекарни неподалеку.

— Из какой такой пекарни? — удивляюсь я, глядя в окно на утесы и бушующий океан — больше отсюда ничего не видно. А рядом есть только два дома, в которых поселились остальные. — Где она?

Он пожимает плечами.

— Ну, возможно, она находится не совсем неподалеку. Но я даю хорошие чаевые, и это решает дело.

— Ну еще бы. — Я закатываю глаза, поставив свой на удивление вкусный кофе на прикроватную тумбочку и взяв пакет. У меня слюнки текут — ведь я так давно не ела ничего, кроме «Поп-Тартс». Возможно, Хадсон прав — нельзя жить на одних «Поп-Тартс», как бы тебе того ни хотелось.

— А как насчет Мэйси и остальных? — спрашиваю я, поддев вилкой виноградину.

— Я заказал еду и им тоже, — отвечает он, отпив большой глоток воды из бутылки на комоде.

— Ты лучший, — говорю я с улыбкой, наконец начиная по-настоящему расслабляться. «Между нами все хорошо, — говорю я себе. — И с Хадсоном все в порядке. Возможно, нам действительно просто нужно было немного поспать».

Он наклоняет голову набок, как бы говоря: «Само собой».

— Я стараюсь.

Пока я ем, мы ни о чем таком не разговариваем — только об Ирландии, наших друзьях, о Сайрусе, — но как только я проглатываю последний кусок сандвича, Хадсон берет меня за руку.

— Нам надо поговорить.

Вот зараза. Плакал мой оптимизм. Как и моя способность нормально дышать. Потому что, хотя я поспала несколько часов, это не заставило меня передумать.

— Извини, Хадсон, но…

— Не беспокойся. — Он жестом останавливает меня. — Я не об этом.

— Тогда о чем? — настороженно спрашиваю я. — Хорошие разговоры никогда не начинаются с таких слов.

— Может, и так, — с невеселым видом отвечает он. — Но есть разные степени плохого, и то, что я собираюсь сказать, не из этой оперы.

— Понятно. — Я делаю последний глоток бодрящего кофе и чувствую, как от подступившей паники у меня в животе разверзается пустота. Я начинаю сожалеть о том, что столько всего съела. — Так насколько это плохо?

— Это вообще не плохо, если смотреть на ситуацию в перспективе.

— Фантастика. Я хочу сказать — кто не любит играть в долгую? — Я испускаю тяжелый вздох, готовясь к тому, что он собирается сказать, что бы это ни было. — Ну хорошо. В чем дело?

Он начинает говорить, затем обрывает речь и нервно смеется.

— Почему бы нам обоим не расслабиться на секунду?

Я вскидываю бровь.

— По-моему, этот поезд уже ушел.

— Это точно. Ты права. — Он вздыхает.

Он надолго замолкает, и мне кажется, будто в тишине проходит целая вечность.

Я чувствую себя как на иголках, меня снедает тревога. Я пытаюсь уверить себя, что что бы Хадсон ни собирался мне сказать, это не так уж и важно, но Хадсон не из тех, кто суетится по пустякам — подтверждением тому может служить вчерашний вечер. Так что что бы это ни было, это все-таки важно, а нынче важное почти всегда бывает плохим.

— Я тут думал о Дворе горгулий, — наконец говорит он, когда я уже начинаю психовать.

Я не ожидала, что наш разговор примет такой оборот, и несколько секунд просто смотрю на него, моргая, затем говорю:

— И что? — И прежде, чем он успевает что-то сказать, продолжаю: — Я знаю, все считают, что у меня был глюк, но я клянусь…

— Никто из нас не считает, что у тебя глюки, — заверяет меня он. — Поэтому я и потратил несколько часов, размышляя о том, что ты видела, и пытаясь найти разгадку.

— И как, нашел? — спрашиваю я, хотя уже знаю ответ. Хадсон подходил бы к этой теме так деликатно, если бы до чего-то не додумался и если бы это что-то не имело потенциала вывести меня из душевного равновесия.

— Возможно. — Он задумчиво щурит глаза. — Ты помнишь тот вечер в школьной прачечной? Когда ты танцевала со мной?

— Ты хочешь сказать, когда ты велел мне заткнуться и танцевать? — Я улыбаюсь, потому что, конечно же, все помню.

— По-моему, это сделал не я, а та песня, под которую мы начали танцевать.

— А кто выбирал музыку?

Он пожимает плечами.

— Я не виноват в том, что у меня хороший вкус и я выбрал удачное время.

— Не говоря уже о том, что у тебя огромное самомнение, — добавляю я, закатив глаза.

— Вообще-то такая добродетель, как смирение, сильно переоценена. Как бы то ни было, ведь именно тогда ты впервые увидела все эти нити, да?

— Да, — подтверждаю я. Я не могу понять, к чему он клонит, но знаю — это что-то важное. Я вижу это по его глазам и слышу в его голосе.

— Тогда я впервые и увидел вблизи узы твоего сопряжения с Джексоном. — Он кривится. — Это было занятно.

— Не сомневаюсь. — Я сжимаю его руку. — Хадсон, к чему ты клонишь? Потому что я должна сказать тебе, что, когда ты вот так отрезаешь собаке хвост по частям, я начинаю психовать.

— Извини, я просто пытался подготовить почву. — Он наклоняется и нежно целует меня. — И тебе не из-за чего психовать, я тебе обещаю.

— Понятно. — Я ему не верю, но думаю, сейчас не время спорить, если я хочу, чтобы он скорее перешел к делу.

— Там была еще зеленая нить. Ты ее помнишь?

— Помню ли я? Да я вижу ее всякий раз, когда пытаюсь коснуться любой из нитей. А это я делаю постоянно, ведь мне нужно взяться за платиновую нить, чтобы превратиться в горгулью.

— Точно. — Он прочищает горло. — А ты знаешь, с чем именно тебя связывает зеленая нить?

Меня охватывает волнение.

— У меня есть вопрос получше — знаешь ли ты, с чем она связывает меня?

Он пристально смотрит мне в глаза и отвечает:

— Возможно.